Улица Вокзальная, 120 - Мале Лео

— Маловероятно. Если Боб действительно был одержим тем страхом, о котором вы говорите, вряд ли он пустился бы в бега с человеком, вызывавшим в нем такой ужас. Во всяком случае, его предупредительность и легковерие не зашли бы так далеко, чтобы оплачивать билет собственному убийце. Вы, конечно же, сняли отпечатки пальцев?

— Да, это отпечатки Коломера.

— Словом, вы хотите сказать, что эти факты продвинули вас вперед?

— Ничем нельзя пренебрегать, — глубокомысленно изрек он.

— Совершенно верно. Во славу этого превосходного принципа не разрешите ли вы мне взглянуть на документы, найденные в карманах Коломера? Все-таки я знал его лучше вас и...

— ...И не исключено, что какая-нибудь ничего не значащая для меня деталь наведет вас на мысль?

— Вот именно.

Комиссар встал, снял трубку внутреннего телефона и сделал короткое распоряжение. Затем:

— Какое впечатление произвел на вас ваш сотрудник во время той короткой встречи? — спросил он ех abrupto 2.

— Он не был, что называется, невменяем, но теперь, когда я вспоминаю об этом, мне кажется, он выглядел странно. Будто бы и в самом деле чего-то боялся. А увидев меня, почувствовал что-то вроде облегчения.

— Что он вам сказал?

— Что рад меня видеть. И только. Вы правы, комиссар. По-видимому, какое-то иное чувство, помимо удовольствия видеть меня, заставило его так выразиться.

В дверь постучали. Вошел полицейский, доставивший содержимое карманов моего бывшего сотрудника.

Я бегло просмотрел его документы: удостоверение личности, продуктовые карточки, кипу второстепенных бумаг. Ни намека на Вокзальную улицу, 120. Повертел в руках два железнодорожных билета, один из которых был пробит компостером, несколько межзональных открыток от родителей Боба. Они не эвакуировались из парижского предместья и сетовали на тяжелые времена, прибегая к помощи нетвердой орфографии:

«К щастью, — прочел я на последней по времени открытке, — твой отец нашол работу в качистве ночнова сторожа в акционерном обществе водных рисурсов. Мы все здаровы...» И т. д.

Это послание навело меня на мысль, что неплохо было бы по возвращении в Париж навестить стариков, выразить им соболезнование. Тяжкая миссия.

Я переписал адрес: Шатийон, улица Рауля-Убака, вилла Ирисов.

— Нашли что-нибудь? — встрепенулся Бернье, сверкнув глазами.

После того, как я объяснил ему, зачем мне это понадобилось, огонек в его глазах погас.

— Всегда так, — проворчал он, прижимая пальцем стопку пожелтевших листков. — Они пригодились бы нам, если бы этот тип был жив.

— Коломер?

— Нет, тип, о котором здесь идет речь. Это — газетные вырезки, имеющие отношение к Жоржу Парри, международному преступнику, знаменитому похитителю жемчуга. Вы должны были его знать... Это — Джо Эйфелева Башня.

Знал ли я его! Мне довелось в свое время расставить Парри (который, будучи страстным любителем всякого рода ребусов, загадок, кроссвордов, каламбуров, игры слов и прочих детских забав, прилагал в конце своих писем вместо подписи виньетку с изображением Эйфелевой башни) западню, в которую он попал, несмотря на всю свою изобретательность, чем доставил мне живейшее удовольствие. Однако этому элегантному и образованному гангстеру, специализировавшемуся на краже жемчуга и ювелирных изделий, не суждено было сгинуть в тюрьме. Умение продумывать и безошибочно осуществлять кражи сочеталось в нем с редкой способностью проходить сквозь стены. Пенитенциарную службу Франции никак нельзя было обвинить в нерасторопности. Повсюду, будь то Лондон, Берлин. Вена или Нью-Йорк, Джо Эйфелева Башня безнаказанно выходил сухим из воды. Это был ас в своем деле. Он погиб в Англии в начале 1938 года. Его тело, наполовину обглоданное крабами, нашли на одном из пляжей Корнуэлла, где он отдыхал под чужим именем, в антракте между двумя ограблениями. Он утонул во время купания. Ювелиры и полицейские всего мира вздохнули с облегчением.

Зачем понадобилось Коломеру собирать материалы этого стародавнего дела? Я тщательно просмотрел статьи, опубликованные в свое время в местной прессе.

— Это открывает перед вами новые горизонты? — поинтересовался комиссар, наблюдая за тем, как я перебираю пожелтевшие вырезки.

