Шаги во тьме - Пензенский Александр Михайлович

В дверь тихонечко постучали. На громкое «войдите» в кабинет проскользнула Марья Кирилловна Савельева, замерла на пороге.

– Спасибо вам, Александр Павлович.

– Полноте, – махнул устало Свиридов. – Господина Филиппова благодарите. Один бы я вашу чехарду не урегулировал. Что там старик? Уехал?

– Внизу пока. Меня ждут. Ох, веселая ночка предстоит Меиру, – совсем не солидно хихикнула Савельева. – Думается, с месяц спать на животе будет. А вам спокойной ночи, Александр Павлович.

Дверь закрылась. Свиридов откинулся в кресле, прикрыл глаза.

Когда после засады в Таврическом в участок привезли младшего Шеймана и пойманного у урны мальчишку, Александр Павлович обоих отправил в подвал, распорядился, чтобы оттуда выпустили Лейба Ицхаковича, послал мотор за стариком-ювелиром, а сам заглянул к Филиппову.

– Ну что? – с порога спросил Владимир Гаврилович. – С уловом?

– С уловом, – бросил свой маскарадный картуз на стол Александр Павлович. – Да не с тем!

И протянул начальнику новую записку – ту, что отобрали у мальчишки-курьера.

Там теми же печатными буквами значилось:

«Коробка с цацками в стене, что к цветочной лавке примыкает. Потычте».

– Что значит «в стене»? – нахмурился Филиппов.

– Да не это удивительно! Где ж им быть, как не там! – Свиридов заходил по кабинету, размахивая руками. – Я еще утром понял, когда про кенара догадался. Да еще дочь Савельевой про пропавшие обойные рулоны упомянула. Все и сошлось. Попасть в магазин Шеймана через дверь никто не мог – значит, прошли как-то иначе. Кто-то – я-то был уверен, что Лейб Шейман, у него же и ключ был! – проник в цветочную лавку ночью, проделал дыру в общей стенке, выпотрошил витрины с сейфом, разложил купленные для отвода глаз инструменты, драгоценности – в коробку и в дыру в стене, а поверх пролома налепил обои из запасов госпожи Савельевой. Потом просто вышел через дверь – изнутри-то ключ не требуется, да и запирать теперь без надобности. Вернулся в цветочный магазин, так же замаскировал дыру в стене и, заперев заведение Марьи Кирилловны, преспокойно отправился досматривать сны. Но вот как подумать, что это не старший сын, а младший? Да кто вообще такое мог бы предположить? Хотя… Савельева говорила, что Лейб часто использовал Меира в качестве почтальона. Видимо, настолько часто, что кенар и на младшего Шеймана перестал реагировать. – Он плюхнулся на стул.

Филиппов с сомнением покачал головой.

– А если все-таки в стене ничего нет? Ей-богу, голубчик, тайны замка Иф, а не ограбление.

– Есть! Я вчера утром стену осмотрел со стороны цветочницы. Обои чуть свежее, если не приглядываться, то не видно, а если присмотреться… И пыль кирпичная на полу. Вытирали, да до конца не замыли. Ну и простучал, само собой.

– Так надо же туда ехать! – вскочил Филиппов, но Свиридов его остановил:

– Не надо. Я уже распорядился. Кунцевич отбыл за ювелиром, проедут через магазин. Минут через двадцать должны уже появиться с добычей.

– И что думаете делать с этой семейкой?

Свиридов потер висок, отгоняя начинавшуюся мигрень.

– Меиру Шейману четырнадцать лет.

– Четырнадцать? – удивленно присвистнул Филиппов. – Интересно, что же им двигало?..

– Сейчас и спрошу. – Свиридов поднялся, взялся на дверную ручку.

– Постойте, голубчик! – остановил его начальник. – Зайдите потом ко мне. Обсудим, как с ним дальше быть.

Александр Павлович кивнул и вышел.

Через четверть часа в кабинет его вошли Кунцевич, Ицхак Шейман и Эзра Симонович. Ротмистр молча протянул тяжелый фанерный сундучок, с которым обычно мастеровые ходят.

– Проверили? Все здесь?

– Все, – кивнул Шейман.

Выглядел он неважно: как-то еще сильнее ссутулился, так что голова опустилась чуть не ниже плеч, осунулся, потемнел лицом, а глаза стали похожи на две черные впадины, да и сам стоял, опираясь на руку Эзры.

– Садитесь, Ицхак Эфраимович.

Симонович помог старому еврею опуститься на предложенный стул, Шейман равнодушно принял помощь, обреченно сложил на коленях руки. Свиридов водрузил чемодан с драгоценностями на стол, прямо возле газетного свертка с деньгами, положил рядом стопку бумаги, откинул крышечку с чернильницы.

