Евгений Монах - Братва: Век свободы не видать

На журнальном столике у окна я увидел коробку конфет, а рядом… Я невольно замер, боясь поверить чуду — рядом с «Птичьим молоком» лежала крупная морская раковина, точно такая, какую я мечтал иметь. Я осторожно подошел к столику, натурально опасаясь, что она растает в воздухе. Слегка притронулся к раковине — она не исчезла. Я услышал позади себя приглушенный смех. Быстро обернувшись, увидел маму и тут же бросился к ней, благодарно прижавшись к ее теплому животу. Мама потрепала меня по вечно непослушным вихрам и чмокнула в лоб. Я еще не в силах был задавать вопросы. Поняв это, мама, уже не сдерживая смеха, стала объяснять:

— Появился здесь у меня один хороший знакомый. Ему буквально во всем везет. Год назад, к примеру, велосипед выиграл в лотерею. Так вот, загорает он недавно на Ривьере, а рядом мужчина какой-то проходит с целой авоськой раковин. Как они сговорились, я не в курсе, но в итоге двусторонних переговоров получил мой друг одну раковину в полную собственность. Ну, убеждать он непревзойденный мастер, это у него не отнять. Нынче заметила я данный морской экспонат у него на серванте, напрягла жалостливые нотки в голосе и выпросила! Ну, сынок, рад? Мне необходимо на пару часиков отлучиться, но, думаю, ты не успеешь заскучать, — мама ласково похлопала по моей щеке и куда-то ушла.

Некоторое время я сидел на диване, не двигаясь и стараясь осмыслить то, что вдруг произошло. После долгих безрезультатных поисков никак не мог поверить, что раковина наконец-то у меня. Бережно подняв раковину обеими руками, я прижал ее к уху. Из нее послышался тихий, отдаленный гул, очень похожий на звуки морского прилива. Я представил, как над неспокойным морем носится свирепый ветер, стараясь раззадорить водную стихию на бессмысленную войну с берегами и волнорезами.

— Наверно, ты сильно тоскуешь по морским глубинам? — шепотом поинтересовался я и поднял тяжелую костяную достопримечательность на ладони. Раковина была необычайно теплая и шероховатая, по ее бокам обозначались правильные желтоватые линии, напоминающие легкий бриз.

— Ты правда тоскуешь? — повторил я и прижал чудо-раковину к уху. Из ее впадины доносился протяжный отдаленный гул…

Уже темнело, когда я подошел к морю. Встав на конец волнореза, острой бетонной стрелой упиравшегося в водное пространство, я протянул открытые ладони с лежавшей на них раковиной к заходящему солнцу. Последний его луч отразился на мамином подарке, разбрызгав золотые искрящиеся капельки на поверхности раковины.

Темные волны беспокойно бились о волнорез, наверное, им не терпелось заполучить морское чудо обратно. Я улыбнулся и разжал пальцы. Раковина с тихим плеском ушла в таинственную глубину.

Мне совсем не было жаль, что так скоро расстался с маминым подарком. Я явственно представил себе, как раковина опустилась на мягкий пушистый ил, как вокруг нее снуют удивленные местные рыбы, смешно открывая рты и знакомясь с новой подругой в бескрайнем морском царстве…

* * *

Да, в чудесном детстве я был нежно-сентиментальным романтиком от Бога. Факт неоспоримый и не требующий вещественных доказательств.

Удивительно, как из такого пацана выросло то, что имею сомнительную радость ежедневно лицезреть в зеркале, когда бреюсь. Неисповедимы пути Господни, в натуре. У меня есть сильное подозрение, что люди несамостоятельны в действиях и являются лишь глупыми фишками в какой-то сложной тайной игре высших космических сил. Тогда все становится простым и понятным: не надо заниматься философским самокопанием, упорно выискивая причины-истоки собственных поступков и неожиданно крутых поворотов в судьбе.

У чаек, должно быть, приспело время трапезы. Замысловатыми кругами и резкими зигзагами низко носясь над поверхностью моря, белые длинноклювые птицы зорко высматривали свою законную добычу — беспечно зазевавшихся рыб. То один, то другой пернатый рыболов, планируя на воду, выхватывал из моря очередную чешуйчатую жертву и быстренько «рвал когти» прочь от орущих голодных собратьев. Все правильно — своя рубашка ближе к телу и делиться вкусной добычей стоит исключительно только с собственными детенышами. На всех крылатых родственников все одно не напасешься. Каждый сам за себя, короче. И это не оголтелый эгоизм, а мудро-суровый закон природы.

Основываясь на данном нехитром примере, я с удовлетворением отметил, что вся моя сознательная жизнь всегда строилась строго по законам природы-матушки. И, значит, есть повод слегка погордиться и поуважать себя минуту-другую, что весьма полезно для равновесия личной нервной системы и оптимистичного восприятия окружающей действительности.

