Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный - Хантер Эван (Ивэн)

— Давай обойдемся без лезвий, Зип, — вкрадчиво сказал Томми.

Взглянув на него, Зип увидел, что Томми засунул руку в карман. Фил в это время зашел с фланга. Не зная, что предпринять, Зип в нерешительности смотрел на них. С ящика донесся нервный смех Елены, который затем поддержали Томми и Фил. Это был смех победителей и, услышав его, Зип задрожал. В этот момент ему захотелось всех их стереть в порошок, вынуть нож и перерезать всем горло, захотелось показать, кто он такой на самом деле и над кем они смеются. Но страх сковал его волю и он почувствовал, что пальцы в кармане начинают разжимать нож. В бессильной злобе его глаза наполнились слезами. Ему совсем не хотелось показывать свое бессилие. И неожиданно, стремительно закружившись, вдруг поддал ногой валявшееся рядом с ним мороженое.

И тут он увидел на пожарной лестнице Эрнандеса.

Почти слившись со стеной, с револьвером в руке, Эрнандес осторожно миновал одно окно, затем второе и, после недолгого колебания, осторожно пробрался к третьему.

Он поднял револьвер.

В тот же момент Зип понял, что сейчас должно произойти.

Внутри у него все кипело. Сгорая от стыда, негодования, от желания доказать этим проклятым тварям, что им не удастся поставить его на колени, ему хотелось сейчас кричать, резать, громить и поскорее избавиться от того позора, которому они его подвергли, показав всем, что он Зип, Зип, Зип! Подняв глаза к окнам второго этажа, сам не зная почему, он вдруг изо всех сил крикнул:

— Пепе! Пожарная лестница]

ГЛАВА XIII

Когда Эрнандес услышал этот вопль, ему показалось сначала, что он ослышался. Его первой реакцией было — обернуться и посмотреть вниз. Он сразу же понял, что этот крик насторожил Мирандо, а, встретившись взглядом с его глазами, — еще сильнее сжал пальцы на курке кольта. А потом в квартире Мирандо был взрыв. Эрнандес, кувыркаясь в воздухе, упал вниз на землю. Он распластался прямо под окном. И хотя летел на расстоянии не менее чем три фута от железного настила лестницы, ему казалось, что он был в воздухе очень долго и что пробил железные перекладины с такой силой, с какой метеорит врезается в землю.

В его груди нашли две пули.

Никогда раньше он не был ранен, ни тогда, когда служил на флоте и участвовал в высадке Иво Джима, ни тогда, когда стал полицейским. На своем веку он повидал много раненых и даже очень, но так уж случилось, что для него само понятие «рана» и то, что служило причиной ранения, никак не были связаны между собой. Он воспитывался на детских играх в полицейских и грабителей, ковбоев и индейцев. Удар, еще удар — и ты убит. И в том, что тебя убивали, было всегда нечто захватывающее. И даже тогда, когда ему доводилось видеть открытые сквозные раны, в его подсознании всегда присутствовало это понятие притягательности.

Сейчас он уже знал, что это понятие — ошибка, и ему просто хотелось знать, за что судьба так жестоко обошлась с ним. Когда пули вошли в грудь, он не почувствовал ничего, кроме сильного удара. Его и раньше били и били очень сильно тяжелыми мощными кулаками, били так, что он едва не испускал дух, и поэтому ему было знакомо это чувство, когда тебя избивают до полусмерти. Однажды домоуправляющий, обезумев от ярости, со всего маху стукнул его молотком. Удар пришелся по плечу, и он тотчас же почувствовал острую жгучую боль. Но никогда в жизни ему не приходилось быть раненым, и сейчас он уже твердо знал, что пострадавший в этом случае не сжимает изящно кулаки и не падает красиво в обморок. Теперь он знал, что удар пули приравнивается к мощности локомотива и, когда вас эта пуля настигает, вы просто валитесь на землю. Все ясно как день. Может быть, кто-то из раненых и держался на ногах, но пули, предназначенные Эрнандесу, заставили его сделать несколько вращательных движений, потом пригвоздили к пожарной лестнице.

Сначала его пронзила острая шоковая боль, которая затем сменилась странным чувством падения в пространстве. Полнейшее безмолвие, отсутствие контроля над собой и только падение, падение. А потом столкновение с металлом и такая беспомощность, что даже нельзя протянуть руку, чтобы смягчить силу удара.

