Дом с химерами - Иваниченко Юрий Яковлевич

Довольно скоро спецназу ЦСН надоело трусить перебежками между здоровенными шестернями, ползать под рычагами кривошипно-ползунных механизмов и прятаться за кулисами кривошипно-кулисных. Тем более что большая часть механизмов работала, наполняя мрак подземелья лязгом и железными стонами. Того и гляди, угодишь ногой в стальные зубья шестерней, получишь по каске шатуном, в живот маховиком коленчатого вала, а по заднице…

На вторые сутки блуждания в этой сценической машинерии где-то под театральными подмостками жизни бойцы его потеряли всяческое чувство субординации и, рассевшись на каком-то паровом котле, только и делали, что следили взглядами за командиром, меланхолически жуя пайковые сосиски. А тот, отправляясь налево в какое-нибудь новое ответвление лабиринта со словами: «Сосновский за старшего, я пока здесь посмотрю…» – всякий раз возвращался справа. И наоборот: «Ясенев за старшего… – уходил он направо. – Я пока тут…» – и возвращался откуда-то слева. Похоже было, что ходил по кругу. Безутешно и безуспешно. Уже даже перестал вздрагивать, когда во тьме раздавался недружных хор голосов его подчинённых: «Здравия желаем, товарищ майор!» – значит, в очередной раз проходил мимо котла. Ничего не менялось. И даже эта долбаная печная заслонка оставалась на прежнем месте, и он в который раз болезненно натыкался на неё, клацая нижней челюстью. В конце концов, не выдержал, в сердцах впихнул её в стену…

И не понял, что произошло. Вернее, понял, но не сразу. Когда осознал тишину. Внезапно навалившуюся оглушительную тишину, будто кто-то дёрнул где-то рубильник и вырубил. Лязгнув в последний раз, остановился коленчатый вал, со скрежетом замер шатун, с шипением стравился пар из медного котла. А за спиной майора в непроглядном мраке образовалась прорезь света.

Майор обернулся. Двумя пальцами показал, чтоб его прикрывали. Само собой, никто этого не заметил. Беззвучно сплюнув, Тимур повернул назад, скрипя кожей ботинок на цыпочках. Выглянул за угол…

Такого он ещё не видал. Но вот теперь увидел. Увидел такое, что так и не сумел нащупать на калаше стальной флажок предохранителя дрожащей рукой. Так и не выговорил: «Стой! Стрелять буду!»…

Словно купе старинного дачного поезда прибыло откуда-то из темноты на ночной полустанок и, брызнув светом, распахнулись на платформу двери, решётчатые, как у довоенного лифта. «Собственно, это лифт и есть», – понял Урусбеков уже после, когда железные решетки с лязгом сомкнулись и, тяжело заскрипев противовесами, купе против всяких правил вознеслось во мрак над головой.

Однако его пассажиры долго ещё оставались стоять перед глазами майора.

Впрочем, не все остались именно «стоять», один сидел. Посредине на узком диванчике с затейливой резьбой сидел, понуро свесив череп на пожелтелую манишку, настоящий «суповой набор», обглоданный с такой тараканьей тщательностью, что ребра его, видные под язычком манишки, казались лакированными желтой олифой. Сзади него, держась за диванную спинку, громоздился переросток гитлерюгенда образца 1945 года, вроде мальчишка по роже, но в оливковой широкополой каске и с длинным фонарем за спиной, словно с фаустпатроном. Вот только слишком рыхлый для бойскаута, будто его в окопы с кухни пригнали в последнюю контратаку. Впрочем, с другой стороны мертвеца стояла и вовсе пародия на всеобщую мобилизацию. Наверняка наркоман, судя по чахлому виду и неуместной пожарной каске столетней давности на голове, да ещё со средневековым арбалетом на плече. Что сказать? Налицо побег из окружной наркологии.

Безусловно, самым загадочным из всей троицы был тот, что сидел на диване. Судя по степени разложения, он был в том самом костюме, в котором и вышел из дома, чтобы взять извозчика до «Пассажа». Никакого тебе маскарада, – не то что эти «милитаристы» доморощенные.

Как персонаж эпохи «сударынь и государей» попал в компанию нынешних идиотов, или, наоборот, как они угодили к нему? Ни спросить, ни даже выдумать ответ Тимур не успел. «Наркоман» в каске дореволюционного пожарника дёрнул золочёный шнур, и лифт, замыкаясь на ходу решётками, унёс странную троицу в чёрное небо подземелья…

Только минуту спустя майор Урусбеков очнулся и трусцой побежал к золотистым бликам в глубине лабиринта. К своим. Сначала думал позвать группу: «Все ко мне, я нашёл что-то!» Но как подумал, что станет описывать Сосновскому, Дубинину и Рябинину скелет в сюртуке… Нет. Пусть уж лучше сами увидят.

