Лучший приключенческий детектив - Аврамов Иван Федорович

— А если эти миски упадут ночью? — поинтересовалась она. — Ветер подует или по собственному желанию.

Подружка недобро насупилась.

— Тогда тебя родимчик хватит, и преступник достигнет цели. Зато я просто так не сдамся, буду бороться.

При слове борьба заскучавшая фортуна воспрянула духом. Где-то возле очага раздался характерный дребезжащий голос, треск и коронное «Етить-теретить!» В ответ на вторжение предводителя голубых беретов Даша взмахом руки смела посуду, подхватила камень и умчалась бить врага. Алиса не торопилась вылезать из спальника. Она с большим удовольствием слушала причитания Графина:

— Что ж вы, ироды, верёвки накрутили? Разби-ился!

— Евграф Силантьич, вы же спали! — причитал Эдик.

— Кто там спал?! — не верила Даша. — Бродит вражина. Ты еще, когда в Интернете нарисовался, я тебя подозревать стала…

Алиса блаженствовала, уткнувшись носом в курточку, которую принёс Данила. Милая мягкая вещица не пропиталась мерзким запахом, как все остальное в палатке.

— Проснулся. Даньки нет, — продолжал оправдываться Графин, — отправился искать.

— Зачем меня искать? — Родственник прибежал на звук скандала.

— В кустах сидел? — докапывалась Громова.

— Не сидел я нигде. Шёл себе, шёл и вляпался в какую-то дрянь.

— Работает ловушка, — гордился Эдик.

— Пошли спать. Спокойной ночи! — закруглил разборки Данила.

Голоса отдалялись, звуча все глуше.

— …тётка Вера просила за тобой приглядеть, — растерянно бубнил Графин. — Ты связался с этими…одни неприятности. Завтра поведёшь их в деревню. Знаешь, когда они меня нанимали…

Глава двенадцатая,

в которой Даша заглядывает в чужое прошлое

Утро выдалось ясным и безветренным. Колоритная четверка кладоискателей выбралась из светлого соснового бора на склон невысокого холма, поросшего смесью пырея, сурепки и розового клевера. Зажмурившись от солнца и медового запаха, они застыли на мгновенье, а потом побежали вниз. Следы ног ложились тёмными полосками на побелевшей от росы траве. В изножье холма снова начинался лес, только уже берёзовый, с редким подлеском из тоненьких осин и орешника. Такой лес не внушал тревоги, радуя приятным шелестом глянцевых листьев.

В березняк они вступили цепочкой. Процессию возглавлял рослый Данила с рюкзаком за спиной, следом шла Алиса налегке, третьей — Даша, тоже с небольшим рюкзаком на одном плече, и замыкал группу Эдик, груз которого являл чехол с металлоискателем и уже опробованная в полевых условиях саперная лопатка.

Они уходили всё дальше и дальше от ночного бивака, преодолевая изрезанные солнечными лучами светло-зелёные опушки, и наполненные хрустом сухих веток тенистые чащобы. До полудня, когда наступит настоящая жара, было еще далеко. Подстегиваемые утренней прохладой, все четверо сносно преодолевали частые подъемы и спуски.

— С привалами идти часа три с половиной, — оглянулся Данила. — Ты как?

— Лучше, чем лежать в палатке, — успокоила его Алиса. — Здесь легче дышится, к тому же идём под горку.

— Как только спустимся к ручью, отдохнём, после двинемся дальше.

Данила оказался «правильным» проводником, о которых она так много читала. Он беспокоился о самочувствии подопечных, не бежал сломя голову и вовремя объявлял привалы.

Спустя четверть часа они расположились под сенью ивы, склонившейся в многолетнем поклоне над бегущей водой. В тени дерева приятно пахло влажной травой и прелыми корнями. Чуть выше расположилась миниатюрная поляна, на которой, как доложил Эдик, росла огромная земляника.

— Дашка, клянусь, она бордового цвета!

Сестрица загорелась собрать лесной урожай, но из посуды имелись лишь одноразовые стаканчики и одна железная кружка. Благо, ёмкость оказалась невелика, и спустя десять минут врач Громова лечила ягодами больную Шуйскую.

— Витамины, — она пихала ей в рот. — Ешь, говорю. У тебя производственная травма.