Но малотактичный Рафаил не дал мне приятной возможности чуток попрактиковаться в самолюбовании, позвав купаться.

— Чтоб загар ложился на тело красиво и ровно, надо сразу ополоснуться в соленой водичке, — пояснил он, как заправский врач-дерматолог.

— Вы, по ходу, просто решили меня завялить, — усмехнулся я, поднимаясь с горячего песка. — Но учтите, я не глупая беззащитная рыба, хоть и родился под их милым созвездием.

— Положим, рыбы бывают разные. И даже очень умные. Дельфины, к примеру. — Рафаил поддержал легкую пикировку, но выказал при этом свою явную необразованность в зоологии.

— Сильно промахнулись, господин хороший! — тут же указал я на грубую научную ошибку моего нового знакомого. — Дельфины — высокоразвитые млекопитающие животные и к семейству рыб никакого отношения не имеют.

После расслабляющей атмосферной жары вода показалась на удивление холодной — почти ледяной — и бодрила разнеженный организм так, словно я проглотил сразу две пилюли фенамина.

— Рискуете переохладиться, Евгений, — сообщил заботливый Рафаил, стоя по колено в лазурной воде и не спеша храбро последовать за мной на глубину. — В здешнее море надо осторожненько и постепенно входить. А сразу нырять, как вы, небезопасно. Тут множество холодных течений — вода даже в лучшие дни, имейте в виду, прогревается не выше двадцати градусов.

— Нужно было раньше предупреждать, — отмахнулся я. — Ложка дорога к обеду, Рафаил! Хватит топтаться на мелководье, лучше поплыли наперегонки к буйку. Махом согреемся, гарантия!

Так как мерзляка Рафаил находился в явной нерешительности, пришлось совершать заплыв в гордом одиночестве. До намеченного буйка, правда, добраться мне не удалось — усиленный микрофоном скрипучий голос приказал срочно вернуться, дерзко пригрозив крупным денежным штрафом за нарушение правил поведения на воде. Наверно, это кто-то из местной береговой спасательной службы в «матюгальник» разорялся. Не понимает, осел, что сотня метров до буйка для меня — плевое дело. На Урале я озеро Балтым запросто туда-обратно переплываю, а это не менее трех километров как-никак. А по осени еще и в ледяной воде.

Впрочем, скандал с местными властями — пусть и номинальными — в мои планы совсем не входил, и я, как пай-мальчик, дисциплинированно поплыл к берегу.

Рафаил уже возлежал на песочке, подставив волосатую грудь небесному светилу, разноцветно множившемуся на его теле в весело искрящихся капельках морской влаги.

Не обтираясь, я улегся рядом с ним на своем роскошном махровом полотенце, ощущая полное довольство и собой, и окружающим миром. Приятно все же, в натуре, совершенно не шевелить мозгами о надоевших делах и постоянных разборках, отдавшись спокойно-ленивому ничегонеделанью обыкновенного российского курортника. Лафа, короче.

— Евгений, можно задать вам нескромный вопрос? — Сосед скосил на меня из-под полуопущенных ресниц свои фальшивые «самоцветы».

— Да хоть целых два, — щедро разрешил я, переворачиваясь на спину, чтоб загар ложился на тело равномерно. Смахивать на кисть негритянской руки — густо коричневой с внешней стороны и забавно розовой с внутренней — мне вовсе не улыбалось.

— Что означает иностранная надпись на вашем правом плече? Какой это язык?

— Латынь. Имею давнюю слабость к данному мертвому языку, — пояснил я, ни капли не смутившись. — Татуировка — дань моей бурной юности, не более того. Читается: гомо гомини люпус эст. Человек человеку волк то бишь. Это просто знаменитый афоризм, а не моя жизненная установка, кстати.

В одиннадцать часов утра я покинул пляж и дремлющего Рафаила, отправившись принимать назначенные мне водно-лечебные процедуры. Их было две разновидности — душ Шарко и сероводородная ванна. Последняя особенно понравилась мне своей малой продолжительностью — требовалось всего три минуты по песочным часам пролежать в желтоватой водице, и «гуляй, Вася!». Женя то бишь. Душ Шарко на нормальный душ совсем не походил. Бьющая толстой струей установка больше смахивала на станковый пулемет, чем на медицинский агрегат. Вода била по телу весьма ощутимо-мощно. Как потом выяснилось, напор струи составлял около трех атмосфер. Во время «расстрельной» процедуры я был нагишом, но ни малейшей неловкости не испытывал, так как управляла водометом сильно пожилая медсестра, давно потерявшая к мужским интимным причиндалам живой женский интерес.