Живописец смерти (СИ) - Лукарелли Карло

Я просыпаюсь, как от толчка. Мой мобильник яростно трезвонит на прикроватном столике. Я хватаю его. Мой голос дрожит: «Алло? Флинт?».

Громкая ритмичная музыка, потом незнакомый голос:

— Э… нет. Это Говард, управляющий «Десятого номера». Я говорю с Джульет? — Звон стаканов, женский голос, доносящийся издалека: «Так почему я должна пахать за нее, а?»

Я сажусь на кровать, откидываю с лица волосы. «Десятый номер»… Усы.

— Да. Это Джульет. Хай. Привет.

— Привет, Джульет. Я показал твое заявление другим управляющим. У нас сегодня любительский вечер. Если захочешь прийти, мы устроим тебе просмотр. Что скажешь?

— Да, — отвечаю я без запинки. Я совершенно забыла и про заявление, и про вопросы, которые не успела задать.

— Хорошо. Главное, чтобы ты не забыла непрозрачные стринги, туфли на высоком каблуке и платье, в котором будешь танцевать.

— Ладно.

— Тогда до встречи.

Щелчок.

Я сижу на кровати еще минуту, уставившись на дисплей мобильника. Точнее, на высвеченное на нем время. 11:45. Я пропустила пять первых уроков. Идти в школу смысла уже нет. Ужас и волнение охватывают меня. Я не могу ждать до вечера. Ответы нужны мне сейчас.

Ни Марио, ни охраннику вопросов уже не задашь. Я осознаю, что мне надо найти Птицу. Кто-то подставил Винни, повесив на него убийство, и кто-то убил Марио, чтобы тот не раскрыл рта.

Марио, Сапфир, охранник. Они все как-то связаны — кем-то или чем-то.

В голове стучит. Я валюсь на подушки. Что-то я упускаю. Я это знаю. Что-то важное. Какая-то подробность прячется от меня, ускользает. Дрожь пробегает по позвоночнику, заставляя сесть. Дневники Сапфир!

Она вибрирует во мне, в ушах, в голове, настаивая: продолжай искать.

«5 июня. Птица, возможно, будет единственным, кого я бросила, и он сводит меня с ума».

«12 июня. Птица проспал всю неделю. Я уходила на работу, возвращалась домой, а он лежал на диване или в моей кровати на том самом месте, где я его оставляла. Я постоянно спрашиваю, хочет ли он об этом поговорить, но он только качает головой и начинает меня целовать, после чего я обо всем забываю. Я думаю, он маньяк или что-то в этом роде. Но мне нравится вторая часть, поцелуи. Они на меня действуют».

Я ухожу вперед, с гулко бьющимся сердцем.

«11 февраля. Черт. Я его люблю. Я чертовски его люблю. Почему я не могу просто вырвать из себя эту любовь? Просто захотеть, чтобы она ушла… Он хочет мучить меня. Вот почему не звонил четыре дня. Вечером я должна идти на работу и делать вид, будто все хорошо, потому что никто не даст чаевые стриптизерше, которая будет заливать слезами четырехсотдолларовый костюм и «виски-сауэр». Птица. Ты меня убиваешь».

Она пишет только о нем. Он связан со всеми ее радостями и со всеми печалями — помимо разве что ее матери, которая призраком витает во всех записях.

Птица. Естественно.

Я закрываю дневник Сапфир и смотрю на тускло-красную обложку, на перышко, нарисованное черным фломастером в верхнем левом углу, пытаюсь сделать какие-то выводы.

Птица — ключ ко всему тому, что я пока еще не знаю. Он — недостающее звено.

Я вскакиваю с кровати, беру бюстье Сапфир со стула у моего туалетного столика, надеваю, чувствую, как оно обтягивает каждый квадратный дюйм моего тела. Оно защитит меня — Сапфир защитит меня, и теперь я готова. Ко всему. Я должна — этим вечером я найду ответы на все вопросы.

Пока же я беру джинсовую юбку и блузку, в которых приходила в «Десятый номер» в прошлый раз, и надеваю их поверх бюстье. У меня нет туфель на высоком каблуке, кроме маминых из восьмидесятых, и непрозрачных стрингов. У меня вообще нет стрингов. Я задаюсь вопросом, все ли нормальные девушки носят стринги, и были бы у меня стринги, будь я нормальной.

Прежде чем уйти, я прикасаюсь к каждой из трех лягушек Сапфир, легонько, к голове, убеждаюсь, что статуэтка-бабочка в кармане, а в левом кеде сложенный кусочек бумаги. Шесть раз включаю свет и столько же выключаю.