— Нет. Во всяком случае, не Джо Эйфелева Башня повинен в смерти Коломера, — ответил я, постучав пальцем по фотографии гангстера, украшавшей одну из вырезок.

— Хе-хе-е! Как знать, — ухмыльнулся он. — Так ли уж невероятно появление призрака в таком городе, как Лион, кишащем спиритами, теософами и прочими мистиками?

Было уже поздно. Я поднялся со скрипящего стула.

— Перед тем, как зайти к вам, я побывал на Монетной улице, — сказал я. — Захотелось самому подышать этим воздухом. Ничего особенного я там не обнаружил и вполне мог бы утаить эту незначительную прогулку, если бы не был почти уверен в том, что хозяин гостиницы проинформирует вас о ней. Словом, не устремляйтесь по ложному следу. Я представился родственником Боба и довольно витиевато распространялся о его невесте, сестре, тетке, детской краснухе и т. п. И все это, как уже было сказано, довольно безрезультатно. Хозяин говорит много, чтобы не сказать ничего, и мне кажется, он в общем-то мало что знает...

— Благодарю вас, — многозначительно произнес комиссар, провожая меня до двери. — В наших обоюдных интересах ничего не скрывать друг от друга.

Я глубокомысленно кивнул. Что не помешало мне, когда я спускался по сырой лестнице, отдаться легкому приступу веселья.

Глава V. СВЕДЕНИЯ О КОЛОМЕРЕ

Натолкнувшись в тумане на трех туземцев, я выяснил у них, в каком направлении от площади Беллекур находится улица Альфреда-Жарри, и в раздумье зашагал к жилищу адвоката.

Итак, Коломер почувствовал настоятельную необходимость срочно отправиться в столицу. В попытке осуществить свое намерение он готов был незаконно пересечь демаркационную линию. Купил два билета до Сен-Деньо. Зачем? Затем, по-видимому, что человек, который должен был его сопровождать, уже ждал его на вокзале. Что это был за человек? Девушка в тренчкоте? Убийца? Если глаза мои меня не обманули, убийца и девушка — одно и то же лицо. Разумеется, в разговоре с Бернье я усомнился в том, что Коломер мог купить билет своему убийце, но все мои возражения были не более чем данью нашей политике «взаимного доверия». Иными словами — условностью и лицемерием.

Мой довод против покупки билета попутчику-убийце звучал бы убедительно, если бы облик Коломера соответствовал тому портрету, который нарисовал мне комиссар. Но таким ли уж безумно растерянным выглядел Коломер? Я наблюдал за ним всего несколько секунд, но могу заявить со всей определенностью: нет. Он был взволнован, это верно, но не напуган. А когда почувствовал, что в него стреляют, на его лице не отразилось ничего, кроме горестного недоумения. Он не был готов к такому повороту событий.

Как бы то ни было, целью поездки являлась улица Вокзальная, 120 — таинственный адрес, который при не менее драматических обстоятельствах прошептал мне другой человек: обеспамятевший из концлагеря. Есть ли какая-нибудь связь между этими людьми? И есть ли какая-нибудь связь между Вокзальной (Париж, 19-й округ) и Монетной улицей в Лионе, притом что и ту и другую облюбовали арабы?

Тут я наступил на ногу какому-то прохожему. Не желая, чтобы он понапрасну стерпел от меня эту неприятность, я поинтересовался у него, далеко ли до улицы Альфреда-Жарри. Он ответил, что я нахожусь на ней.

Дом № 26 выглядел более чем пристойно. Квартиросъемщик первого этажа ничем не уступал его фасаду, в чем я без труда убедился после того, как молчаливый, болезненного вида лакей ввел меня в просторный кабинет, где уже поджидал хозяин с сигаретой во рту.

Мэтр Жюльен Монбризон явно не производил впечатления человека, несущего на себе груз непомерных лишений. Он выглядел упитанным, жизнерадостным, ничуть не изменившимся с той поры, как мы встречались с ним в Париже несколько лет назад. Приятная округлость, без малейшего намека на вульгарность. Несмотря на комплекцию, он обладал элегантностью и даже некоторым изяществом. Лишь один изъян омрачал его облик. Как последний авантюрист, он обожал украшать свои пальцы перстнями, выбор которых откровенно изобличал в нем дурной вкус. Сейчас, к примеру, он напялил золотую печатку с вправленными в нее бриллиантами, один из которых, плохо сочетаясь с двумя другими, превращал это дорогое украшение в базарную поделку. Впрочем, это была вполне простительная слабость, ничуть не умалявшая присущих этому человеку достоинств. А был он находчивым, хитрым, обладал красноречием циника (мы распили вместе не одну бутылочку) и обаянием приятного собеседника.