Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) - Кларов Юрий Михайлович

— Здравствуйте! Прошу прощения, но это женское общежитие.

Парень у рукомойника молча продолжает бриться, растягивая кожу пальцами. Лежащий на койке тоже не отзывается.

— Это женское общежитие, — повторяю я.

— А где же они? — вдруг поворачивает голову в мою сторону верзила.

— Кто? — наивно переспрашиваю я.

— Как кто? Женщины! — хохочет он.

— За дверью, — вежливо отвечаю я.

— Так зови! — приподнимается он на кровати. — Сколько их?

— Одна.

— Ниче! Хватит и одной. — Похохатывает шкет.

— Мне кажется, вам следует покинуть вагончик, уступив место женщине, — уважительно обращаюсь я к бичу.

— Один, значит, хочешь попользоваться. Это не соответствует кодексу строителя коммунизма. А ты, я думаю, партийный!

— Да, я партийный, — уже без игры жестко отвечаю я.

— Вот видишь, угадал, — ухмыляется верзила, не чувствуя перемены в моем голосе. — Так что забирай свою бабу, которая у двери, и мотай.

Я вяло подхожу к его койке, неожиданно для бича рывком переворачиваю ее, и тот катится по полу. В секунду малый упругим кошачьим прыжком вскакивает на ноги.

— Ну, падло, ты сам напросился! Я тебя сделаю!

Давно я не дрался. И мне хочется драки. Я чувствую силу своих заматеревших мышц. Мои глаза уже жгут противника. Мои зубы клацают, готовые вцепиться в глотку верзиле. Я жажду его крови! Но я не упускаю из вида и шкета, чтобы не всадил мне в спину заточенный какой-нибудь напильник.

И вдруг бич, хекнув, ударяет меня в пах, но я вовремя сгибаюсь и успеваю принять ногу противника, как вратарь мяч. Я резко выпрямляюсь, дергаю его ногу вверх и опрокидываю навзничь. Бич грохается затылком об пол и хрипит:

— Наших бьют…

Шкет с пронзительным шпанистым визгом кидается на меня и тут же, получив прямой удар, а затем в солнечное сплетение, сползает по стене на пол и затихает. Верзила ползет прочь, скуля и хватаясь за голову, но подобные трюки мне известны с детства. И когда бич вскакивает, я перехватываю его на взлете ударом в челюсть, а затем для крови бью по сопатке. Верзила корчится на полу. Одного за другим я выталкиваю их на улицу. И когда шкет скатывается с лестницы на землю, я вижу бегущих к вагончику парней и заведующую районным отделом культуры. Я быстро застегиваю пальто на все пуговицы, поправляю шапку, с силой выдыхаю из себя воздух, уравновешивая дыхание, и вновь принимаю обличье чиновника. Зоя, вся взъерошенная, подбегает ко мне:

— С вами все в порядке? Они вам ничего не сделали?

А парни, влепив бичам еще по паре оплеух, куда-то уводят их.

— Может, я чайку поставлю, — говорит взволнованно Агафонова. Я благодарю Зою и ухожу.

Встреча с начальником СМП Лапицким, полноватым мужчиной средних лет в мятом костюме и несвежей рубашке, которому я докладываю о предварительных итогах командировки, удовлетворения мне не приносит.

Вначале Анатолий Яковлевич, как бы для затравки, отпускает парочку острот касательно «затеянной мной» вчерашней драки и делает мне в связи с этим ряд замечаний. Потом разъясняет мне общее положение дел на строительстве магистрали, касается роли, которую играет его собственный участок. Но как только я врезаюсь в монолог начальника СМП, в его голосе мгновенно начинает звучать скука, подкрашенная, правда, элементарной вежливостью. Я, надеясь пробудить у Лапицкого интерес к себе, спрашиваю:

— Анатолий Яковлевич, а вы знаете, что все мосты на вашем участке разрушены?

— Спасибо за сообщение, — спокойно отвечает он.

— Как-то очень легко вы относитесь к моей информации, товарищ Лапицкий. Там полная хана! — с металлом в голосе говорю я.