Внизу, на столешнице в кухне, стакан апельсинового сока и рогалик, не поджаренный в тостере, разрезанный на три части, как я и люблю. На кофеварке записка: «Должен уйти на работу раньше. Важная встреча. Хорошего тебе дня в школе. Папа».

Я выливаю апельсиновый сок в раковину, съедаю два из трех сегментов рогалика по пути к автобусной остановке. Последнюю треть разрываю на маленькие кусочки и бросаю на землю. Воздух полон взмахов черных крыльев: вороны спускаются с деревьев, торжествующе каркая, чтобы попировать.

* * *

В тусклом дневном свете начала весны «Десятый номер» еще более невзрачный и приземистый, но менее путающий, чем в темноте, когда я впервые пришла сюда. Однако у меня перехватывает дыхание и сердце начинает колотиться, когда я переступаю порог и попадаю в сигаретный смог, заполняющий клуб. Тук тук тук, ку-ку.

В вестибюле мужчина ждет, пока ему принесут пальто, нетерпеливо постукивает кожаной туфлей по полу, с нарастающим раздражением смотрит на часы. У меня скручивает желудок. Это Гордон Джонс.

— Вы их нашли, — говорю я, стоя у двери.

Он поднимает голову, на лице написано полнейшее изумление. Я чувствую, как краснеет все тело. Он, вероятно, даже не помнит: наша встреча в кабинке, неуклюжая девушка, приземлившаяся к нему на колени.

— Что? — спрашивает он.

— Ваши часы, — бормочу я. Мне хочется провалиться сквозь землю. Я вся горю. — Вы их нашли.

Его рот приоткрывается. Он щурится, глядя на меня. «Он не помнит». Я прикусываю губу и протискиваюсь мимо него в клуб, ныряю за колонну, чтобы перевести дух и прийти в себя. Восемнадцать раз сжимаю бабочку в кулаке. «Я такая глупая. С чего ему помнить меня? У него на виду миллион девушек. Я для него никто».

Однако я не могу выкинуть это чувство из головы: восторг, который чувствовала, когда он смотрел на меня, будто я красавица, я желанная и ему хочется поближе познакомиться со мной. Разочарование заползает в грудь. «Значит, он притворялся?»

В этот час клуб практически пуст. Трое мужчин среднего возраста сидят за тремя столиками далеко друг от друга, каждый не отрывает глаз от девушки на сцене — невысокой, с кудрявыми волосами, которая поднималась в клуб в сопровождении охранника перед тем, как я оказалась в кабинке Гордона. Она заползает на шест, как белка. У нее удивительно хрупкая грудная клетка, подсвеченная янтарными прожекторами. Она невесомо скользит по шесту. Я не могу оторвать от нее глаз.

Один из мужчин, хлипкий, с седеющими волосами, коротко подстриженными по бокам, и сверкающей лысиной посередине, наклоняется вперед, ближе к ней, и взмахивает рукой, чтобы ему принесли полный стакан. Появляется официантка, которой я до этого момента не видела. Я узнаю ее лицо, когда она подходит ближе, — Лейси.

Я жду, пока она не оказывается рядом, выхожу из-за колонны, называю по имени. Знать не знаю, что сказать после этого. Она поворачивается, прижимает пустой поднос к груди, морщит нос. Я видела, как Камилла проделывала то же самое, только прижимая к груди книги, когда какой-то десятиклассник, с которым она не хотела иметь ничего общего, позвал ее сзади и она обернулась.

Она с прищуром смотрит на меня, алые губы расходятся в улыбке, я вижу дыры между зубов.

— А, привет. Джули, да?

Я ее не поправляю.

— Да.

— Тебя уже наняли?

— Не уверена… — отвечаю я. Она перекладывает поднос в другую руку, усиленно жует жвачку. — Сегодня у меня просмотр.

— Ах да. Любительский вечер, — она чмокает жвачкой. — Хорошо, удачи тебе. По крайней мере, просмотр тебе ничего стоить не будет. Эти менеджеры — похотливые козлы, но им нравится считать себя бизнесменами. — Она смотрит на трех мужчин у сцены, которые теребят галстуки. — А потом… как получится, — она выдувает пузырь и отворачивается, чтобы пройти к бару, покачивая бедрами в такт техно, несущемуся из динамиков. Я останавливаю ее.

— Вы… вы не знаете парня, которого зовут Марио?