Никита Филатов - Капитан Виноградов

— Не помню! Нес всякую дребедень. — Сейчас Виноградов готов был себе язык откусить за ту ночную болтовню в каюте офицера безопасности. Нет, чтобы сразу спать отправиться…

— Я зато помню.

— Забудь.

— Извини. Ты не захотел быть партнером… Будешь делать, что скажут. Такова жизнь!

— Я устал. Я больной и ленивый.

— Лучше быть таким… чем мертвым.

— Что? Да пошел ты! Останови, блин, быстро!

— Саныч! Во! А говорил — устал, больной!

— Стой, я сказал!

— Извини, братан! Прости засранца… Захотел тебя встряхнуть маленько.

— Пугальщик нашелся… Суки вы все комитетские!

— Ну что мне теперь — на колени упасть? Прощенья просить?

Почти не сбавляя скорости, Коротких убрал с руля руки и сделал вид, что хочет открыть свою дверь. С дороги в сторону метнулась зазевавшаяся пенсионерка.

— Ладно… мирных жителей поубиваешь.

Припарковались у первого подъезда.

— Короче!

— Выйдут на тебя — дашь знать?

— Кто может выйти?

— Те, кого ты потенциально беспокоишь. Пока не убедятся, что ты действительно сбоку припека. Или наоборот…

— Кто конкретно? Хотя бы…

— Не знаем! Сам поймешь, очень надеюсь.

— Саша, а ты мою персону не переоцениваешь?

— На, быстренько… — Коротких подтолкнул в пластмассовую пасть автомагнитолы кассету. Что-то утробно щелкнуло, и ожил динамик:

«— …уверены, что он не врет?

— Кажется, нет. (Голос Храмова Владимир Александрович узнал бы и при худшем качестве записи.) Мы разговаривали достаточно доверительно. Хотя…

— Плохо, если этот ваш Виноградов что-то скрывает. И еще хуже, если те парни об этом догадаются.

— Вряд ли…

— Говорят, это ваш ученик? Любимый?

— Был… Обломали его здорово…»

Щелчок — кассета выскочила и спряталась в короткинском кармане.

— Пойдем!

— Кто второй? — Разговаривать на ходу было неудобно. Но о том, чтобы что-то обсуждать в стенах конторы, и речи быть не могло.

— Полковник Волосов. Начальник Лукенича. — И заканчивая: — Оперативная запись. В тот же день делали…

5

Лестница перед дверью горкоммунхоза была под стать самому зданию на улице Ефимова — обшарпанная, полутемная из-за вечно немытых окон, с неистребимым запахом кошек и сырости.

— Постоим. Здесь перерыв до трех.

Настороженная толпа заполнила прилегающее пространство, становясь гуще и враждебнее по мере приближения к заветному учреждению, стекая по ступенькам и постепенно дробясь на мелкие группки, тройки, пары… В самом конце очереди встречались и одиночки.

— Я же говорил, товарищ капитан… — прошептал Владимиру Александровичу спутник.

Виноградов молча кивнул и поежился — в одном кителе было достаточно прохладно.

— Значит, сейчас сразу спецпочту сдаем, потом — в управление! — громко, чтобы слышали окружающие, распорядился Владимир Александрович.

— Так точно!

Тут главное не переиграть — народ у нас искушенный, всякое повидал, запросто могли и не пустить… Но пока, кажется, процесс шел по плану: красная папка в руках Виноградова и привычная милицейская форма на нем и спутнике несколько притупили бдительность измученной, монолитной в своей стремлении к цели очереди… Можно было похвалить себя за предусмотрительность — камуфляжные комбинезоны с эмблемами Отряда оказались бы здесь неуместны, вызвали бы кучу вопросов и озлобленной ругани.

Дверь конторы приоткрылась, выпуская кого-то своего, и издевательски хлопнула перед носом налогоплательщиков.

— Сволочи!

— Еще три минуты…

— Отъели морды на нашем горбу, дерьмократы!

— Ай, бросьте… Что — при коммунистах лучше было? Всегда простого человека…

— Ну и убирайся в свой Израиль!

— Щенок! Я ветеран войны…

— Не обращайте внимания — понаехали, понимаешь, в Ленинград кому не лень…

— Сама чурка нерусская!

— Скобарь!

— Бандюга!

Самое время было вмешаться.

— Граждане! Люди добрые!

Но склоки уже не было. Толпа, вновь яростно-монолитная, сплоченная в своем порыве оказаться у нужного кабинета на мгновение раньше тех, напирающих сзади, рванулась в присутственное место через разверзшиеся наконец врата.

