Эпицентр - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

Мари, которая позволила ему проникнуть в рот с поцелуем. Но через секунду ее зубы намертво стиснули его язык. Глаза Виклунда полезли из орбит. Он что-то невнятно промычал. Мари разжала зубы. Виклунд отступил на шаг, выхватил из нагрудного кармана носовой платок и стал промокать кровоточащий язык, не сводя изумленного взора с девушки, которая с ласковой улыбкой расправляла складки на своей кофточке.

— А вообще, цена любой картины зависит от аукционного оценщика, — пробормотал Виклунд, с трудом ворочая языком. — Всего хорошего, фрёкен Свенссон.

Берлин, 19 декабря

Ночью Майеру снились танки, почему-то свои, «тигры». Их гусеницы медленно и неотвратимо наползали на его ноги, вдавливали их в землю, ломали грудь, приближались к лицу. Он вывалился из кошмара, мокрый от пота, задыхающийся, когда часы показывали начало пятого. Долго сидел на краю кровати, курил, смахивая липкие капли с кончика носа. Постепенно пульсирующая боль в затылке сменилась головокружением. Майер скрыл от Шел-ленберга обстоятельства своего ранения в полевом штабе под Москвой, когда разрыв танкового снаряда русских отправил его в госпиталь с тяжелой контузией. По правде говоря, тогда он не посчитал это серьезным увечьем, но последствия сказались уже через год.

Секундная стрелка на часах стучала все сильнее и сильнее. Майер зажал уши ладонями, но ее маршевый шаг никуда не пропал и только усилился, заполнив голову гулким, ритмичным звоном.

Больше он не уснет. Уже под утро он пройдет в кухню и выпьет две рюмки водки. Затем сварит крепкий кофе и будет неподвижно сидеть за столом, дожидаясь, когда в заиндевевших окнах соседнего дома забрезжат огоньки свечей. Тогда он встанет перед зеркалом, сделает пару глубоких вдохов и возьмет себя в руки. Медленно, вдумчиво побреется, осторожно проводя лезвием по шраму на подбородке, умоется ледяной водой, зачешет назад влажные, светло-русые волосы, одернет мундир с красной лентой Железного креста 2-й степени в петлице и, натянув сапоги, крепко притопнет ими по полу. Ровно в половине седьмого он выйдет из дома.

По раскинутой на всю улицу снежной шкуре, с яблочным хрустом проминавшейся под ногами, уверенным, твердым шагом Майер шагал к гаражу, где стоял его служебный «опель». Полы плаща хлопали по коленям. Было еще темно, но по всему ощущалось, что рассвет уже близок. Утренний холод кусал щеки, в морозном воздухе витали ароматы остывших очагов и свежеиспеченного хлеба. Вчерашние бомбардировки не задели его квартал.

Из тени полуобвалившейся арки навстречу Майеру вышел офицер в зимнем пальто с меховым воротом, с тростью в руке. Майер приложил руку к фуражке и прошел мимо.

— Оберштурмбаннфюрер?

Майер остановился, секунду помедлил и обернулся.

— Оказывается, мы с вами в одном звании. Я знаю вас как Грубера. Но вы Майер. Я не ошибся?

Майер не поверил своим глазам. Прямо перед ним, живой и, очевидно, здоровый, разве что заметно похудел, стоял Франсиско Хартман, о котором в ведомстве Шелленберга вслух не вспоминали. Рука Майера сама потянулась к кобуре.

— Не надо, — покачал головой Хартман и указал глазами на противоположную сторону улицы, где на обочине замер старый фургон с красным крестом на крыльях. Фары машины мигнули, из водительского окна высунулось дуло автомата. Майер опустил руку.

— Будьте благоразумны, — сказал Хартман, — не стоит делать резких движений.

В глазах Майера полыхнул гнев.

— Вы сумасшедший или идиот, Хартман, — процедил он сквозь зубы. — Как вам хватило наглости объявиться здесь? Вам, русскому агенту. Надеюсь, для вас не будет новостью, что все донесения, которые мы вам предоставили, были продублированы советской пианисткой в Нойкельне? Вас раскрыли, и что я вижу? Вместо того чтобы сидеть в погребе, вы разгуливаете по Берлину! — Ни теперь, ни после Майер так и не дал себе отчета в том, что сболтнул лишнее. Но Хартман его услышал. Ему несказанно повезло: он получил несколько секунд, чтобы проанализировать сказанное Майером.

— Сумасшедший и идиот — это одно и то же, — задумчиво уточнил он. — Что касается советской радистки, то вы не забыли, что «Интеллидженс Сервис» — британская организация, а Британия — пока еще союзница СССР? Конечно, не все наши интересы совпадают, но обмен информацией между разведслужбами — не такая уж редкость. Будем справедливы, ваши донесения не имели высокой ценности, да вы и сами это прекрасно понимаете, поэтому мы обменивали их на что-то более существенное из того, что могли предоставить русские. А русские, в свою очередь, получали вашу полупустышку. Или вы хотели, чтобы СИС полностью прекратила работу на этот период?

— Но нам об этом не было известно.

— Даже в минуты откровений разведки делятся не всеми подробностями своих интимных похождений. И давайте прервем этот стон о продажной любви, тем более что в наших делах, как вам должно быть известно, другой не бывает. У нас мало времени. Чтобы не задубеть здесь от холода, я буду краток.

— Вы будете кратки? — ошеломленно повторил Майер, и пар изо рта на мгновение окутал его лицо.

— По возможности. — Хартман будто не замечал возмущения, душившего Майера. — Еще летом мы установили ваш адрес, поэтому мое появление не должно вас удивлять. Да, гестапо смешало нам карты. Но прошло много времени, и мое руководство поручило обратиться к господину Шелленбергу с предложением возобновить наш разговор по известному направлению. Он вправе не доверять мне лично, но СИС, за которой стоят Англия и, в известном смысле, американцы, — единственная пригодная для переговоров сила, когда речь заходит о шефе СД. Особенно после провала покушения на «тройку» в Тегеране. Передайте это оберфюреру. И добавьте, что моя персона в качестве контактного лица утверждена высшей инстанцией СИС. Слишком много мы знаем друг о друге. Нам будет трудно разойтись. — В голосе Хартмана прозвучали нотки угрозы. — Не думаю, что мой арест гестапо — в интересах господина Шелленберга и тех, с кем он согласовывает свои действия. Так ему и скажите. И вот еще. Завтра я буду ждать вас здесь в это же время, в шесть тридцать три. Вы принесете мне ответ Шелленберга. Если ответ будет «да», то встретиться мы предлагаем не в Берлине, а в Цюрихе — либо с самим оберфюрером, если такое возможно, либо с его доверенным лицом. Например, с вами. Это деликатная тема, поэтому люди вроде фон Гогенлоэ, засветившие ваши намерения во всех салонах Берна и Стокгольма, сюда не подходят. — Его рука в черной перчатке описала круг возле носа. — Говорят, в Цюрихе мало что изменилось — подают отличные устрицы с холодным мозельским. Детали обсудим позже. Хайль, оберштурм-баннфюрер.

Хартман быстро пересек улицу, запрыгнул в кабину фургона, и машина исчезла за поворотом.

Новость, принесенная Майером,