— Отравления молоком лечат, — сопротивлялась травмированная.

— Молока нет. Есть земляника. Не перебирай, Шуйская!

— Ты тоже ешь. Всю ночь травились.

— Четыре часа всего.

Этим утром, едва занялся рассвет, Громова настежь распахнула полог, выветривая тошнотворный запах.

— Слушайте, может правда, чужие приходили? — поднял тему Эдик. Он не представлял соседей в роли злодеев.

— На той стороне озера туристы объявились, — подтвердил Данила.

Он вместе с остальными делил трапезу, состоящую из земляники, бутербродов и крепкого чая в термосе.

— Во-от! Бродят тут всякие. Усмотрели Алиску в палатке, и с пьяных глаз решили подшутить.

Данила кивнул. Он тоже не мог поверить в преступный умысел дяди и племянницы.

— Вчера вернулся на поляну — тишина. Заглянул к соседям — спят. Не похоже они на шутников.

Алиса смотрела на журчащую воду ручья, слушала стрекот неутомимых кузнечиков, вдыхала запах сосновой коры и тоже сомневалась. Ночное приключение казалось нереальным в свете солнечного дня.

— Возможно, и не они. Здесь можжевельник растет, представляете?

Она вытащила из травы веточку с голубоватой хвоей и продемонстрировала разомлевшей публике.

— Здесь много, что растёт, — поднялся на ноги Данила, — и березы, и можжевельник, а на две сотни метров выше — сосны. Вы сами видели, но мы вниз спускаемся. Мы спускаемся?

Туристы разом подхватились, вспомнив, что время работает против них, и скоро наступит жара, а до деревни — два часа неспешным ходом.

В Плакиде это была главная и единственная дорога. Когда-то она была выбитой добела, раскатанной и широкой. Но сейчас кладоискатели шли по заросшей глубокой колее, на которую с двух сторон надвигалась высокая молодая поросль. Справа от дороги возвышались брошенные серые дома из сруба, слева — старые березы, засохшие деревца и поле с травой по пояс, чуть в стороне — стена соснового бора. Все дома в селе стояли по одну сторону и выглядели почти одинаково: полуразрушенные, почерневшие, фасад в три окна, высокий чердак, разбитые стекла, сорванные с петель двери. Позади запущенный палисадник и трухлявые развалины хозяйственных построек.

— Почему села умирают?

Громова нервно потерла предплечья. Они прошли всего два дома, и ей уже стало невмоготу. Царящие тлен и разруха действовала на Дашу удручающе.

— Отвечать? — спросил Данила.

— Говори.

— Человек всегда ищет, где ему лучше. А лучше нынче в городе. Там есть работа, блага цивилизации, развлечения, наконец. Молодёжь уезжает в город учиться и работать, старики умирают, деревня исчезает.

— Это не дома, а портреты людей с ужасной судьбой, — заговорила Алиса, отворачиваясь от ветхого строения с выбитыми глазницами-окнами по обеим сторонам от центрального сохранившегося окна. — Мне страшно, — призналась она.

Ей категорически не нравилось заброшенное селение. Она бы предпочла сию же минуту покинуть это кладбище домов, наводящих тоску и уныние.

— В Плакиде с полвека никто не живет, — как ни в чем не бывало, информировал Данила. — Раньше здесь было дворов тридцать и насчитывалось сто восемьдесят человек.

Алиса обратила внимание, что напротив каждого дома стояло одно, два, а то и три дерева.

— Смотрите, осина посажена, а там — берёза.

— Событие было в семье. Кто-то женился, родился или с армии вернулся. Посадить дерево — к счастью в доме.

— К счастью, — передернула плечами Даша. — У-ух, стрёмно мне! Ка-ак выскочит одичавший бомж или сумасшедший! Эдик, где этот чёртов клад искать?

— Не поминай… — попросила Алиса, на что Громова раздражённо фыркнула и дёрнула братца за руку.

— Я разбираюсь, — буркнул тот, уткнувшись в фотографию карты. — В первый раз рядом с крестиком камень был нарисован, а здесь — петух какой-то.

— Полдеревни муторной пробежали, а ты никак не разберёшься.

— Кончай истерить! — завёлся Эдик. — Сама непонятно с кем связалась, левую карту в дом притащила…

— О покойном либо хоро…

— Что-о?