Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный - Хантер Эван (Ивэн)

— У меня в жизни был еще только один мужчина, который для меня столько значил, — сказала она ночью. — Только один. До тебя.

Он ничего не сказал. Они, обнаженные, лежали в постели у него в комнате, и он чувствовал приятную пустоту и усталость, слышал, как завывает за окном февральский ветер. Кажется, что ветер особенно свирепо завывает ночью, да еще в чужом городе. -

— Яс ним встретилась, когда мне было двадцать лет, — как раз через год после кончины моей мамы. Это ничего, что я об этом говорю?

— Ничего, — сказал он, потому что он и в самом деле на нее не обижался и еще не сердился, она ему очень нравилась. Он все думал о том, как мать обсмеет его за то, что он снова привел гадкого утенка, а он ей скажет: «Да ты что, мама, она чудная, как ты не видишь?»

— Это была моя первая работа после секретарских курсов. Я в самом деле не знала, как мне быть с работой или с ним. Я никогда не гуляла с мальчиками, да меня особенно и не приглашали. По-моему, и целовалась я до этого, может быть, всего раз пять в жизни. Ну, и один раз, когда в старших классах мы украшали зал для танцев, один мальчик потрогал мою грудь. Я даже не пошла на танцы, потому что меня никто не пригласил. — Она замолчала, потом снова заговорила — А его звали Теодор Мичелсен, и у него был брат, который был священником в Сан-Диего. Он был женат и у него было двое детей — маленький мальчик и маленькая девочка, их фотографии стояли у него на столе. И фотография жены тоже была на столе — все в одной рамке. Ну, такой, которая открывается, как книга. Жена — слева, а двое детей — на правой стороне. Ничего, что я про это рассказываю?

— Нет, — ответил он. Его это не трогало. Он лежал, обняв ее одной рукой, а ее губы были у самого его уха. Он глядел в потолок и думал, какой у нее тихий голос и какая она вся теплая и гладкая.

— Я не знаю, как это началось, — продолжала Молли. — Просто однажды он взял да и поцеловал меня. Я думаю, у меня это было первый раз, что меня так поцеловали, я имею в виду, как мужчина целует. Ну, и потом, уж не знаю, как и началось. Не в тот день, а через несколько дней, по-моему, это была пятница, когда все ушли домой. Мы устроились у него в кабинете. Послушай, я знаю, что ты не хочешь слушать об этом.

— Да нет, ничего, — произнес он.

— Мы каждый день это делали, — сказала она. — Мне так это нравилось, — призналась она.

Вот тут им овладело бешенство.

Он слышал, как под ногами у них скрипел снег. Эмилия крепко держала его за руку.

— Мы идем к реке, вы это знаете? — спросила она.

— Нет, не знаю.

— А о чем вы сейчас думали?

— Думал? — он помотал головой. — Ни о чем.

— Нет, думали. Только сейчас. Вы были далеко-далеко отсюда.

— Я думал, что мне нужно ехать домой.

— Видно, я так неотразима, что рядом со мной вы только и думаете, как бы уехать домой?

— Нет, это совсем не так. Просто моя мама там совсем одна. Ну, не совсем одна, там мой младший брат, но знаете… *

— Да, — произнесла Эмилия.

— Просто я’ как бы единственный мужчина в семье. — Да.

— Вот и все. — Он пожал плечами.

— Но все-таки, сейчас вы — здесь. Вы со мной, — сказала она.

— Да, я знаю. Извините. Я бы не должен…

— Знаете, я девушка не из последних, да еще тут пальто с мехом, да еще черный шикарный свитер, — она широко улыбнулась, — так вы думаете, зачем же девушке так разодеваться, если ее парень только и думает, как бы уехать домой, поскорее в свой Галчуотер Флэте?

— В Кэри, — сказал он и улыбнулся.

— В самом деле?

— В самом деле.

— Так что вы собираетесь делать? Смотрите, река замерзла! Наверное, можно прямо пройти на тот берег.

— Ночью льда еще не было, — проговорил он.

— Что?

— Ничего.

— Вы здесь были ночью?

— Нет, рано утром. Около трех часов.

— А что вы делаЛи здесь в три часа утра?

— Я был не здесь.

— Но вы сказали…

— Я подрядился перевезти товар.

— Товар?

— Да. Овощи.

— А-а.

— Поэтому я был на реке, вот и все.

