Закон подлецов - Олег Александрович Якубов

здоровыми. Вернувшись через два часа продрогшая до костей, этот декабрьский день выдался свирепо холодным, Саша почувствовала запах чуть ли не домашней еды. Еще не поняв толком, что происходит, она оказалась в объятьях обычно не склонной к столь бурным сентиментальным проявлениям Васьки. А вокруг нее уже столпились все остальные и хором скандировали: «С днем рожденья тебя! С днем рожденья тебя! Поздравляем! Поздравляем!» Потом ей церемонно вручили изготовленную, как она поняла, этим же утром на плотном белоснежном листке открытку. Раскрашенные яркими фломастерами поздравления и пожелания гласили: «Милая Сашенька! Мы все тебя очень любим и желаем скорейшего освобождения!..» Пробыв здесь уже почти месяц, Саша понимала, каких усилий стоило девчонкам раздобыть в СИЗО этот листок белой бумаги, фломастеры. А сюрпризы продолжались. Василиса церемонно пригласила «Александру Сергеевну пожаловать к столу». На своей, тайком изготовленной из спиралей плитке и в чайнике она приготовила обед, который по здешним понятиям иначе, как шикарным и изысканным, и не назвать. Даже сок по такому торжественном случаю был у девчонок припасен, и они подняли, пусть не хрустальные бокалы, а тюремные кружки, наполненные соком, и чокнулись, и слова, может, не очень складные, но от души, сказали. После праздничного застолья Саша хотела помочь девчонкам прибраться, но ее дружно оттеснили: «Без тебя управимся, ты сегодня отдыхай».

— Во лафа имениннице! Падлой буду, правильно, в натуре, пел тот крокодил в мультике про днюху, — насмешила всех «заехавшая» в 312-ю пару дней назад транзитница, и от переполнявших ее чувств завопила: — «К сожаленью, день рожденья только раз в году».

***

…Калейдоскопом в Сашиной памяти промелькнули дни рождения дома, в семье. Родители горазды были на сюрпризы, чтобы побаловать в этот день свою старшенькую. А как-то раз, ей тогда, помнится, восемнадцать исполнилось, два знаменитых друга отца, на весь мир известные Иосиф Кобзон и Александр Розенбаум, приехали к ней на день рождения и дуэтом спели песню «Доченька». А потом Иосиф Давыдович подошел к ней, зардевшейся от переполнявших чувств, и расцеловал в обе щеки.

А как готовились к маминым дням рождения ее детки! Сначала старшая, а потом уже все втроем, едва научились карандаш в руках держать, на каждый день рождения рисовали маме поздравительные открытки, и она умилялась порой до слез. И вот теперь, бережно укладывая перед сном разрисованное фломастерами поздравление, Саша думала о том, что уж этот день рождения, не в пышном ресторанном зале с музыкантами и певцами, не в уютном и таком родном родительском доме, а в тюремной камере, она точно не забудет никогда.

***

Саша достала из-под подушки томик стихов, пристроилась в кровати поудобнее, так, чтобы свет не выключаемого ночью фонаря попадал на страницы, но так книгу и не раскрыла. Не до поэзии ей было этой ночью. Хотя одна стихотворная фраза преследовала ее здесь, в камере, очень часто:

«Остановиться, оглянуться,

На том случайном этаже,

Где вам приходится проснуться».

Вот и сейчас она вновь пыталась оглянуться. В события совсем по времени близкие, но в которых до сих пор не удается разобраться.

***

О первых днях в тюремной камере остались только воспоминания боли и обиды, обиды и боли. Эти две «иглы» пронзили ее всю и жалили, не прекращая ни днем, ни ночью. Нестерпимо болела спина — не было нужных лекарств (передавать медикаменты, какие бы то ни было, категорически запрещалось), о необходимых лечебных процедурах и говорить нечего; не было специального матраса — да и откуда всему этому здесь взяться? Чувство обиды не покидало ее ни на минуту. За что? За что ее, ничего дурного не совершившую, швырнули в эту камеру? Как смеют они обращаться с ней как с преступницей? Как смеют кричать, оскорблять, надевать на нее наручники?.. Это чувство не давало ей покоя, иссушало душу, разрушало мозг. Обессилев от всего этого, Саша порой впадала в транс, в полузабытье, когда даже обе эти невыносимые боли — физическая и психологическая — переплетались воедино и становились ее существом. Часами могла она сидеть, обхватив руками коленки, и смотреть в одну точку, ничего при этом не видя.

Из этого состояния вывел ее случай. В камере стоял такой визг и вой, что она очнулась от своего полузабытья. У одной из наркоманок началась ломка. Она визжала, каталась по полу, рычала, потом подбегала к двери, колотила руками, ногами, требовала «дозу». В итоге разбежалась и, что было сил, ударилась головой о бетонную стену. Это для Саши такое было внове. Остальные же взирали на «выступление» вполне даже равнодушно. Лишь когда наркоманка, истекая кровью, без памяти рухнула на пол, кто-то из девчонок крикнул через дверь охранницам: «Эй, кто-нибудь, «лепилу» (на блатном жаргоне — врач. Прим. авт.) зовите!» Никто не бегал, не суетился. Пришел доктор, вместе с охранницами окровавленную женщину, не особо церемонясь, уволокли. Рану в медчасти промыли, зашили, через пару часов вернули в камеру.

Бессонной ночью Саша размышляла о случившемся. Перед ней были некто Александра Лисина и ее строгий, беспристрастный, так она себе представила, Оппонент.

— Ты видела, до чего довела себя эта женщина? А она моложе тебя и физически крепче, — говорил Оппонент.

— Да, но она человек, зависимый от наркотиков. К тому же у нее была ломка, — возражала Саша.

— А у тебя разве не ломка? — все так же строго продолжал Оппонент. — Только не наркотическая, а психическая. Во что ты себя превращаешь? Эта наркоманка саданулась об стену, ее зашили, и она живет себе дальше. А ты разрушаешь себя каждый день. Не забывай, что у тебя трое детей. Они любят и ждут свою маму. Здоровую, а не психически больную развалину. И запомни, Саша, те, кто тебя сюда упрятал, они ждут твоего поражения. Не доставляй подлецам такой радости. Ты должна быть стойкой и крепкой.

Утром в камере вместе с другими завтракала внешне все та же самая Саша Лисина. Но это был уже другой человек.

***

На допросы ее опять перестали вызывать. Чтобы заполнить день, она заказывала в местной библиотеке все новые и новые книги, читала просто запоем. Преобладали здесь классики, как русской, так и зарубежной литературы. Принесли в том числе и томик Пушкина. Листая от нечего делать книжку, Аленка-клюква наткнулась на уже слышанное от Саши название — «Сказка о царе Салтане».

— Это чё, Саш, ты эти стихи нам читала, ну, про то, как царица в «хате» плела «дорогу»?

— Ох, Аленка, Аленка, — засмеялась Александра. — Ну и каша у тебя в голове.

— Ты не смейся, ты лучше расскажи, я люблю сказки.

— Зачем