– Я хочу, чтобы вы присутствовали при нашем разговоре с вашим младшим сыном. Не возражаете?

– Нет. И он пусть останется. – Шейман мотнул головой на Эзру. Ни книжной мудрости, ни многословной присказки.

– Вы можете мне пообещать, что станете держать себя в руках?

– Могу. Обещаю.

Когда Меир вошел и увидел отца, сидящего и просто смотрящего на стол, он мелко затрясся, будто в эпилептическом припадке, рухнул перед ним на колени и запричитал, не вытирая катящиеся по щекам слезы:

– Папа! Папочка! Прости меня, папа. Я не для себя. Я вообще не ради денег, папа. Ты слышишь меня? Ну скажи что-нибудь.

– Встаньте, господин Шейман! И сядьте на стул. Да, сюда. – Свиридов пододвинул к себе чистый лист бумаги, постучал пером о дно чернильницы. – Разговариваем мы с вами хоть и под запись, но не для протокола. Однако это не значит, что я приму за правду ваши выдумки, буде вы решитесь тут сказочничать. Это понятно?

Вопрос был адресован Меиру, но кивнули оба Шеймана.

– Ходить вокруг да около не станем. И меня, и отца вашего интересует один вопрос: зачем? Я же прекрасно понимаю, что вы не собирались забирать из тайника драгоценности, а рассчитывали именно на вознаграждение за указание их местоположения, так?

Меир кивнул.

– А если бы отец не разместил объявление?

Мальчишка сглотнул, вытер рукавом глаза.

– Прислал бы записку. Я и не ждал, что он сто тысяч предложит. Мне бы и половины хватило.

– На что?

Меир шмыгнул носом и выдавил, еле сдерживаясь, чтобы снова не разрыдаться:

– Я не себе. Честное слово.

Ювелир неожиданно грохнул кулаком по столу так, что вздрогнул даже Свиридов:

– Эзра?! Это ты, шельма, его подговорил?! Я так и знал!

– Нет, папа, да ты что, – быстро забормотал Меир. – Эзра вообще ни при чем! Я хотел… Я просто… Я Лейбу помочь хотел…

– Что? – снова обмяк Шейман-старший.

– Я… Я на свадьбу ему хотел… Ты же не разрешал ему… А он уйти хотел… А жил бы он на что? Вот я и придумал… Ключ у него вытащил… От цветочного… Все равно же ты бы ему денег дал, если б он на правильной женился… А что ж с того, что она тебе не нравится, если он ее любит? И куда бы он ушел? Как он без нас-то жил бы? А мы без него?.. – И не сдержался, заревел в голос.

Старик изумленно хлопал глазами, слушая этот не очень связный рассказ, а когда Меир принялся плакать, сам достал огромный мятый платок, закрыл лицо и задергал плечами.

– Ради меня? – раздалось от двери. Никто и не заметил за объяснением, как в кабинет вошел Лейб Ицхакович. – Ради меня? Вот дурак!

Меир бросился к брату, тот обнял его, погладил по волосам, по спине, успокаивая. Старый Шейман тоже поднялся со стула, кинулся к сыновьям. Так и стояли они какое-то время: младший сын рыдал в объятьях старшего, старший как-то блаженно улыбался, а отец пытался обнять обоих разом и причитал:

– Мальчики мои… Золотые вы мои…

Свиридов какое-то время молча наблюдал за этим изъявлением родственных чувств, но, когда стало понятно, что сцена затянулась, громко кашлянул и спросил у стоящего в стороне Эзры:

– Господин Симонович, не желаете присоединиться? А я пока за матушкой пошлю. Чтобы, так сказать, все семейство мне тут паркет слезами поливало.

Ицхак Эфраимович оторвался от сыновей, подошел к Эзре, посмотрел, запрокинув голову, ему в глаза – и обнял.

– Прости, сынок.

– Так, ну довольно, ей-богу! – хлопнул по так и не замаранным листам Александр Павлович. – Вы и его сейчас на слезу пробьете!

Старик подошел к Свиридову, наклонил голову и тихо спросил:

– Что будет с Меиром? Я готов заплатить, пан полковник.

Александр Павлович молчал. Мальчишка повернулся к нему, но глаз не поднимал, разглядывал паркетные плашки. Однако и слезы тоже лить бросил. Лейб и Эзра, напротив, глядели на Свиридова, почти не моргая. Через минуту таких гляделок Лейб решительно отодвинул брата, загородил его собой и твердо произнес: