Презумпция невиновности - Анатолий Григорьевич Мацаков

— Как живешь, как учишься, с кем дружишь?

— Учусь вроде неплохо, — Владимир покосился на Хохрякова. Тот утвердительно кивнул. И Владимир, словно обрадовавшись его поддержке, уже смелее заговорил: — Я в училище со всеми ребятами стараюсь поддерживать дружеские отношения. Ни с кем не ругаюсь. Некоторым из отстающих в учебе помогаю.

— А какие у тебя отношения с родителями? Например, с отцом? — все тем же ровным, доброжелательным голосом продолжал Борис, но я заметил, как подросток, словно с разгона налетев на препятствие, сразу стушевался, скис и уже иным тоном, опустив голову, тихо ответил:

— Нормальные...

А Гурин, как бы не замечая этого, продолжал расспрашивать:

— Отец тебе материально помогает?

— Да. Покупает одежду, обувь, дает деньги на продукты.

— Куртку тебе в прошлом году он купил?

— Куртку? Какую куртку? — пожал плечами Владимир и искоса взглянул на Гурина.

— Которую ты постоянно носил. С металлическими пуговицами куртка. Ты в ней домой ездил, а вернулся сегодня в училище почему-то вот в этом пальто. Чье оно?

— Пальто? Папа мне дал его.

— А куртку где оставил?

— Я ее... порвал.

— И где же она?

Подросток молчал. Гурии взглянул на меня, сказал:

— Ну, хорошо, Владимир, к вопросу о куртке мы вернемся несколько позже. Скажи, ты выпиваешь?

— Н-нет... то есть... иногда...

— И с отцом вчера выпивал?

— Выпивал...

— А дядю Николая давно видел?

Подросток вздрогнул, затравленно посмотрел на Гурина, но сумел взять себя в руки, глухо ответил:

— В прошлом году видел его, когда он с тетей Марусей приезжал к нам на Октябрьские праздники...

— И с тех пор не встречались?

— Нет.

— А сегодня ночью?

Владимир откинулся на спинку стула, широко открытыми глазами посмотрел на Гурина и вдруг затрясся мелкой, судорожной дрожью. Всхлипывая и давясь слезами, с яростью закричал:

— Ничего я вам не скажу!.. Ничего!.. Хоть режьте!..

У него началась истерика. Гурин хмуро кивнул Козловскому:

— Уведи его, Вадим. И, пожалуй, вызови врача. — Остановил вскочившего со своего места Хохрякова: — А вы, Петр Семенович, на минуту задержитесь. Есть разговор.

Когда Козловский вывел из кабинета подростка, Хохряков растерянно спросил у нас:

— Вы объясните мне толком, товарищи, что случилось? Владимир что-то натворил?

— Он подозревается в совершении тяжкого преступления, — односложно ответил Борис и, помолчав, спросил: — Вы, Петр Семенович, ничего особенного не заметили сегодня в его поведении?

Хохряков недоуменно развел руками, сказал:

— Какой-то он сегодня весь день не в себе. Я уж думал, что-то дома у него случилось. Спрашивал, говорит, все нормально. С занятий я его все же отпустил в общежитие...

— А вообще, что он за парень?

— Парень как парень. Звезд, конечно, с неба не хватает, но учится сносно, дисциплинирован, любит технику. Думаю, механизатор из него получится. Ни в чем плохом за два года учебы вроде не замечался. Правда, бывало, поозорничает со сверстниками — скамейку там в сквере перевернут или в сад к кому-то заберутся. Но что тут поделаешь: дети ведь еще!..

Дети... За десятилетия службы в органах внутренних дел мне довелось повидать немало преступников, в том числе и несовершеннолетних, — людей разных, непохожих друг на друга. И в то же время было у них одно общее: преступниками они стали не вдруг. Их путь к моральному падению, как правило, начинался с малого: перевернутой в сквере скамейки, украденной безделушки, мелкого хулиганства, угнанного велосипеда... Первое правонарушение, оставшееся без должного реагирования, безнаказанным, придавало смелости, уверенности, что и впредь все будет сходить с рук. И тянуло уже на большее...

Вернулся Козловский, сказал Гурину:

— Статкевич в соседней комнате под присмотром сержанта Салея. Сейчас будет врач.

— Хорошо, Вадим, — Гурин сложил в папку бумаги, повернулся к Хохрякову: — Петр Семенович, побудьте пока с Владимиром. Мы же так и не закончили допрос.

Хохряков вышел из кабинета. Гурин сказал:

— Вадим, готовь постановление о производстве обыска в доме и надворных постройках Статкевича. Нужно найти эту злополучную куртку. Поедешь со своими хлопцами. А мы тут пока Владимиром займемся.

8

Оперативная группа с обыска вернулась в десятом часу вечера. Козловский молча положил перед нами с Гуриным на стол сверток, развернул его. В нем оказались зеленая мужская куртка с золотистыми металлическими пуговицами, одна из которых отсутствовала, кирзовые сапоги и ботинки без шнурков.

Гурин с интересом осмотрел содержимое свертка, пожал Козловскому руку и снял трубку внутреннего телефона, негромко приказал:

— Эксперта-криминалиста сюда. Живо!

Козловский присел к столу, достал из папки протокол обыска, протянул его Гурину, пояснил:

— Куртку и обувь обнаружили на сеновале. Все тщательно вымыто, поэтому, боюсь, что криминалист нам мало чем поможет.

— Поможет, — заверил его Гурин и спросил: — Что говорит Статкевич-старший?

— Сперва вообще разыграл сцену возмущения, когда мы явились к нему, грозил всяческими карами. Потом, когда нашли куртку, сапоги и ботинки, стих, прикинулся этаким Иваном-непомнящим, заявил, что все это не его, и кто затащил эти вещи к нему на сеновал, понятия не имеет. Я привез его в отдел.

В кабинет вошел эксперт-криминалист старший лейтенант Коризна, кивнул нам и сразу же направился к свертку. Внимательно осмотрев куртку и обувь, удовлетворенно гмыкнул, сообщил нам:

— Замывали тщательно, мыла и воды не пожалели, но следы крови полностью не уничтожили — они остались в локтевом шве куртки и в трещинах каблука сапога. Экспертизу, конечно, нужно провести срочно?

— Да, весьма срочно, Николай Сергеевич, — подтвердил Гурин.

— Хорошо, сейчас же и приступлю.

Коризна, прихватив с собой сверток, покинул кабинет. Гурин сказал Козловскому:

— Веди своего подопечного, говорить с ним начнем.

Статкевич оказался высоким, спортивного склада мужчиной с черной курчавой бородой на грубом, кирпичного цвета лице. В бороде и на висках уже серебрилась седина.

— Садитесь, Статкевич, — кивнул Гурин на стул у окна.

Статкевич окинул нас хмурым взглядом и молча сел на предложенный стул, расстегнул полы серого полупальто с шалевым воротником, сдернул с головы меховую шапку, повертев ее в руках, положил на подоконник.

«В облике его нет ничего схожего с сыном, — механически отметил я, рассматривая Статкевича-старшего. — Совершенно разные люди!..»

— Скажите, Статкевич, кому принадлежат куртка, ботинки и сапоги, обнаруженные при обыске на вашем сеновале? — приступил к допросу Гурин.

— Не знаю, — односложно, с нескрываемой злостью ответил