Хороший, плохой, неуловимый - Николай Иванович Леонов

подавила печальный всхлип, — Юля всегда говорила: это память о ее научном руководителе. Он погиб за неделю до выпуска. Грабитель напал в лифте и запаниковал, когда кто‐то из жильцов подъезда нажал кнопку вызова, отчего кабина остановилась не на первом, а на шестом этаже.

«Интересно, сколько раз Юлия рассказывала эту историю, если номера этажей запомнила даже подруга?» — мельком подумал Гуров.

— Юля даже на вручение красных дипломов ректором не хотела идти, — продолжила Жанна, вздохнув. — Ее учитель был тихим, интеллигентным, одиноким профессором. Работа — дом, дом — работа. И вдруг найден с проломленной головой в центре города…

— Юлия училась в Саратове?

— Да. Выпустилась в две тысячи шестом году. Потом уехала в Москву. Она гордилась СГУ. — Голос Жанны дрогнул. — Однажды удивила какого‐то министерского сынка честным рассказом, где получила диплом. Он ответил, — Жанна заговорила гнусавым голосом, — «Приличные люди такое скрывают».

Гуров сдержанно улыбнулся:

— И какой был ответ?

— Юля сказала: «Приличных людей среди нас нет».

Это было немногое, что Гуров любил в работе. Возможность, пусть и после смерти, узнавать новых, необычных людей.

Ненадолго задумавшись, Жанна пожала плечами и нервно заправила за уши волосы. Ее лицо показалось Гурову очень бледным и почти покорным из‐за распахнутых, полных отчаяния глаз.

— Могу я вас попросить? — выдохнула она.

— Попробуйте.

— Когда убийцу Юли найдут, она всегда учила так формулировать события, сколько ему дадут?

— Зависит от того, какова была его цель, осознавал ли он последствия того, что сделал…

Грекова поджала губы.

— А могут быть другие последствия от… — она запнулась, — ветки, загнанной в женскую плоть? — Гуров промолчал. — Могу я попросить вас?

— Думаю, да.

— Доведите его на допросе до истерики. Или хотя бы застрелите при задержании.

— Хотя бы застрелите?

— За Юлечку, — она вдруг заплакала, — этого мало! Вот увидите!

— Я вам верю. Но обещать таких вещей не могу.

— Тогда позвольте мне наконец перейти к еде?

Она ткнула ломтик помидора в греческом салате с такой силой, что тарелка скрипнула.

— Простите. Мне уже пора. — Гуров шел к выходу с мыслью, что прекрасные женщины порой пугают силой, которая спрятана за их красотой.

* * *

Гурову не понравилась дача Чешевых, к которой вела тропинка, засыпанная щебнем и отделенная рядком чахлых бархоток от грядок с баклажанами и болгарским перцем, за которыми темнел высокий сиреневый базилик. Обустроенные первый и второй этажи венчала крыша с крошечным чердаком. Здесь висели полки с книгами. И стоял очень маленький продавленный диван, покрытый вязаным пледом с северными оленями. Наволочки на подушках были сшиты из старых пижам и футболок. Псевдоантичная ваза с цыплячье-желтыми нарциссами была склеена пожелтевшим в трещине ПВА. На продавленном стуле ютился старенький кассетный магнитофон. В аккуратно зашкуренной и покрытой ореховым лаком тумбочке лежали стопки блокнотов, пожелтевших университетских лекций, мрачноватых, таинственных рисунков, созданных будто неумелой детской рукой. Очевидно, в благородном семействе Чешевых было не принято скоро расставаться с вещами. Здесь они переживали реинкарнацию за реинкарнацией. Полотенца становились сначала банными ковриками, потом «входной» тряпкой и, наконец, — тряпкой для мытья полов. Кувшины от фильтра доживали свой век садовыми лейками. Чайники, как в сказке Доминик Валенте «Ива Мосс и украденный вторник», превращались в цветочные горшки.

