Куафёр из Военного форштата. Одесса-1828 - Кудрин Олег Викторович

И тут, в положении крайне сложном, Горлис почувствовал кураж и веселость.

— Что ж, господин Лабазнов, мне всё ясно. Более не могу здесь находиться, ибо тороплюсь — во Дворец его сиятельства на Бульваре. Срочные работы, оставленные Михаилом Семеновичем, знаете ли.

— Да, но…

— Нет-нет, ни минуты более уделить вам не могу. Мне граф Воронцов голову оторвет, ежели к возвращению его работы не будут выполнены.

— Вы же говорили, у вас несколько вопросов.

— Более вопросов нет. Есть приятное воспоминание. Знаете, я в Париже был недурным дуэлянтом, притом с разным оружием.

— Это вы к чему?

— Да так, ни к чему. Честь имею!

Горлис развернулся и ушел, не пожимая руки на прощание. Он не был уверен, что выбрал правильные слова и нужную линию поведения. Но тень растерянности, мелькнувшая на лице жандармского капитана, ему показалась неплохим признаком.

Безусловно, Лабазнов и Беус теперь становились его первыми врагами. И весьма опасными. Но и у Горлиса были резервы для противостояния им. Главное — как человек, имеющий ежедневное хождение во Дворец генерал-губернатора, работающий с Воронцовым лично, он пока что неприкосновенен. Почему? Да потому, что Михаил Семенович дружен с Бенкендорфом и Лабазнов не может об этом не знать.

А дальше… Дальше — будет видно. Нужно действовать по ситуации.

Пока ближайшее — надобно спокойно и честно рассказать обо всём Любови Виссарионовне, чтобы она понимала и верила: ситуация тяжелая, но не безнадежная… Лабазнов-Шервуд фабрикует дело против Виконта Викочки и других студентов слишком уж авантюрно. Похоже, он потерял голову после монарших благодеяний, свалившихся на него в 1825–1826 годах.

А еще, кстати, в запасе имеется нераскрытая, да так и сгинувшая в жандармских канцеляриях история с абросимовским наследством. Тоже весьма сомнительная, ведь кроме своих слов, иных объяснений Лабазнов не представил — ни единого документа.

После разговора с жандармом Натан пришел в воронцовский дворец взвинченным, готовым метать молнии, ежели понадобится. Но не понадобилось, дворецкий отдал ключ и препроводил его в комнату с архивными сундуками. По дороге Горлис спросил, известны ли последние новости о полковнике Гладком (происшествие случилось на приеме у Воронцова, и дворецкий, видимо, должен знать больше, чем иные). В ответ услышал, что Осип Михайлович жив и не сказать, чтобы здоров, однако находится в больнице на излечении. И то хорошо…

Оставшись один в комнате, где ему предстояло работать ближайшие недели, Горлис с удовлетворением отметил, что ее окно выходит к морю. Как славно… К тому же проще будет давать отдохновение глазам, делая паузы в работе.

Достал взятые с собой бумаги генерал-губернатора и начал в согласии с ними смотреть, что в каком сундуке лежит. Из обычной людской тяги к чему-то давнему и оттого, как кажется, более притягательному с особым интересом рассматривал бумаги осьмнадцатого века. Тогда и произошло возвышение Воронцовых. Однако — хватит, это — на потом. Пока что Михаил Семенович просил заняться архивными документами его родителей дипломатов, отца Семена Романовича и дяди Александра Романовича.

Но… Нет, право же, работа в первый день не задалась. Натан слишком часто подходил к окну, чтобы посмотреть на море, и слишком часто придумывал повод, дабы залезть в более старые бумаги более далеких родственников. Витиеватые старинные обороты речи манили к себе, как сладости — детей. Но Горлис находил себе оправдание в том, что должен привыкнуть к новому, непривычному для себя делу. А вот уж с завтрашнего дня!..

Дома, едва Натан успел поужинать, как к нему пришел Люсьен де Шардоне. Гость старался выглядеть естественным, непосредственным и даже веселым. Но это у него не очень получалось.

— Господин Горли, прежде всего я хотел выразить сожаление по поводу своего нелюбезного поведения во время вашего последнего посещения моего салона.

