Допрос безутешной вдовы - Эдуард Юрьевич Власов

тому же не такие уж они по российским меркам и несчастные…

– И средств заработали, да? – ехидно напомнила ему об истинной цели этой его якобы альтруистической акции Аюми. – Высокие чувства требуют больших средств!

– Смейтесь-смейтесь! – Селиванов демонстративно отвернулся от нее. – Вам это все смешно, смешны деньги! Подумаешь, сто тысяч иен, какие-то восемьсот долларов… А для меня это полугодовая зарплата в моем распрекрасном НГУ!…

– МГУ, – поправила его Мураками.

– НГУ! – не согласился с ее поправкой Селиванов.

– Вы из Новосибирска? – спросил я.

– Да. – Он опять с тоской посмотрел на свою лапшу.

– Хорошо, Владимир Николаевич. – Я решил заканчивать эту гуманитарную корриду. – На сегодня все, но учтите, что, пока вы находитесь в Саппоро, мы вас еще потревожим несколько раз.

– Потревожьте-потревожьте… – вздохнул мрачный Владимир Николаевич. – Хозяин – барин…

– И все-таки было бы лучше и для нас, и, главное, для вас сейчас нам сказать, по чьей просьбе вы встречались в «Гранд-отеле» с Ириной Катаямой? – Я решил из гуманитарной гуманности дать ему последний шанс. – Обещаю, что ваша информация дальше этой комнаты не уйдет.

– Нет, – он покачал головой. – Так она, значит, Ирина?…

– А вы сколько дней были в Ниигате, Владимир Николаевич? – проглотила его последний вопрос Мураками.

– Две ночи, а что? – тем же безнадежным, упадническим тоном спросил Селиванов.

– В Ниигате вы с этой женщиной встречались?

– Она что, из Ниигаты? – довольно натурально удивился Владимир Николаевич.

– Из Ниигаты, – кивнула Аюми. – Мне искренне жаль, Селиванов-сан, что вы отказываетесь нам помочь…

– Когда смогу – помогу, – буркнул Селиванов, – а сейчас не могу. Я слово дал!…

– Понимаем. – Я понял, что визит оказался практически нулевым и что пора ретироваться, пока нам с Мураками не досталось еще больше от этого «пыльного», но гордого специалиста… кстати, по кому? – Последний вопрос, Владимир Николаевич, из филологической области. Вы, если не секрет, чем занимаетесь?

– Не чем, а кем, – педантично поправил меня Селиванов. – Владимиром Сорокиным, а что?

– Вот как?! – вырвалось у меня.

– Вас это удивляет?

– Да нет… – Я еще раз посмотрел на холостяцкий кипятильник на плоской подушке, на сиротский пенопластовый стакан с давно остывшей лапшой и, наконец, на мятые серые брюки с сальными волдырями на коленях, наброшенные на спинку стула. – Ничего…

В лифте мы молчали, и Аюми подала голос только тогда, когда мы вырвались на оперативный простор причудливой паутины сусукинских улочек и переулочков, разницы между которыми, впрочем, нет никакой. Было темно, зябко и неуютно – большей частью не из-за погоды, но из-за глубокого чувства неудовлетворенности по поводу вчистую проигранного «пыльному» Владимиру Николаевичу словесного поединка, в котором на нашей с Мураками стороне было как численное большинство, так и преимущество собственного поля.

– Странный какой-то русский! – звонко воскликнула Мураками. – Первый раз такого вижу…

– Знаете, Мураками-сан, у них поговорка есть: в скромной заводи бесы обитают…

– В тихом омуте черти водятся, – поправила меня грамотная, филологически подкованная Аюми.

– Пускай будут черти… Но как мужчина я, знаете ли, этим Владимиром Николаевичем доволен…

– Правда? – На меня из темноты сверкнули уже хорошо знакомые мне жемчужные колечки.

– Истинная правда, – подтвердил я. – Но от этого не легче. Вы давайте-ка связывайтесь со своими в Ниигате! У нас с вами больше никаких источников информации теперь нет!

– Да-да, сейчас… – Аюми утонула в недрах своей внушительной сумки, где, как я уже успел заметить, кроме китайских противогазов нашлось место для толстенного кирпича японско-русского словаря, электронного переводчика и еще много для чего, исключая, разумеется косметичку. – Где же он?…

– Что, телефона нет?

– Вы знаете, Минамото-сан, я, кажется, его потеряла… – растерянно протянула она.

– Где вы его последний раз видели?

– Видели? – эхом повторила за мной она.

– В руках он у вас последний раз после «Старбакса» где и когда был? Не помните?

– Сейчас-сейчас… – В ее жемчужных колечках отчетливо отразился активный мыслительный процесс. – Значит, по дороге в «Альфу» я его не трогала, в гостинице – тоже… Хотя постойте! Когда Владимир Николаевич с меня удостоверение потребовал…

– Вы ему права водительские всучить попытались, – напомнил я о ее не самом удачном трюке.

– Верно, – кивнула она. – На права он не клюнул, и мне пришлось из сумки доставать настоящее удостоверение

– И?…

– Оно у меня было довольно глубоко, значит, я, скорее всего, телефон достала, а уж следом за ним бумажник с удостоверением. Значит, могла телефон у Владимира Николаевича в номере где-то оставить: на столике или на кровати…

– Одна дойдете обратно? Или вас все-таки проводить? – ехидно спросил я, предчувствуя ответ.

– Если вас не затруднит…

– А что так? – продолжил я суровый допрос. – Мне показалось, вы не из трусливых!

– Вам правильно показалось, только, как вы сами заметили, этот Владимир Николаевич мужчиной оказался в большей степени, чем я предполагала раньше… И мне одной… так поздно вечером…

– Хорошо-хорошо! Пошли вместе! – засмеялся я.

От «Альфы» мы успели отойти недалеко, поэтому у стойки администратора были уже через пять минут. Подниматься к Селиванову сразу из вежливости мы не стали, а позвонили ему из лобби. К телефону он не подошел, что заставило нас с Аюми синхронно удивиться, так как в памяти нас обоих еще живы были живописные воспоминания о его смешной юкате и неприхотливом ужине, который ему из-за нашего вторжения не суждено было съесть горячим.

Мы молча переглянулись и пошли к лифтам. Спустя минуту мы уже стучались в его дверь, но знакомый глазок продолжал излучать ровный яркий свет, и Селиванов на этот раз не торопился его от нас заслонять. Я вопросительно посмотрел на Мураками, она встревоженно – на меня. Поняв беспочвенность своих претензий к не желающей открываться изнутри двери, мы вызвали по этажному телефону дежурного консьержа, который тут же появился без ожидаемой бряцающей связки дежурных ключей, но с единственным – универсальным – ключом – мечтой всех домушников и взломщиков. Консьерж с деланным безразличием, но достаточно долго изучал наши с Мураками удостоверения, затем по мобильному телефону испросил санкций на вскрытие номера у высокого начальства, дислоцированного в цокольном этаже, и в конце концов щелкнул замком неприступной доселе двери.

Я могучей левой рукой остановил его попытку первым юркнуть в ярко освещенный номер и сделал решительный шаг внутрь, опередив не только консьержа, но и любопытную Мураками, которая, как я заметил затылочным зрением, также оттерла гостиничного