Затем его охватила лихорадка.

Все тело полыхало, как в огне. Жар начался с двух зияющих дыр в спине, где прошли пули, через тело пролегли два горящих тоннеля, и вот уже заныла вся грудь, потом плечи, горло, лицо. Это был всепожирающий жар. Ему стало тяжело дышать, и теперь он хватал открытым ртом воздух, едва сознавая, что пуля задела легкое. А когда кровь пошла ртом, ему вдруг показалось, что это слюна, но, увидев на манжете рубашки ярко-красное пятно, его охватила паника.

Тяжело дыша, охваченный лихорадкой, он почувствовал острую пронзительную боль. Казалось, что голову кто-то сдавливает клещами, а на глаза изнутри надавливают пальцами, чтобы они вылезли наружу. Кровь изо рта теперь струилась непрерывно.

Перед глазами все пошло кругом и он подумал, что умирает. А чьи-то пальцы все продолжали надавливать на глаза, и весь мир погрузился во тьму. Откуда-то снизу доносились крики. Интересно, поймали того, кто пытался предупредить Мирандо?

Его начинало тошнить.

Тошнота усилилась, когда он почувствовал, что она уже подступила к горлу, и вот уже пожарная лестница, небо, весь мир закружились у него перед глазами. Задыхаясь от собственной крови, он потерял сознание.

Парни скрылись мгновенно, совсем как арабские конокрады. Зип сорвался с места сразу же после предупредительного выкрика. Пробравшись сквозь толпу, он стремглав завернул за угол. Папа и Сиксто, быстро сообразив, что произошло, последовали его примеру. Все трое исчезли, прежде чем Бирнс и Паркер кинулись обратно.

В тот же момент Бирнс посмотрел в сторону пожарной лестницы.

— Фрэнк! — громко крикнул он. — Фрэнк!

Никакого ответа.

— Что произошло? — Паркер едва переводил дыхание. — Его убили?

— Не зндю. рн лежит вон там. Его нужно перенести. — Он перевел взгляд на тротуар, туда, где находилась пожарная лестница. — Боже! Боже мой!

— Что такое? — спросил Карелла.

— Кровь! — в голосе Бирнса послышался испуг. — Он истекает кровью!

Все молча наблюдали за падающими на тротуар каплями дождя. Они падали бесшумно, словно стрелы, одна за другой, размывая струйки крови в причудливый рисунок.

— Нужно срочно забрать его оттуда, сказал Бирнс.

— В него стрелял парень, предупредивший Мирандо, — сказал полицейский.

— Пусть это будет на их совести, — покачал головой Бирнс. — Иногда мне кажется, что шпана этого участка доставляет нам больше хлопот, чем все профессиональные воры вместе взятые.

— Виноваты не они, — Паркер, как завороженный, смотрел на капли крови. — Виноваты их родители. Они едут сюда, даже не зная языка. Что хорошего мджно от этого ждать?

— У моего отца был такой дремучий акцент, что не вырубить никаким топором, — сказал Бирнс. — Так при чем здесь…

— О ком вы говорите, лейтенант? — спросил репортер, стоявший по ту сторону заграждения. — О подростках?

— Ничего интересного для прессы. .

— Вы думаете, что сегодняшние подростки будут похожи на Пепе Мирандо?

— Я думаю не об этом.

— А о чем, лейтенант?

— Я думаю о человеке, истекающем кровью на этой пожарной лестнице, о человеке, который, наверное, вот-вот умрет. Я думаю о том, что мне нужно забрать его оттуда, пока есть хоть малейший шанс спасти ему жизнь. А еще я думаю, что вам следует убраться отсюда, пока я не ограничил доступ для всех репортеров.

— Не надо раздражаться по пустякам, — ответил репортер. — Собственно говоря, я хочу сделать из этой истории политическую карикатуру.

— Что? Может, вы думаете, что здесь разыгрывается цирковое представление? Карикатуру на Мирандо? Карикатуру на Фрэнка Эрнандеса, который, может быть, уже мертв?

— Жизнь — довольно дешевая штука, лейтенант.

— Вы так думаете? Тогда сделайте карикатуру на свою ослиную голову! А заодно оставьте меня в покое! — сердито произнес Бирнс, направляясь к машине.