— И льда еще не было?

— Нет. Наверное, было еще выше нуля.

— А вчера казалось гораздо холоднее, чем сейчас, — сказала она.

— Да. Но река еще не замерзла.

— Ну, ладно, — согласилась она. — Хотите пойти на ту сторону? .

— Нет.

— Овощи, говорите?

— Да. Один человек меня нанял загрузить овощи и отвезти их. На моем грузовике.

— А-а… — она кивнула и потом спросила — Как вы думаете, сколько же сейчас градусов?

— Не знаю. Около шести-семи, пожалуй.

— А вам холодно? -

— Немного.

— У ценя ноги замерзли, — призналась она.

— Может быть, куда-нибудь пойдем?. Кофе выпьем или еще чего-нибудь?

— Я думала, у вас есть комната, — сказала она.

— Есть.

— Пойдем ^уда.

Они шли молча. Река замерзла от берега до берега. Надо льдом дугой поднимался мост, соединяя два берега и как бы серебряной паутиной вырастая прямо изо льда.

— Я не хочу сделать вам плохого, — сказал он.

— Плохого? Что плохого вы мне можете сделать?

— Я не знаю, — ответил он, пожав плечами.

— Дорогой мой, — сказала она, — я побывала в лапах у профессионалов.

— ЭмилиЯ, многое нужно… — он помотал головой.

— Да? Что?

— Многое есть… — он снова потряс головой.

— Что, Роджер?

— Что я должен сделать.

— Ну, например?

— Ну… я хочу быть с тобой.

— Да. Я тоже хочу быть с тобой.

— Я хочу опять целовать тебя. Я все это время только и…

— Да, да.

—> Но я не хочу ничего плохого.

— Да с какой стати, милый?

— Я просто хочу, чтобы ты это знала.

Она во все глаза смотрела на него, потом сказала:

— Ты странный человек. — Поднялась на цыпочки, быстро его поцеловала, отстранилась, глядя ему в глаза и взяв за руку, сказала — Пойдем.

ГЛАВА XII

Вечеринка в комнате Роджера началась примерно полшестого, когда Фук Шэнахан явился с каким-то человеком со второго этажа, которого Роджер вообще не звал. Он с Эмилией только что вошел в комнату и начал снимать пальто, как в дверь постучали и, не ожидая никакого ответа, Фук открыл дверь и вошел в сопровождении очень высокого худого человека в массивных очках с копной седеющих каштановых волос. Брови у него были совершенно седые, такие косматые и густые, что Роджеру они показались не настоящими, а приклеенными, чтобы его никто не узнал. В одной руке Фук нес бутылку «Бурбона», а в другой — два стакана. Он прямиком направился к комоду, поставил бутылку и стаканы, повернулся к Роджеру и сказал:

— Вы собираетесь познакомить нас с юной леди?

— О, конечно, — воскликнул Роджер. — Это Эмилия Перес. Эмилия, познакомься с Фуком Шэнаханом и… боюсь, я не знаю, как зовут второго джентльмена?

— Второго джентльмена зовут Доминик Тарталья, — сказал Фук, — и он не джентльмен, поверьте мне. — Тарталья засмеялся. Фук тоже захохотал и потом сказал — Я так понимаю, что вы и леди только что пришли из этой замерзшей тундры и, следовательно, не прочь выпить?

— Но… — неуверенно начал Роджер и потом посмотрел на Эмилию.

— Конечно, — ответила она. — Я бы очень даже не прочь.

— Остается только один вопрос — численного несоответствия, — сказал Фук. — У нас четыре персоны, а стаканов только три.

— Роджер и я можем пить из одного, — сказала Эмилия, нежно улыбнувшись ему.

— Итак, все проблемы решены, — провозгласил Фук. Он подошел к комоду и открыл бутылку. Эмилия села на край кровати, скрестив ноги, положив одну руку на колено, а другой перебирая свой жемчуг. Тарталья стоял у комода, с улыбкой глядя на процесс разлива «Бурбона». Роджер бросил взгляд на Эмилию, стараясь понять, не раздосадована ли она присутствием чужих, но у нее был оживленный вид. Мы будем с ней вдвоем, как только они уйдут, подумал он. '

И внезапно он испугался.

— Мы ждали вашего возвращения, Роджер, — сказал Фук, — потому что хотели узнать, чем у вас кончилось дело с полицейскими.