Не убивайте мою собаку! - Елена Булганова

— Стоп! — поступил новый приказ. — Теперь аккуратно садись.

Иван сел и спустил вниз ноги.

— Можешь посмотреть.

Внизу где-то в полутора метрах он увидел Симу, она лежала на боку на досках, со вскинутыми над головой руками и закрытыми глазами.

— Доски вроде не прогнили, вас двоих выдержат, — деловито размышлял мужчина, его хорошо поставленный мягкий голос удивительным образом успокаивал. — Так спускать тебя к ней? Или тут посидишь?

— Спускать. — Он должен был убедиться, что она жива.

— Тогда сползай потихоньку из позиции сидя, я тебя за плечи придержу.

В этот момент ветер стих, уступая место первым крупным каплям. В безветрии Иван ощутил неуместный запах от футболки и волос мужчины — сладкий запах духов. Отшатнулся, почти лег щекой на кирпичную кладку. Выкрикнул:

— Это ты все сделал!

— Ну я это, я, — не стал запираться мужчина. — На железяки досок накидал и лестницу к стене поставил, отвел туда девчонку, а потом вниз все скинул.

— И хочешь теперь прикончить нас обоих!

— Как я это сделаю? — хмыкнул мужчина. — Хотя, если тебя швырнуть рядом с ней, можно и проломить площадку. Но я не стану, спущу тебя нежно, как младенчика.

— Почему? — задал до невозможности дурацкий вопрос Иван.

— Да так. Перехотел ее убивать. Везучая она девчонка. Вот если бы моей дочке так повезло — удержаться на крыши лоджии.

— Дочке? — заморгал Иван. — Ярославе?

Мужчина не ответил, судорога боли свела его лицо, перекосила рот.

— В последний раз спрашиваю…

— Ну да, да, спускайте меня!

Снова крепкие пальцы почти дробят его запястья, но через мгновение он был отпущен и приземлился на корточки. Что-то упало рядом с ним, не больно мазнуло по лицу. Первым делом он подполз на коленях к Симе, нащупал пульс на шее. Девушка тихонько застонала.

— Ну что, живая? — Мужчина уже стоял на стене в полный рост, ливень облепил его лицо прядями светло-каштановых густых волос.

— Да.

— Ну и ладно. И все, ждите, там уже пожарная машина на подходе. А я пошел.

Приложил руку ко лбу, глянул вдаль, улыбнулся чему-то. А потом вдруг развернулся и почти побежал по стене. Иван провожал его глазами, сколько мог видеть. Добежав до поворота, мужчина шагнул вниз, словно и не заметил, что стена кончилась. До Ивана донесся короткий вскрик — и все смолкло. Он осмотрелся, увидел лежащую на досках синюю тонкую тетрадку в прозрачной обложке, сунул под футболку за пояс джинсов. Наклонился над Симой, защищая ее от ливня. Так и оставался, пока его не сняли пожарные. За Серафимой в люльке сперва поднялся врач, который зафиксировал ее переломы.

Ночь с 30 на 31 мая

Сандра заново изучала квартиру, коротким взвизгом поприветствовала кактус, успевший за прошедшие сутки выкинуть невероятной красоты цветок. Ивана с питомицей доставил домой все так же Николай. Иван рвался в больницу, куда увезли Симу, — не пустили, все визиты только завтра. Ладно, у него, кажется, было чем занять время. Когда в машине скорой помощи его осматривали, Иван аккуратно переложил школьную тетрадку в карман. А вот теперь кое-как устроил гудящее и ноющее тело на кровати — Сандра, наплевав на все правила, растянулась рядом — и открыл первую страницу.

Сперва написанное показалось ему просто каким-то литературным опытом, изложенным в третьем лице, он даже успел разочароваться. Но пролистал, выхватил фразы об уже знакомых ему событиях, к тому же узнал пресловутые красные буквы — и вернулся в начало:

«Ему часто снилось, что он уплывает куда-то на кораблике. Не на яхте, именно на кораблике. Как их рисовали в советских мультфильмах: высокий ярко раскрашенный корпус, треугольный парус. Рядом с ним стоит жена, чуть позади сын и дочь, им лет по десять. Кораблик скользит по бирюзовым волнам, и с каждым мигом его жена становится все моложе, а дети — старше, пока не превращаются в прекрасных молодых людей, все так же держащихся за руки. Он видит за розовым маревом ярко-золотую полоску берега и знает, что там они будут бесконечно, немыслимо счастливы.

Из сна его вырывает очередной звонок кредиторов, снова эти дурацкие разговоры, угрозы, уже почти незамаскированные. Чтобы задушить тревогу и при этом остаться трезвым, он начинает в тысячный раз прокручивать в голове свой план. В нем столько нюансов, план сложен — но тем и интересен. И первые шаги уже сделаны.

Днем к нему неожиданно заходит его почти родственник, отец девочки, при одном имени которой жена заново сходит с ума от ненависти. Но он знает: любовь в самом деле побеждает все, хоть почти всегда себе же на горе. Они снова говорят о переезде под Псков, где от родителей остался дом в деревне. Они предусмотрительно переписали его на внука, поэтому дом никак не может ему помочь. Да и много ли за него выручишь? Почти родственник обещает помочь с переездом и с ремонтом, обстоятельно объясняет, почему так всем будет лучше. У него логика человека, не познавшего настоящего горя. Он никак не может понять, что Вика погибнет через пару месяцев, если придется покинуть эту квартиру. Нельзя отнимать у человека последнее, а все, что у бедняжки осталось, — это скорбь по дочери. Он ведь уже пробовал увозить ее, в тот же дом родителей, в санаторий. Она сперва каменела, потом становилась пугающе спокойной, и… начинала умирать. Возможно, смерть стала бы для Вики благом — но он эгоист и не готов еще потерять ее. Потому и начал разрабатывать свой план. Давно, даже раньше того дня, когда сын упомянул про слепую учительницу, живущую в этом городе в абсолютном одиночестве. А одиночество — это всегда ловушка, вот и он решил воспользоваться ситуацией.

Примерно в то же время он был приглашен выступить со своими песнями в питерской библиотеке в компании таких же странствующих бардов и поэтов. Это одна из тех тусовок, куда приходит разновозрастный народ в нерабочее время, вещи грудой сваливают в какой-нибудь служебной комнатушке. Он улучил момент и обследовал карманы. Денег не брал, вором отродясь не был. Но прихватил несколько паспортов, оба принадлежали немолодым женщинам. Дома долго и придирчиво изучал каждый, особенно фотографии — воображал, что выбирает из двух самый интересный сценарий. Остановился на той, что постарше, начал вживаться в образ: пробовал грим, создавал ей биографию, походку, голос. С девушкой по имени Серафима он созвонился почти сразу, поведал о сыне-бестолочи, которому не даются языки (при этом распирала гордость за собственного отпрыска, который и сам кого хочешь научит).