В лифте

– Ты видал? – спросил Горлум, когда уже провалилась под пол лифта жутковатая картина, открывшаяся им мгновение назад вместе с дверями.

– Угу… – совой ухнул Крыс, видимо, только теперь выдохнув вздох изумления.

Может, действительно видел. Но почему тогда нет закономерной реакции? Ни обморока, ни истерики? Или он не выдохнул, а… Горлум принюхался.

– Это хорошо, – подумал вслух Горлум, посторонившись на всякий случай от Крыса. – По крайней мере, мы здесь не одни. Рано или поздно нас выведут. Пусть даже с поднятыми руками.

Только теперь, отдышавшись, он сообразил, что призрак подземелья, внезапно оказавшийся в дверях лифта, на этот раз был не только живой, но и при исполнении. Ему снова представились узкие глаза под пятнистой пепельно-серой каской, – хотя, вполне возможно, что узкими они показались оттого, что были в прорезях чёрной маски. Дульная насадка автомата припомнилась, отчего-то пляшущая, будто с трёх шагов никак не мог прицелиться… Нет, определённо, в подземелье завёлся какой-то спецназ или что-то в этом духе. Правду говорили в клубе, что время от времени в подземельях вспыхивают сражения ФСБ с гибридами крыс и «туалетного утенка». Моют унитаз всякой гадостью, а потом удивляются, куда ребёнок пропал, одни тапочки…

– Интересно, кто из нас остановил лифт, я или он?.. – вытащив из кармана носовой платок, Горлум протёр лоб под медной каской и, глянув на относительно-белый платок, решил: «В следующий раз сразу махать начнём, дескать, сдаёмся. Жаль, конечно, такого редкого хабара…» – он со вздохом оглядел ещё раз паркетный пол лифта.

Пол был усеян раритетами, вполне достойными самого престижного антикварного салона: саксонский фарфор с медальонами, роскошный альбом с гравюрами из быта баварских крестьян, столовое серебро с имперскими орлами. И даже какая-то медная мелочь, но уже с орлами царскими, очевидно, просыпавшаяся из прорехи в кармане скелета. Много чего поистине бесценного…

«Но лучше уж КПЗ, – снова вздохнул Горлум, – чем ещё пару часов такого катания». От которого, признаться, подташнивало уже и его, не то, что Крыса. Тот вообще закатил глаза под обрез каски, – лишь бы не видеть стен, ползущих за фигурной решёткой. Вверх, вниз, безостановочно, то взмывая, то проваливаясь в преисподнюю.

С того момента, как они вошли в лифт и Горлум потянул шнур с золочёной султанкой, лифт впервые остановился. И то на пару секунд, пока, увидев страшного чужака, Горлум снова не дёрнул шнур – и снова заскользил лифт вверх-вниз, и сквозь решету не поплыли всё те же тёмные кирпичные стены с перекрестиями гнилых деревянных или ржавых железных конструкций. Горлум твердил, что это оттого, что он никак не может вытянуть шнур на нужную длину, и вновь и вновь дёргал золотистую кисточку, вытягивая шнур то длиннее, то короче. Но лифт не останавливался. Похоже, что и впрямь остановить эту карусель можно было только снаружи. Наверное, той самой заслонкой…

В это же время

– «Somewhere here»… – прочитал капитан Точилин на печной заслонке, вытащив её из кирпичной стены, и обернулся с вопросительной гримасой. – Я не ошибаюсь? Мы эту надпись уже где-то видели?

– Тихо… – шёпотом остановила Арсения Аннушка, приложив палец к губам.

– Чего тихо? – встревожился тот, оглядываясь кругом.

– Тихо стало, не слышишь?

– Не слышу, – также шёпотом подтвердил Арсений. – Действительно, ничего не слышу.

Механический скрежет, грохот и лязг, ошеломившие их поначалу, как только они проникли сюда из дренажного колодца через пролом, действительно прекратились. Тишина навалилась так внезапно, что Кононов, сам не зная зачем, взвёл боёк «макарова», а Пахомыч, привыкший к рабочим шумам котельных и кочегарок, от растерянности завязал тесёмки подшлемника.