Час пробил - Виктор Львович Черняк

и к тебе. Может, и раньше, если получится. Пиво есть? Наше? Отлично. Привезти чего-нибудь солененькрго? О’кей! Скоро буду. Жди.

Розенталь положил трубку и обратился к дочери:

— Перестал тебе звонить? Предположим. Но я-то что могу сделать? Взять вас обоих за руки, подвести к кровати, взбить подушки и сказать проникновенным голосом Санта-Клауса: мой наказ — не вылезайте отсюда суток этак десять, милые голубки. Так? Я с ним разговаривать не собираюсь. Слава богу, Дэвид не мальчик, да и ты… — Он помолчал. — Ко мне сейчас приедет Харт, я не хочу, чтобы он видел тебя здесь.

— У всех отцы как отцы — у меня чудовище.! — вспылила Нора. — Он перестал мною интересоваться! Ты понимаешь, что это значит?

— Он болен, он пережил сильное потрясение, ему просто не до того. — Сол щелкнул пальцами, он всегда испытывал некоторые затруднения, обсуждая с дочерью ее интимные проблемы.

— Не до того? Очень даже до того! К нему ездит эта Уайтлоу. Понимаешь? Ты ее видел. Надеюсь, понял, что за штучка?

— Прелестная женщина, не понимаю, что ты против нее имеешь? Ездит к нему потому, что Розалин Лоу поручила ей расследование. Вот и все. И нечего беситься.

— «Беситься»?! — В огромных раскаленных глазах, уставленных на него в упор, Сол видел собственную нелепую фигурку, она плавилась в их огне. — Лоу — мой последний шанс в этой жизни. Мы — нищие. Ты — старый и безобразный. Я — немолодая и потрепанная. У тебя нет внуков, у меня детей. У цас только грязь, долги и бесконечные склоки. ^Хочешь так жить? Устраивает прозябание?

Сол вынул высокие хрустальные стаканы для пива, долго протирал полотенцем, дышал на тонкие грани и смотрел на свет: не осталось ли малейшего пятнышка?

— «Прелестная женщина»! Надо же такое придумать? — буйствовала Нора. — И это говорит мой папочка! Что ему дочь, родная, единственная, — плевать на нее. Он увидел длинные ноги и пунцовую пасть, и этого достаточно, чтобы отказаться от дочери и защищать последнюю, последнюю…

Сол посмотрел на портрет жены, как бы говоря: прости… и с силой запустил стакан в противоположную стену. Стакан

разлетелся вдребезги. Нора остолбенела. Сол положил полотенце на стол и совершенно спокойно произнес:

— Вон отсюда, дрянь!

Нора не шелохнулась. Тогда Сол взял второй стакан и швырнул с таким же ожесточением. Раздался звон разбитого стекла. Вслед за тем распахнулась дверь, и в комнату ввалился Харт.

— Милая семейная сцена, — сказал он, — разбивают мои любимые стаканы. Между прочим, Нора, эти стаканы я подарил вашему отцу в День благодарения лет двадцать назад. Исторические стаканы, — Харт понимал, что чем дольше он будет говорить, тем скорее спадет накал скандала, — из них пива выпито больше, чем утекло воды через Ниагару за тот же период. Ваша покойная мама любила эти стаканы. Меня не любила до тех пор, пока я их не преподнес отцу. Потом любила меня до самой смерти. Жалко, когда разбиваются реликвии. Каждая старая вещь, погибая, тащит за собой и частичку нашего невозвратимого прошлого. Конечно, жалеть вещи смешно, жалеть надо только людей, но и вещи жалко, их делали люди за счет своего времени. Они тоже могли бы колотить стаканы в свое удовольствие, а они их делали. Понимаете, Нора? — Харту и в голову не могло прийти, что стаканы расколотил Сол. — Прежде чем колотить, надо сделать. Не расстраивайся, Сол, я подарю тебе стаканы ничуть не хуже этих, даже лучше, хотя прямо скажу, я не уверен, что бывают лучше. Стаканы как старое вино: чем дольше они стоят в твоем доме, чем чаще из них пьют, тем они лучше…

— Брось трепаться, — безразлично процедил Сол.

Харт опустился в кресло. Нора выбежала, не простившись. Сол замел осколки, достал другие стаканы и начал их протирать как ни в чем не бывало.

Харт положил фуражку на стол. Расстегнул верхние пуговицы голубой рубашки с погончиками. К рукавам были пришиты синие, отороченные желтым кантом эмблемы со словами «Город Роктаун».

Сол поставил стаканы, разлил пиво и уставился на Харта. «Получилось хуже не придумаешь: мало того, что Харт налетел на Нору, которую терпеть не мог, что бы он там ни говорил мне в глаза, так еще в момент грандиозного побоища. Если бы Харт мог, он поставил бы Нору рядом с пустыми жестянками и разрядил бы в нее один из своих пистолетов. Для меня такие сцены если и не скажешь — привычны, то уж, во всяком случае, и не редкость. А для Харта! Неприятно, когда человек? особенно если знаешь его уйму лет, становится свидетелем семейного скандала. Люди нередко знакомы друг с другом десятилетиями и даже не догадываются, каковы их друзья в семье».

— Психуешь? — поинтересовался Харт. — Напрасно. Именно сейчас нам психовать запрещается — нужно сохранить трезвую голову и холодный разум.

— Ну и сохраняй. — Сол высморкался. — Мне рассказывали, как у тебя вытянулась физиономия, когда распилили блок с телом Барнса. Твой холодный разум небось потеплел?

— Говоришь так, будто я виноват в его гибели?

— Вовсе нет. — Сол придвинулся ближе к столу. — Но если сам заводишь такой разговор, то похоже, что считаешь себя виноватым. Я тебя не тянул за язык.

— Они звонили сегодня. Сказали, что довольны результатами поисков. В газетах писали, как профессионально было организовано прочесывание местности. По-моему, они больше не собираются никого вычищать. Они и Барнса убрали, чтобы мы с тобой прониклись священным трепетом, 'ну и чтобы миссис Уайтлоу умерила свой пыл. Если сейчас зароемся в ил и заляжем на дно, буря, скорее всего, пройдет над головой. Время все лечит: они успокоятся, миссис Уайтлоу успокоится, блудливая Розалин успокоится, и все станет, как и было, — тихо и дремотно. Точно. Посмотришь, так и будет. Сейчас главное — не сделать ложного шага.

— То есть? — Сол не сводил глаз с эмблемы на форменной рубашке Харта.

— Тихо сидеть дома и не соваться куда не следует.

— Да ну? Тонкое наблюдение. А во двор можно выходить? Когда темно, я обожаю ходить по нужде вон под ту липу.

Сол не поленился встать, подойти к раскрытому окну и ткнуть коротким пальцем с маленьким ногтем в старое дерево.

— Жаль, я не догадался взять тебя на пляж, когда выдалбливали Барнса, не выдрючивался бы сейчас.

Сол вернулся к столу, сел, на ногах у него были мягкие красные тапочки с ослепительно желтыми, как только что вылупившийся цыпленок, помпонами.

— Объясни, почему его убили?

— Барнс был честным парнем, чего там говорить. Слишком честным по нашим временам. Быть слишком хорошим в слишком плохие времена не так уж