— Граждане, поаккуратнее! Строго в порядке очереди!

Виноградов ввинтился в людской поток, имитируя попытку что-то организовать:

— Сержант! Ну-ка, помогите мне…

Если бы не форма, проникнуть в коридор Горкоммунхоза удалось бы не раньше чем через час — только после самого последнего неудачника, уже на дальних лестничных подступах намертво впаявшегося в спину стоящего впереди. Милиционеров выпихивать постеснялись. Те, кто успел оказаться внутри, радостно и торопливо растекались по кабинетам, а остальные, вполне естественно, опасались лишиться возможности из-за конфликта с властями войти в число везунчиков.

— Так! Успокоились? Заходим группами по десять человек…

Дальше уже было несложно. Обозначившись на входе, Виноградов торопливо назначил старшим какого-то крепенького пенсионера из отставников, выдал ему несколько невнятных, но глубокомысленных указаний и вскоре уже увлек за собой в лабиринты начальственных кабинетов спутника, сержанта Королева.

— Здорово ты, товарищ капитан…

— A-а! Тоже мне — радость…

Владимир Александрович действительно не испытывал удовлетворения от того, что ему удалось добиться своего: немного чести в очередной раз облапошить сограждан, пусть даже из лучших побуждений. Печально, но в веке двадцатом русских людей настолько часто оставляли в дураках, что создавалось впечатление, что это состояние собственной обманутости есть неотъемлемая часть нашего национального характера. Вслушиваясь в пламенные призывы и обещания, не важно, от кого они исходят — будь то Президент государства или президент очередного трехбуквенного АО, — соотечественник даже не стремится поверить… Нет, мы просто заранее прикидываем, на сколько нас обманут! Гадаем, обойдется ли очередная политическая и экономическая авантюра только опустошением кошелька, либо же для чьих-то целей понадобятся наши головы… Поэтому, в который раз потеряв все, мы по-настоящему и не возмущаемся — что ж, другого и не ждали! Любимцем народа считается тот, кто надует на меньшую сумму и с соблюдением хоть каких-нибудь внешних приличий.

Ради себя Виноградов на сегодняшний спектакль, наверное, не решился бы. Не по каким-то высоким моральным критериям, даже не из страха быть опозоренным и побитым… Просто не стал бы! Но, выслушав вчера в столовой Сергея Королева, бывшего своего подчиненного по Морскому вокзалу, а теперь отрядного милиционера — водителя…

— И что замполит? — сочувственно поцокав языком, поинтересовался тогда он.

— Эта сука? Владимир Александрович! Да плевать ему на все, кроме собственной задницы и третьей звезды к ноябрьским…

Действительно, трудно было найти в Отряде человека, который не испытывал бы к заместителю командира «по борьбе с личным составом», как его окрестили бойцы, стойкой и обоснованной неприязни: подполковник был мало того что глуп, он еще был откровенно ленив, трусоват и дня не мог прожить без вранья.

— Ну уж… — Проклятая офицерская кастовость в дальнейшее обсуждение старшего по званию вступать не позволяла, поэтому Виноградов вновь вернулся к теме разговора:

— Но там точно все законно?

— Абсолютно!

И Королев снова, в который раз, начал рассказывать о своей комнате в коммуналке, о двух детях, больной жене… О случайно подвернувшемся варианте обмена на квартиру в Сестрорецке… О том, что замполиту всего-то и надо было…

— Ну ладно. Приятного аппетита! — У капитана хватало своих забот, поэтому он сложил одну в другую использованные тарелки и приготовился отнести их на мойку. — Не унывай, Серега!

— Спаси… — замер на полуслове вставший уже было, чтоб пропустить Виноградова, сержант. — Владимир Александрович, слушай, а если вместо него ты..?

— Да нет, разве…

— Володя, помоги ему, действительно!

— А то от этого козла не дождешься, а парня жаль…

У нас редко кто упустит возможность прослыть отзывчивым, особенно за чужой счет. Поэтому соседи по столу, инспектора и сержанты, сплоченным фронтом поддержали Королева:

— Уж кто-кто, а ты всем мозги запудрить сможешь!

— Здесь недалеко, за час смотаетесь. Давай, Виноградов!

— Вы что — серьезно? Там очереди такие, что…

Владимир Александрович еще делал робкие попытки протиснуться между столиков, бормотал что-то насчет завтрашнего отгула и грядущих неприятностей, но… На следующий день они уже ехали в горкоммунхоз.

Половина дела была сделана — стены иерихонские рухнули, осталось только добить защитников и разделить добычу.