Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

кончится трубой. Самое время пришло найти того русского в Москве, спросить у него о «мистическом чувстве». А то больно невеселые дела вокруг, пустота вверху и горячий камень под ногами.

Положение и армии Масуда в целом и его разведки в частности было действительно серьезным, если не сказать, угрожающим. После падения Тулукана, крохотного, но стратегически важного города, не только узбеки и туркмены, запуганные партизанами Джумы Намангани, качнулись в сторону врага – брожение началось среди вороватых русских чинуш из президентского окружения, чутко следящих за уровнем воды в отводных каналах, связующих их уступчивые порты с богатым «черными нефтедолларами» Востоком. А Запад… Запад не сказать, что желал талибов, но Запад не привык рисковать и боялся остаться ни с чем. Да, падение Тулукана было для Ахмадшаха совсем некстати – ему уже начало казаться, что русские, пав духом или уловив ветер, задувший в другую сторону, теперь могли вообще перекрыть доступ оружия, и тогда армии Северного альянса оставалось бы только одно – уйти от живительной границы в горы, в самую глубь страны, и там долго залечивать раны, копить силы до неопределенных лучших времен.

Правда, разведка Масуда получила важную информацию – верный человек полковника Курого прямо из самого логова Зии Хана Назари прислал весточку: великий воин джихада отправил группы диверсантов на Запад. Одну – через Московию, другую – синдзяньским маршрутом. Куда точно послал своих умельцев могущественный Назари, агент не знал, но и без того эта весточка показалась и Курому, и начальнику разведки Ахмадшаха Шаху Ниязу самой дорогой среди всех, что когда-либо приходили из стана Назари. Масуд не воевал с Назари и часто не использовал получаемые от этого агента сведения, чтобы не раскрывать его. Так, разведка Ахмадшаха знала кое-что о подготовке взрыва американского посольства в Найроби, но Северные в ту пору и сами стояли твердо. «У наших американских друзей много своих агентов», – с едва заметной усмешкой сказал тогда Шах Нияз, ощупав широкую и круглую, как ковшовая лопата, черную бороду. После девяносто первого люди Масуда уже не верили американцам.

Теперь история складывалась иная: торопясь получить оружие, Ахмадшах сразу, не дожидаясь от агента уточнений, начал торговать с Москвой террористами Назари. «Ваше оружие – наша информация». Только безумный мог не понять ценность такого обмена для Кремля на фоне войны в Чечне и его непростой дипломатии с Европой. Однако ответ, полученный от шурави, шокировал Панджшерского Льва – русским чинушам и военным, присланным на переговоры, готовящиеся взрывы, оказалось, были откровенно безразличны.

– Я говорил ему, – сердился Шах Нияз, – говорил ему, что нельзя торопиться. Их мундирам наши террористы на руку, вот в чем хитрая хитрость! Взрывы должны быть. Без них и войне вроде как конец! А так – они при деле, а конкурентам из КГБ – по макушке палкой.

– КГБ давно нет, – возражал Курой.

– Нет так нет, а соперничество есть. Там, где разная форма, где генералы разные, – там и соперничество. У них наверху сейчас все, как гадюки, друг вокруг друга вьются. Нет, нам не военные, нам КГБ их нужен. Вот кто за весточку от Абдуллы заплатит дорого.

– Чем? Чем заплатит? – продолжал возражать Курой, знавший о том, как бедно сейчас жила контора. – Оружия от нее не жди.

Но Масуд не желал знать таких слов – «оружия не жди». Помощь русских требовалась немедленно, отряды муллы Мухаммеда Омара надо было откинуть назад до наступления зимы.

Из Москвы на новую, тайную встречу с Масудом прилетел сам Гуляб, бывший министр Тараки и Кармаля. Маленький плотненький Гуляб не занимал более официальных постов, он обитал, как и многие его сотоварищи, кинутые Горбачевым в восемьдесят девятом, в гостинице «Севастополь» и в свои пятьдесят все еще надеялся вернуться на родину, в составе коалиционного правительства. Ахмадшах не очень доверял Гулябу – у этих коммунистов всегда были свои виды и свои игры. Потому и не стал передавать через него данные о террористах напрямую, а лишь намекнул, что обладает сведениями о переброске через Москву боевиков в самое сердце Европы.

Масуд импровизировал, блефовал, пребывая в убеждении, что русские, которым самим требовалось спокойствие Запада в отношении Чечни, не упустят шанса попугать и приручить благополучных буржуа, побудить их к большей сговорчивости в столь важном для Москвы вопросе о кредитах. Масуд рассчитывал, что информация через Гуляба, минуя чужих посредников, попадет к «Вовану» – Ахмадшаху нравилось вслед за бывшим министром выговаривать столь странное, округлое, магическое слово, его поэтическая душа радовалась этому «Вовану».

Однако Гуляб мялся, торговался, и видно было, что он не заходит к Путину и его приближенным генералам ФСБ, распахивая дверь ногой. «Будем готовить почву», – с такими словами попрощался он с Масудом, окидывая его одновременно и завистливым, и сожалеющим взглядом, а про себя раздумывал о том, что все-таки лучше для его собственных сторонников – помогать этому «поэту» или позволить ему уйти на дно и ждать, ждать… Ждать того часа, когда русским, европейцам, иранцам придется кого-нибудь звать на помощь. Кого-нибудь из них, старых афганцев. Да не кого-нибудь, а его! Звать на помощь, чтобы возвести в Афганистане плотину на пути нового шариатского государства, упрямо разливающегося оттуда на Север и на Восток.

– Почему не сообщить американцам, французам? Пусть они надавят на шурави, – предлагал Масуду Шах Нияз, но тот после переговоров с русскими и отъезда Гуляба, дабы сдержать ярость и не поддаться отчаянью, большую часть времени проводил в молитвах.

Его окружение даже стало волноваться, не решил ли военачальник завершить мирские, или, по крайней мере, политические дела. Сподвижники Ахмадшаха, те, что были из «старых», помнили: подобное с ним уже случалось в восемьдесят шестом, когда он, во время мощного наступления русских, неделю только и делал, что записывал в маленький блокнотик стихи и мысли. Стихи были на французском, мысли – на афганском.

Но нет, мысли Масуда, как и тогда, не совсем покинули землю. Он укоризненно посмотрел на могучего Шаха Нияза, начальника своей разведки, на полковника Курого.

– Ваш агент работал впустую. Он не дал точных сведений. Что, где, когда. С его рассказами, я думал, хорошо идти к русским, они сами сильны в устном жанре. Но никто, Нияз, никто на Западе не сядет с нами обсуждать эти знаки неба и гадания на звездах. Ни французы, ни немцы.

– Да, русские работают по-другому. Мыслят по-другому, – соглашался Шах Нияз, выворачивая дело на свой манер.

– Торопите вашего агента, пусть шлет факты, факты, факты. Где, когда, кто! И тогда…

Он не договорил, что будет тогда, но и Шах Нияз,