Двойная ловушка - Яир Лапид

внимательно проверяя, чтобы нас разделяло не меньше одной машины. Таль, по-видимому, опасался, что я буду за ним следить, поэтому кружил по городу, пробирался через переулки, останавливался, ждал и снова трогался с места. В конце концов он решил, что все чисто, и направился в Гиватаим. Там свернул на улицу Эйн Геди, узкую, больше похожую на переулок, выходящую на площадь, окруженную домами, выстроенными ступенчатыми террасами. Я припарковался рядом с «Рено» и успел заметить, что Таль поднимается по галерее и заходит в квартиру на одном из верхних этажей. Я выбрался из машины и укрылся во дворике. Маленькая дворняжка радостно обнюхала меня и задрала лапу – я едва успел убрать ногу. Спустя пять минут из квартиры вышел Таль. Выглядел он растерянным. Бросив что-то себе за плечо, он запер дверь. Когда он исчез с горизонта, я поднялся по лестнице и постучал в дверь. Ответа не последовало. Я постучал снова. На этот раз сильнее. С другой стороны кто-то безуспешно пытался повернуть ручку.

– Рели?

– Джош?

– Отойди от двери подальше.

Я не собирался ее выбивать. Это была старая массивная деревянная дверь, и я побоялся вывихнуть плечо. Просто вытащил пистолет и выстрелил в замок. Этажом выше кто-то закричал – то ли мужчина, то ли женщина. После третьего выстрела дверь распахнулась, и я вошел. Рели сидела на диване, обхватив руками большую подушку, и выглядела страшно напуганной. Увидев меня, она вскочила, подбежала ко мне и обняла. Ее всю трясло.

– Ты в порядке?

– Я думала, это он вернулся. – Она коснулась большого синяка на правой скуле. – Он меня ударил.

– Пойдем! Через пять минут здесь будет куча народу.

Я собрал все вещи, которые могли принадлежать ей, и мы вышли. На площадке стоял молодой парень в армейских брюках и белой футболке. В руках он сжимал автомат «галиль».

– Я слышал выстрелы.

– Это я стрелял. Ключи потерял.

– Так надо было вызвать слесаря.

– Знаешь, сколько стоит вызов?

– Ты ненормальный, честное слово. Ты ненормальный.

Десятью минутами позже мы были уже далеко. Рели прислонилась ко мне, и постепенно ее дрожь утихла.

– Джош.

– А?

– Что им от меня нужно?

– Они думают, что ты могла видеть тех, кто замешан в ограблении.

– Тогда почему они меня не убили?

– Потому что тебя защищает твой папа.

На минуту она почувствовала себя в безопасности, но тут до нее дошел смысл моих слов.

– Мой папа в этом замешан? Не может быть. Он великий знаток Торы. Цадик. Найн. Найн. Ду бист мишигине[15].

От волнения она продолжала взволнованно говорить на идиш, пока не сообразила, что я не понимаю ни слова. Мы оба погрузились в тяжелое молчание и молчали до тех пор, пока не добрались до бывшего склада в Яффе, где я оставил Жаки. Он по-прежнему лежал на кровати в той же позе. Рядом с ним на полу валялось несколько окурков. Когда мы вошли, он резко приподнялся на кровати:

– Где ты ее нашел?

– Какая разница? Давай приберемся здесь. Ей надо поспать.

– Я не устала.

– Конечно, нет. И все-таки ты поспишь. Я не хочу, чтобы тебя видели на улице.

– Я не маленькая девочка.

– Я тоже так думаю.

– Я хочу позвонить папе.

– Жаки, мне надо поговорить с ней наедине.

– Давай. Жду тебя снаружи.

Жаки вышел. Я почти насильно усадил ее на кровать и обнял за плечи. С минуту она вырывалась, но вдруг сдалась и вся обмякла. Я был готов услышать ее плач, но этот меня напугал. Из нее рвались сухие судорожные всхлипы.

– Что происходит, Джош? Почему?

– Я не знаю.

– Мой папа не может быть в этом замешан.

– Почему?

– Он честный человек.

– Я в этом не уверен. Может быть, он любит тебя, но это еще не делает его честным человеком. Аль Капоне тоже любил свою семью.

– Кто такой Аль Капоне?

– Неважно, Рели. Я хочу кое о чем тебя спросить. Только перед тем, как отвечать, хорошенько подумай.

– Спрашивай.

– В течение последней недели или двух у твоего отца были необычные посетители? Особенно иностранцы? Может быть, не похожие на религиозных? Не получал ли он каких-то известий, которые его удивили?

Она на минуту задумалась. Напряжение в ее сосредоточенном склоненном вниз лице только подчеркивало мягкость и красоту его линий.

– Кое-что было, но я не уверена, что это важно.

– Говори.

– Мы собирались переезжать в другую страну. Адмор поручил папе открыть центр для сбора пожертвований в Австрии.

– Я слышал об этом.

Она бросила на меня удивленный взгляд, но продолжала:

– Мы планировали переехать летом. И вдруг ему сообщили, что переезд переносится на более ранний срок. В связи с визитом адмора. Мне это не показалось странным, но он страшно рассердился. Я даже испугалась. Я никогда не видела его таким сердитым. Он даже накричал по телефону на секретаря адмора. У нас так не принято. Потом он два дня ни с кем словом не обмолвился. Ходил по дому и разговаривал сам с собой. Потом снова стал таким, как всегда, и мы все успокоились.

– Когда все это произошло?

– Примерно три недели назад.

Вполне достаточно времени, чтобы спланировать и организовать операцию. Ограбить мастерские, подставить меня и наладить связи для обращения бриллиантов в деньги. График немного напряженный, но реальный.

– Попытайся уснуть. Судя по твоему виду, тебе это необходимо.

Она крепко обняла меня.

– Я о многом передумала в той квартире.

– Иногда это утомляет.

– На этот раз – нет. Он пришел и ударил меня. Я вдруг увидела его таким, какой он есть. Тупой и жестокий. И сразу вспомнила о тебе. О твоей деликатности.

Я рассмеялся.

– Чему ты смеешься? – обиделась она.

– Прошу прощения, но ты первый человек, обвиняющий меня в деликатности.

– Не смей надо мной смеяться.

– Ладно, ладно.

Она минуту помолчала.

– Ты постригся.

– Да.

– Тебе идет. Теперь можно разглядеть твое лицо.

– Я и раньше не был хиппи.

– Кто такой хиппи?

– Ты не знаешь уймы вещей.

От тепла ее рук на моих плечах у меня кружилась голова.

– Я всегда была не такой, как все. Подружки в школе надо мной потешались. Для девчонки я была слишком высокой и сильной, а учительницы меня не любили, потому что я задавала слишком много вопросов. У нас слишком многие вещи положено принимать без объяснений. С тобой я чувствую, что все хорошо. Что бы я ни сделала, все будет в порядке. Знаешь, что у нас называют любовью?

– Нет.

– Нам говорят, что любовь – это готовность женщины подчиняться и усердно трудиться, чтобы муж мог спокойно изучать Тору и зачать как можно