По виду Анатолия Яковлевича не скажешь, что он каждый день встречает ответственных секретарей всех ведомств, строящих БАМ, но в ответ на мой выпад он едва кивает головой и, расплываясь в приветливой улыбке, отвечает:

— А чего с ними возиться? Мосты временные. Строительство наше еще в пятилетку не входит, живем подаяниями добрых дядюшек из министерств да молодежным энтузиазмом. Если станем временные мосты капитально строить, вылетим в трубу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Такое отношение начальника СМП к моему докладу и лично к моей особе меня раздражает. Получается, что все, о чем я говорю, по мнению этого типа, лишено всякого смысла.

— Анатолий Яковлевич, техника гробится, — нервно бросаю я, — люди гибнут.

— Вы знаете хоть об одном погибшем? — кисло сложив губы, спрашивает Лапицкий. «Странное дело, но я за всю поездку действительно не слышал ни об одном случае гибели людей». — Ну, а техника, техника страдает, спору нет, но все равно это выгоднее, чем строить капитально мосты.

Я уже на взводе, и теперь для меня важно закончить разговор хотя бы с небольшим перевесом. Это же моя первая командировка в должности государственного чиновника.

— Надеюсь, я вам еще не надоел? — ехидно спрашиваю я Анатолия Яковлевича. — Мне, по прошлой журналистской деятельности, не раз приходилось встречаться с людьми, не желающими принимать близко к сердцу положение дел в собственном хозяйстве, — заканчиваю я с саркастическим смешком.

Однако Лапицкий смотрит на меня откуда-то издалека. Его спокойный взгляд заставляет меня чувствовать себя маленьким, суетливым и глупым. Это для меня нестерпимо, и в то же время мне крайне неловко.

— Я думаю, что строительство пойдет лучше после представления вами высокой комиссии справки о состоянии дел на БАМе, — ерничает Анатолий Яковлевич. — Но учтите, Геннадий Васильевич, — теперь уже позевывая и прикрывая ладонью рот, продолжает Лапицкий, — Россия всегда так строит, любое свое дело вершит на краю возможного. А может, так и надо — русским людям необходимы перегрузки. — Начальник поезда встает, бросает на меня проницательный взгляд и на прощание кивает.

— С царя батюшки должностные человечки спекулируют на русских, — ворчу я, идя, убитый, от начальника СМП. — Погубил некий гусь дело — русский мужик виноват, пьяница и лентяй. Нет у людей нормальных условий — работают и живут в холоде, голоде. Ничего — они русские, все выдюжат. А почему вы, товарищ Лапицкий, за русских людей решаете, что им необходимы перегрузки, нужна работа на краю возможного?

Перед отъездом я встречаюсь с киномехаником и, между прочим, завожу разговор о заведующей районным отделом культуры Зое Агафоновой.

— Я о ней все знаю, она же моя начальница, — говорит Зюзя. — Агафонова, как вы, наверное, и сами заметили, равнодушна к материальной стороне жизни. Она иногда даже не замечает, что ест, а может и вообще не есть. С гибели мужа и сына у нее все и началось. Пару лет назад ее муж с трехгодовалым сыном отправился на теплоходе в Астрахань, хотел погостить во время отпуска у отца с матерью, сыном похвастаться. А судно, на котором они плыли, ночью проходило под мостом, за что-то зацепилось, и все смело с верхней палубы, понятно, и каюты! Многих спасли, а ее сына и мужа не удалось. Приехала Зоя сюда горе замораживать. По специальности она библиотекарь, у нее высшее образование. Поставили ее всей культурой района руководить. Кстати, плохого не думайте, у Зои все получается.

Я киномехаником уже лет двадцать, насмотрелся. А эта безотказная. Даже по выходным ездит по отрядам. Когда она работает, общается с людьми, то вроде бы все плохое забывается. А потом остается одна, и с новой силой на нее беда эта накатывает. Совсем девочка расклеивается. Сама не своя, плохо спит, утром разбитая, мрачная. Слишком много тягостного поднимается в ней. Вот теперь еще песни петь стала, и свои и народные. Да вы слышали! Я ей как-то говорю, что не нужно ей петь. Мучительно дается ей это пение. Но, вижу, с гитарой в руках Зоя оживает, загорается жизнью.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Глава XXVII

В Москву я возвращаюсь через месяц. В аэропорту, на стоянке такси, встречаю добротно, но несколько провинциально одетого человека, который смотрит не в сторону такси или «леваков», а почему-то упрямо в мою. Да, он внимательно, даже с наглинкой смотрит на меня, точно чего-то ждет. Скользнув по нему глазами, я вижу подъезжающую машину и голосую. Оказывается не по пути.