Куафёр из Военного форштата. Одесса-1828 - Кудрин Олег Викторович

— Но как же «непобедимое русское войско», как «стойкость русского солдата»?

— Знаєш, звідки та стійкість? Оттого, что русскому солдату гинуть проще, чем жить с такою муштрой. Ему терять нечего! Знаешь, что там сейчас, на войне балканской?

— Нет.

— Русские всегда довго к войне готовятся. И всегда к ней не готовы. Снабжение какое-то там только у моря, куда корабли с Одессы и других портов ходят. А чуть дальше от берега — недостаточество во всём. Кони, те немногие, что были, сдохли от бескормицы. Жрать и людям нечего, лечить некому и нечем. Ти мені казав якось: пока я в тюрьме был, в Одессе прощались с генералом Константином Бенкендорфом, братом шефа жандармов. Как думаешь, с чего он умер?

— Говорят, здоровье слабое — после Персидской кампании.

— Ага. Слухай їх. То болячки местные!.. От берега отошел — и всё, ни врачей, ни снадобий. А ведь генерал-лейтенант! Белая кость, армейская косточка. Что ж про солдат-холопов говорить… Но самое страшное скоро будет.

— Это что?

— Зима. Морозы.

— Да что ж тут страшного? Мне чиновники из военного ведомства рассказывали, что теплые вещи заготовлены в нужном количестве.

— Ну, в нужном или уже разворовано русскими диванами[74] — це ще питання. Но и то, что есть, лежит на складах, далеко от фронта. А на чем везти, когда кони подохли и других нету?.. Значит, люди вусмерть померзнут. И потом, после — никому ничего за это не станет. Русские ж так всегда воюют. Потому и казаков всех разогнали, что у нас атаманов таких на пики скидывали. Теперь же — «стойкий русский солдат»… Ну так, из-под шпицрутенов!

Рассказы Кочубея в который уж раз произвели сильное впечатление на Горлиса. Он не мог заснуть несколько ночей, думая над услышанным. Вспоминал рассказы Дитриха о прусской армии. Выходило тоже несладко. Но всё же не так беспросветно. Потом — рассказы дядюшки Жако. Там по-разному было. Русский поход становился страшно ошибочным с началом ранней зимы, к чему армия оказалась не готова. Засидевшись в сожженной русскими Москве, Наполеон сам обрек себя на поражение. Но в других повествованиях о войне Жако рассказывал, что в наполеоновской армии, весьма дисциплинированной, разумная инициатива тоже приветствовалась. И именно поэтому эта армия столь долго была непобедимой в войнах со старыми монархическими коалициями. До безумного похода в глубь морозной России.

Горлис также думал о себе. Кто он, и где его земля, его страна? Он — еврей, родившийся на австрийской земле рутенов-украинцев, где правят польская аристократия и немецкие чиновники. Он — еврей, принявший католичество, живущий невенчано с католичкой и, кажется, уже совсем забывший о шаббате и кашруте. Только сейчас, вспоминая прошлое, Горлис вдруг понял, что, получая французский паспорт, делал это с благодарностью, но не к королю, подданным которого становился, а к императору Наполеону, который всей Европе сказал, что евреи — такие же люди, как другие. Не хуже и не лучше. Что они могут остаться жить в гетто, а могут и уйти, если захотят… Хотя нет — всё же королю Людовику тоже спасибо, он ведь не решился отменить это.

Родители часто говорили Натану, что он счастливчик, поскольку родился на Песах. И, лишь сидя в Парижской библиотеке, Горлис узнал про легендарные свидетельства, что тогда же — в день его, Натана, рождения — 20 апреля 1799 года, или же 1 флореаля VII года Французской республики, Наполеон Бонапарт, главнокомандующий республиканской армией в Африке и Азии, у стен палестинской Акры призвал еврейский народ, ровесника Спарты и Рима, вернуться на землю Израиля, дабы восстановить свое государство!

