Час пробил - Виктор Львович Черняк

круглых, на скорую руку обтесанных стволов. Мороз был сорок семь градусов. Отец рассказывал. Потом его перевели в Москву. Живут в центре: она, мать и отец. Нет, не годится: мать, отец и она — так вернее, по главенству в семье.

Училась. Закончила. Работает. В НИИ. Недавно. Хорошо шьет. Ходила на курсы иностранного языка. Недолго. Плавала в бассейне. Бросила. Читает, когда не шьет. Замужем не была. Отношения с отцом неважные, с матерью приличные, но не более.

Все собирается начать делать что-то очень важное для себя. Но… Может быть, просто не знает, какое это что-то?

В ее жизни не было ничего такого, о чем. можно вспоминать с содроганием, — так, мелочь и беготня.

Начинается наш первый день вдвоем, и чтобы грусть и скука, столь губительные для взаимоотношений, появились хоть чуть позже, я кое-что придумал:

— Знаешь, что?..

Она смотрит на меня с ожиданием и восторгом. Сейчас еще, что бы я ни сказал, что бы ни сделал, — все вызывает у нее радость.

Счастливая! Она может только догадываться о том, что мне известно наверняка. Ну и что? Все разваливается, рано или поздно. Самые толстые стены и самые высокие башни, на удивление прочные крепости и замки превращаются в прах. Разве это означает, что не нужно строить? Строить, созидать — интересно. Единственное, что по-настоящему пристало человеку. Строить дороги, дома, отношения между людьми, строить и убеждаться в тщете своих усилий, и снова строить, и снова стоять с непокрытой головой у груды обломков, и снова…

— Я расскажу тебе о загадочных событиях. Каждый день понемногу, чтобы тебе не стало скучно со мной.

Она смотрит с испугом.

— Мне никогда не будет скучно с тобой.

Смешно негодует. Совершенно уверена в том, что говорит. Она ничего не подозревает о груде обломков.

— Расскажешь детектив?

— Можно и так сказать.

— А какой? Про что?

— Про жизнь. Про мужчин и женщин, про траву и море, про рождение и смерть.

— Разве так бывает? Детектив про жизнь? Странно!

— Бывает. Жизнь — подлинный и невероятно запутанный детектив. Каждый из нас всю жизнь ищет нечто, чему даже не знает названия и никогда не находит. Никогда. И любые ухищрения бессмысленны. Так что детектив про жизнь — печальный детектив.

Она смеется. Сбрасывает туфли. Она совершенно не испытывает стеснения в моем присутствии, как будто я — ее мама. У нее красивый купальник, он'идет ей. Ей сейчас все идет.

— Я буду рассказывать детектив все двенадцать дней отдыха. Хоть полчаса, но каждый день.

Самое сложное — начало. Мы лежим на песке. Солнце. Мы лежим, касаясь плечами. Она уткнулась головой в разрисованное, петухами полотенце, я лежу на спине. Закрываю глаза и вижу, вижу всю историю изощренного преступления.

— Откуда ты знаешь, как все было? — Голос ее звучит глухо. Она спрашивает, так и не оторвав головы от теплого льняного полотенца. — Тебе кто-нибудь рассказывал?

— Нет. Никто. Просто знаю: от начала до самого конца. Кого. Почему. Кто. Как. Начать придется с года, в котором родился я, — может, поэтому каждое его событие кажется мне многозначащим. С 1945-го.

— С Победы?

— Нет, я родился позже. После Победы еще воевали.

— А прерывать можно? — Она стряхивает песок с тугих икр.

— Можно, но не слишком часто. Мне будет трудно вспоминать, что там было на самом деле.

Она целует меня, падает на песок и командует:

— Начинай!

СОВРЕМЕННЫЙ ДЕТЕКТИВ ПРЕДВАРЯЕТСЯ ИСТОРИЕЙ ДАВНЕЙ

(26 ИЮНЯ — 26 ИЮЛЯ 1945 ГОДА)

С-р-р, с-р-р, — свиристела какая-то птица. Океан просыпался. Его поверхность блестела как полированное стекло.

Наступило утро, около восьми. В комнате сидели двое:

один в штатском, другой в форме полковника военно воздушных сил.

— Видите ли, сэр, — сказал полковник, — у пас тут под рукой пятьдесят седьмое и пятьдесят восьмое соединения. Авиационные, — добавил он. На всякий случай. Никогда не знаешь наверняка, понимают ли тебя люди в штатском во время разговора. Полковнику ясно было одно: сейчас, в разгар войны, разгуливать в штатском могут только очень влиятельные люди. Кто еще такое себе позволит? — Если я правильно понял, нужно подобрать троих офицеров. Двоих с хорошей летной практикой и одного врача.

— Совершенно верно, полковник. Разумеется, данная операция не такая масштабная, как «Айсберг», но чрезвычайно важна для нас. Чрезвычайно. Тем более высадка на Окинаву закончена, и у вас осталось не так уж много дел. Постарайтесь отобрать ребят не со статьей «4-Ф»1.— Гость шутил.

Полковник был молод. Он улыбался, открывая прекрасные жемчужные зубы, крепкие и ровные, и в глазах смешинка. Такие люди всем и всегда нравятся. Хотя смешинка в глазах, ровные зубы, молодость и хорошее настроение вовсе не гарантия высоких моральных качеств.

Высоко над океаном гудели тяжелые бомбардировщики. В те годы их называли летающими крепостями. Они казались малюсенькими серебряными крестиками в безоблачном небе.

— Куда они? — спросил человек в штатском.

— Туда. На север. — Полковник чуть помедлил, лениво махнул рукой. — Я смог бы представить вам личные дела этих троих, скажем, через неделю.

— А быстрее? Времени для подготовки остается мало. Сначала будут предварительные кандидатуры?

— Поскольку прошу неделю, надеюсь, окажутся окончательными. Принятие решения, естественно, на ваше усмотрение. Когда эти трое понадобятся для участия в операции?

Человек в штатском курил тонкие голландские сигары. Отвечая, он выпустил струю голубоватого вязкого ароматного дыма:

— Точно не знаю. Вероятнее всего, в первой десятидневке августа. Лично я отвечаю за то, чтобы с первого августа по первое сентября эти трое были в нашем полном распоряжении для подготовки к выполнению специального задания. Спасибо, что не спрашиваете какого.

Полковник еле заметно поклонился, оттянул воротничок рубашки:

— Воюю уже пятый год.

— Никогда бы не сказал, — искренне изумился штатский, хотя полковник был уверен, что перед беседой тот не один час листал его дело.

Они попрощались. Штатский торопился. И сейчас, и вообще. Его фирма расшифровала секретный японский код, и в столице читали панические радиограммы, которые «джа-псы» посылали своему послу в Москве: «Япония побеждена. Мы стоим перед этим фактом и должны действовать соответственно». Приходилось спешить. Штатскому то и дело виделась узкая горловина песочных часов, сквозь которую сыпались последние песчинки оставшегося для проведения операции времени. Покрытый пылью виллис, задирая тупую морду на ухабах, увез человека в штатском на полевой аэродром.

Океан был так же спокоен, как и полчаса назад. Бомбардировщики улетели. Полковник стоял на крыльце дома и с удовольствием смотрел на дымку над морским побережьем: в соседней деревушке добывали соль добрым старым способом, когда в котлы опускали морские водоросли и потом долго