Здесь, глядя на негламурный советский огород из окна под крышей, Юлия Юнг готовилась к консультациям, переслушивая аудиозаписи давних сессий. Просматривала записи. Читала книги. Вела подробные дневники. И Гурову не потребовалась вся мощь профессиональной интуиции, чтобы заметить, что эти бумаги основательно просеяны. И понять, кто их так варварски перебрал.

— Лев Иванович! — послышался с веранды сладковатый голос хозяйки. — Вы чай пить будете?

«На ловца и зверь бежит», — усмехнулся Гуров, спускаясь по лестнице вдоль шатких перил.

* * *

— Ленечка наш Юлю когда‐то любил, но инициатором отношений и свадьбы, конечно, не был, — тараторила бывшая свекровь Юлии Юнг Анна Федоровна, наливая Гурову крепкий чай, пахнущий чабрецом, эхинацеей, шалфеем и малиной. — Они здесь прожили пару лет, пока своей квартиры не было. Ну, и Юля привыкла работать на чердаке. Вы же видели: комнатка там убогая, маленькая. Но она как‐то пристроила свой магнитофончик, старый ноутбук, табуреточку. И потом продолжала приезжать, когда нужно было разобраться в сложном случае. Или просто привозила детей на природу, — ее пахнущая детским кремом для рук кисть гостеприимно указала на узбекское блюдо с поджаренным черным хлебом и горкой полупрозрачных кусочков огурцов и редиски, выращенных в просторной пристенной теплице, — а сама шла на чердак. Вы песочное печенье кушайте, кушайте. Я в тесто сухую лаванду кладу, а форму пуговиц рюмкой из сервиза придаю. Вырезаю кружочек водочной, — она кивнула на полный советского хрусталя сервант, — а потом намечаю бортик крышкой от пластиковой бутылки. Остается только дырки сделать соломинкой. Я их для детского сока на случай приезда внуков храню.

Она сложила руки на коленях и опустила голову, ожидая похвалы, как прилежная ученица, без запинки ответившая на вопрос учителя.

— А почему внуки после смерти матери не с родной бабушкой, а с чужим человеком живут? — Гуров надкусил печенье и сразу отложил. — Суховато, по‐моему.

— Ну, мы с мужем… — Улыбку стянуло с ее лица. Оно сразу стало настороженным, старушечьим и ханжеским. — Юля их так воспитывала, что нам с Ванечкой находиться с внуками было очень тяжело.

— Что вы имеете в виду?

— Ну… — Она нервно пододвинула к гостю абрикосовое варенье. — Вы берите. Это из прошлогодних запасов. Абрикосов много было. У нас персиковый сорт…

Суетливые слова застряли в ее горле, когда глаза встретились с почти безжалостным взглядом Гурова. Сыщик бессчетное количество раз видел таких людей. Они цеплялись за прошлые обиды, чтобы с чистой совестью бросить родных в беде в настоящем. Необходимость помогать, любить и заботиться вызывала у них неудобство. И единственное, о чем они думали сейчас, когда их внуки осиротели, — это о том, что нерадивая невестка, в одиночку растившая детей их ветреного сына, наконец перестала приезжать и сидеть у них на чердаке. Со смертью Юлии Юнг старики Чешевы наконец вздохнули среди своих абрикосовых деревьев спокойно и наслаждались едва наступившим летом, полезным салатом, пахнущим чесноком хлебом и свежезаваренным чаем на веранде. Когда чайник треснет, он просто станет еще одним горшком для желтых бегоний в длинном ряду на перилах. И жизнь опять потечет своим чередом.

— Юля распустила детей. — Анна Федоровна раздраженно откинулась на спинку ротангового кресла‐качалки, глядя на свой сад сквозь Гурова. — Все эти гаджеты, поездки по мастер‐классам с мамой и ее менеджером…

— Их крестной?

Она поджала губы:

— Какой‐то Жанной. Я не знаю ее. Мне было достаточно, что Юля с коллегой брали детей на