Узник концлагеря Дахау - Александр Бабин

Зэки молчали. Солдат продолжил:

– Быстро несем его в больницу, работу заканчиваем. Бригадир, – обратился к Петру, он стоял и смотрел на раненого с равнодушным лицом. – Что стоишь столбом, командуй…

Зэки, взяв за концы палатку, понесли лейтенанта в лагерь. Иван поймал взгляд бригадира, он, ему улыбнувшись, мигнул. Придя в барак, сразу подошел к Петру:

– Петро, век не забуду, спасибо, – не сказав суть своих слов, оба понимали, о чем идет речь.

– Это вам с Остапом от всех зэков благодарность, отправили Миколу на тот свет. Сейчас у бандеровцев гонору поубавилось. А «физкультурник» еще молодой, глупый, жизни не нюхал, а руки уже по локоть в крови. Я заметил, как он возле тебя с Остапом крутился, это с его подачи вас определили снова ко мне в бригаду, новый начальник лагеря рассказал. А лейтенанта со службы комиссуют, да он и сам не вернется, второго шанса выйти живым из лагеря у него не будет. Сам не поймет, товарищи объяснят. А нам с вами остается только ждать окончания срока. Новый хозяин поделился хорошей новостью, из лагерей зэков выпускают домой. На воле не хватает мужиков, война всех покосила, с калеками и ранеными коммунизм не построишь.

Иван задумался:

– Я даже не могу представить, как жить без надзирателей, придется снова учиться.

– Дело поправимое, а вот как жить со штампом за плечами враг народа – он пострашнее лагеря. Вернемся домой, народ волком посмотрит, к каждому не подойдешь, не объяснишь, почему власть объявила нас предателями.

– Есин, Шевченко здесь! – раздался громкий голос в начале барака.

Бригадир Петро за них ответил:

– Здесь.

– Срочно к хозяину.

Иван посмотрел, кто их зовет. Конвойный высматривал глазами барак:

– Давай живее, новый хозяин не любит ждать, леща получите, – солдат уже высказал слова грозным голосом.

Петро, провожая Ивана с Остапом, дал напутствие:

– Закроют в карцер, держитесь, главное, духом не сломаться. Удачи вам, мужики!

Иван с Остапом, войдя в кабинет начальника лагеря, переглянулись. Новый хозяин внешне был похож на прежнего начальника, только моложе и в звании подполковник. Сидел за столом с недовольным лицом. Раньше так близко его не видели. Конвойный встал у двери.

– Повезло вам, суки! – оглушил он грозным голосом. Встал, подошел к сейфу ключом открыл сейф, достал две папки и положил их на стол. Все движения делал медленно. Иван с Остапом, не дыша, застыли в ожидании, думая над его словами. Первое сказанное им слово никак не вязалось с последним. Сейчас «обрадует», отправит обоих в карцер. Скажет, лейтенант Скворцов на их совести, крайними пустит, а свидетели в очереди стоят, пообещай зэку свободу, от радости мать родную предаст.

Хозяин уперся ладонями на стол, смотрел на них кровавыми глазами. И был похож на раненого волка, который намеревается наброситься на охотника.

– Ознакомился с вашими личными делами, – ткнув пальцем в папки. – С вас хоть портреты рисуй, орденов не перевешать, полная грудь. Мой предшественник наложил на себя руки не без вашей помощи, – говорил угрожающе. – На моей памяти вы первые зэки из грязи и в князи, статья пятьдесят восьмая тяжелая, десять лет от звонка до звонка. Они там из ума выжили и не знают, – показав указательным пальцем на потолок. – Откуда им знать: предателей родины не перевоспитать. Хотя бы спросили нас начальников лагерей, мы бы им правду-матку разложили по полочкам. Я бы вас всех к стенке поставил. Марают имя товарища Сталина! – усилив голос на последних словах.

Иван, слушая нового хозяина, пытался понять, что он хочет этим сказать. Все слова в кучу собрал, даже имя Сталина упомянул. По виду не пьяный, прежний начальник тоже тыкал пальцем во всех подряд, видно, взял с него пример.

– Генералов амнистировали, с этим решением соглашусь, они на фронте искупили свою вину. А тут вши лагерные, пользы для страны никакой. Защитнички нашлись, мать вашу, товарищу Сталину написали письмо. Но ничего, я подожду, попадете ко мне в лагерь, все буквы в алфавите забудете, – говорил, видать, с самим собой.

У Ивана с Остапом одновременно на лице выступил пот. Хозяин уткнулся глазами в стол, видать, думая, что еще высказать и угрожающим тоном продолжил:

– Завтра мой заместитель отвезет вас на станцию, посадит на поезд, – тыкая пальцем в папки. – Выдаст вам справки об освобождении, а то дай их сейчас – от радости натворите дел, потом за вас отвечай. Конвойный, – сурово посмотрев на него, – отведи зэков в камеру, дежурному строго настрого накажи, пусть глаз с них не спускает. Хоть сам рядышком садиться, но чтоб утром зэки были живыми и здоровыми. А то, как бы мне самому на нарах не оказаться. Надо же, товарищ Сталин двух врагов народа пожалел, кому скажи – не поверят, – уже сказал себе под нос.

Иван с Остапом, выслушав хозяина, радостных эмоций от его слов никаких не проявляли. Он над ними издевается, мстит за своего предшественника, если прямо обвинил в его гибели. Надеется, что поверят в его сказку, завтра выпустит на свободу, держи карман шире. В камеру отправил, а не в барак, решил голодом заморить. В его словах столько злости, собака и то добрее.

Поместили в ту камеру, где днями ранее в ней сидели. Остап сразу лег на нары, Иван, видя, что друг загрустил, сказал:

– Ты что не радуешься, завтра сядем в вагон и поедем домой, – говорил как бы ему и себе, понимая, что их никто из лагеря не выпустит, у хозяина нет таких полномочий. – Остап, ты чего молчишь, и не такие унижения проходили и в этот раз прорвемся. Я думал, начальник нас прямо в кабинете пристрелит, слюни бежали рекой. Понятное дело, мы старого хозяина подвели под монастырь, понимает, что и ему зэки подставят ножку, вот как лейтенанта бревнышком «случайно» придавило.

– Вань, мы ведь ему ничего плохого не сделали. Нашей вины в смерти хозяина нет, он сам пустил себе пулю в лоб, если кто и виноват, то это Микола. Бандеровец сейчас покойник, так хочет на нас отыграться, – по-детски оправдывался Остап, имея в виду нового начальника лагеря.

– Я когда услышал слова: «Завтра нас освободят», – подумал о геологах, встретились с профессором и написали письмо Сталину. Заметил, как начальник все время упоминал имя вождя.

Остап поднялся с нар и стал ходить по камере, бубня себе под нос:

– Лучше бы по физиономии съездил, ясно и понятно, а тут думай всю ночь. Чокнуться можно. Сестренка, наверно, уже большая, отец воевал или ему дали бронь, у него со зрением не