Натан хорошо помнил, как, будучи в Académie de coiffure, он заговорил с Люсьеном о странных узлах и тем совершенно выбил его из колеи. Признаться, Горлис скорее сам чувствовал неловкость по этому поводу.

— Что вы, дорогой де Шардоне, я, признаться, с большим трудом могу вспомнить, о чем вы вообще говорите.

— Тем лучше… Я давно собирался поговорить с вами по поводу давней уж просьбы.

— Это о поисках цыганки?

— Да.

— Мне пока что не о чем вам рассказать. Сам я сим делом не занимаюсь, но попросил об этом одолжении неких… весьма надежных людей. Договоренность у меня с ними была такая, что, когда у них появятся некие новые данные, они свяжутся со мной и сообщат.

— Понятно. Но я не дал вам никаких денег.

— В этом пока нет необходимости. Это же всего лишь дружеская услуга.

— Нет-нет, я не хочу быть должным вам. А вам незачем быть должником тех людей. Скажите, о каких деньгах идет речь… к данному моменту?

Горлис отметил как позитивный момент готовность Люсьена платить за сие дело. Но решил, что пока еще рано вести речь об этом. Надо будет завтра же попросить аудиенцию у Ставраки и напомнить ему об этой истории.

— Что ж, любезный Люсьен, если вы так настаиваете… Я в ближайшие дни отдельно спрошу у тех людей о поисках. И также предварительно узнаю размеры оплаты.

Тут Шардоне затравленно осмотрелся по сторонам и, наклонившись к уху Натану, прошептал едва слышно:

— Не «в ближайшие дни», умоляю. А завтра. Завтра же!

— Хорошо, — ответил Горлис слегка озадаченно.

— Не так громко, господин Горли. Прошу вас, говорите потише… Это спасет меня. Найдите цыганку Теру. Я думаю, только это может меня защитить.

— Господин де Шардоне, — теперь уж и Натан говорил в четверть голоса. — Ежели вы чувствует какую-то опасность для себя, то лучше доверьтесь мне. В этом городе я неплохо знаю серьезных, ответственных людей, облеченных властью. Я уверен…

— Нынче ни в чем нельзя быть уверенным, господин Горли. Я заплачу. Готов и на предоплату. Найдите цыганку! — Люсьен резко развернулся и ушел.

Натану показалось, что Шардоне сделал это, поскольку не желал показывать еще большую свою душевную слабость. А он уж был близок к нервному срыву.

Платон Ставраки не отказал в аудиенции вечером следующего дня. Купец не без удовольствия выслушал информацию о готовности получить деньги за сделанную услугу. Но, увы, никакими новостями по поводу разыскиваемой цыганки порадовать не мог. Разве что сообщил, что знающие люди ему подсказали: искомую цыганку зовут не Тера, а Тсера. Это вообще довольно распространенное имя у цыганских женщин.

Придя домой, Горлис думал, стоит ли идти к Люсьену с такой новостью, прямо скажем, не очень существенной, лишь одна буква в имени. Да и то Натан не был вполне уверен в достоверности сей информации. Не исключено, что Ставраки по старой купеческой привычке просто набивал цену (необязательно в рублях, может быть, и в услугах) за будущую информацию. Но пока наш герой размышлял, в дверь его жилища опять постучали. Идя к двери, Горлис решил, что это несомненно Люсьен де Шардоне. Он уже мысленно составлял свою речь, обращенную к куафёру. Но вот открыл дверь…

И обмер, не поверив своим глазам. Перед ним стояла… Надежда.

Глава 22

Натан ранее часто представлял это появление, довольно фантастическое, и последующие объяснения, еще более невероятные. Но теперь, когда это случилось, совершенно растерялся. Зато Кочубей-Покловская была сама решительность.

— Добрый вечер, Натан. Можно ли к вам?

— Да, конечно. — Хозяин дома посторонился, давая дорогу гостье. — Проходите, Надія. Прямо, прошу вас.

Оказавшись в гостиной, Надежда вновь заговорила первой, будто боясь, чтобы ее решительность не дала осечку.

— Натан, я понимаю всю неприличность моего поведения. И такого нежданного, непрошенного прихода к вам…