При одной только мысли об этом у него, еврея, принявшего католичество и забывшего шаббат и кашрут, сердце забилось так громко, что, казалось, будто и на улице слышно. Но если столь фантастические мысли и призывы вызывают в нем такой отклик, то что ж удивляться словам украинского казака Степана, так же горячо жаждущего своей земли — пошире границ его хутора. И если Наполеон Бонапарт пророчествовал государство евреям, то разве не о том же писал, но для другого народа, другой великий человек, Иоганн Готфрид Гердер, размышлявший о будущем украинцев, Руси, Киева?..

Да, дорогой читатель, нужно же вспомнить и о Николае Павловиче. Он избежал судьбы русского Монтесумы. Потому что московские цари не тонут! По крайней мере, в таком мелком внутреннем море, как Черное. «Императрица Мария» причалила к одесскому берегу рано утром в понедельник, 8 октября, изрядно потрепанная штормами, но живая. Император, обычно пышущий здоровьем, выглядел ужасно, был ежели и не зеленого цвета, то желто-серого оттенка. (Многие знали, как тяжело он переносит сильную морскую качку.)

Но к чести его будь сказано, царь сразу же велел закладывать карету, а также — отправлять курьеров, дабы готовили ему свежих коней на смену по всему пути следования в Петербург. Лишь слегка отдохнув, он отправился в дорогу. Ибо поставил себе сложную задачу — успеть на день рождения матушки. А оно было уже совсем скоро — 14 октября. Шесть дней скачки! После шести дней шторма и качки. Столь дальняя дорогая. Но сыновняя любовь — большая сила. Так же, как и любое нужное количество лошадей.

Это ж вам не Балканы…

Глава 29

Что до Воронцова, то он имел возможность отоспаться в обстоятельствах более спокойных. И лишь после этого вызвал Горлиса на ковер. А надо понимать, что человек, который вернулся с войны, и пусть, будучи военачальником, самолично на штурм крепостных стен и пробитых брешей не лазил, всё же тоже рисковал жизнью и здоровьем… Так вот этот человек какое-то время имеет представление, будто в мирной жизни всё делается просто и быстро.

Поэтому Михаил Семенович был недоволен работой Натана, причем еще до его отчета и по всем пунктам. Прежде всего отругал за доклад про царя Владислава III Варненчика. Это, признаться, Горлису обидней всего было. Он-то, признаться, проделанной срочной работой, объемной, полной, интересной, втайне гордился. Тем более что многое из информации, сообщенной Брамжогло, знакомого с османскими книгами, для европейских историков было вообще тайной за семью печатями… Но, оказывается, его сиятельство говоря «доклад», имел в виду военный смысл этого слова — то есть короткую, четкую, «безвариантную» справку. Натан же понял сие слово в ином смысле — как научный доклад. И именно такой труд представил, привлекши для него квалифицированную помощь.

Странным показалось Воронцову и столь долгое время, затраченное на чтение писем Разумовского его отцу. Но тут Горлис кратко рассказал о заседании «синклита» во главе с Достаничем, а также о разговоре с тем наедине, в котором говорилось о неразоблаченной работе османской разведки в Одессе.

Тогда Михаил Семенович вынужден был признать серьезность проблемы. По его кратким репликам Натан понял, что в штабе, базировавшемся у Варны, тоже были неприятно озадачены тем, что османы имели представление о некоторых секретных планах русских частей, их прибытиях и передвижениях. Когда же Горлис показал примеры расшифровки значительной части писем из Вены, Воронцов искренне заинтересовался проведенной работой и начал оттаивать.

— Да, Натаниэль, эта работа — действительно изрядная. Продолжайте ее в первую голову.

— Благодарю, Михаил Семенович, за оценку. Я подошел к самым интересным годам — 1805 и 1806-му. Но до континентальной блокады Британии.

— Что ж, удачи!.. И вот еще. Давайте без лишних звеньев в цепи.

— В каком смысле, ваше сиятельство?

— Когда найдете нечто важное, меня не ищите и мне не докладывайте. Сразу же отправляйтесь к полковнику Достаничу. И далее действуйте согласно его распоряжениям.

Горлис подумал, что это весьма разумно. Только не мог определить, чего в нем больше: знаменитой воронцовской деловитости, помогающей решать многие дела быстрее других, или же еще и нежелания брать на себя ответственность за чужие дела. Тоже, впрочем, понятное.