Пойди туда — не знаю куда - Виктор Григорьевич Максимов

остановила милиция. Омоновец с автоматом на плече, посмотрев документы Федора, пошел с ним к стоявшему на обочине «жигуленку». Василиса видела из кабины, как сначала милиционер, а потом и ее новый знакомый говорили по рации. Минут через тридцать подъехал синий «форд-эскорт», из которого вышел невысокий плотный мужчина в гражданском костюме. Он пожал руку Федору и, подхватив его под локоть, повел вдоль дороги. Вскоре «форд» и «жигуленок», развернувшись, уехали в сторону Москвы.

— Слушай, — забираясь в кабину, сказал Федор, — у меня тут осложнения. Может, пересядешь на другую машину?

— Случилось что-нибудь?

— Ну, в общем и в частности, придется задержаться.

— Надолго?

— Может быть, до вечера.

— Ничего, — сказала Василиса, — я девушка терпеливая, подожду.

— Ну, как знаешь, — сказал Федор.

Часа через полтора решили подкрепиться. Водитель «КамАЗа» оказался мужиком хозяйственным: еды, прихваченной им в дорогу, хватило бы на взвод. Как фокусник, он доставал из сумки консервные банки, свертки, завернутый в полиэтилен хлеб, бумажные тарелочки, пластмассовые вилки и ножи. В наличии имелась даже горчица.

— Сам делал, — с удовольствием похвастался он. — Зверь, а не приправа! Погоди, ты у меня еще наплачешься!..

Могла ли подумать весело помогавшая ему Василиса, что слова эти окажутся ох какими пророческими!..

В сумке нашлась и скатерочка. Когда Федор, отвергнув Василисины домогательства — «кто здесь, блин, хозяин, ты или я?!» — принялся не очень-то ловко расстилать ее на траве, из нагрудного кармана у него выпала фотокарточка, на которой были сняты двое: молодая улыбающаяся женщина в летнем платье и обнявшая ее за пояс девочка лет шести-семи.

— Твои? — поднимая цветную фотку, спросила Василиса.

— Мои, — сказал разом помрачневший хозяин самобранки.

— Семья?

— Она самая.

Василиса вздохнула:

— Бывали, бывали и мы замужем…

— Это Танька с Наташкой, — забирая у нее фотографию, глухо сказал плечистый мужчина в легкой куртке из маскировочной ткани. — Погибли они в прошлом году…

— Боже мой, прости!..

— Не прощу. Если моей горчицы не попробуешь, ни за что не прощу.

Больше они к этой теме не возвращались.

День был хоть и солнечный, но не жаркий, ветреный. Они сидели в тени «КамАЗа», спустив ноги в кювет. За спиной было поросшее разнотравьем холмистое поле, по другую сторону шоссе — начинающие уже зеленеть пашни. За перелеском тарахтел невидимый трактор. Раскачиваясь на травинке, громко стрекотал кузнечик.

— Клевер, лютик, ромашечка… — приглядываясь, узнавала Любовь Ивановна, сто лет уже не бывавшая на природе. — А вот это что?

— Это донник. А вот душица, любка, а вон тот — воробейник.

— Воробейник?! Который?..

Федор показал ей на невысокое растеньице с крепким прямым стебельком и мелкими белыми цветочками.

— Надо же! А я и не знала, что такая трава есть. Тоже, поди, лекарственная?

— А они все полезные, все от чего-то помогают. Одни от ран телесных, другие…

— …от сердечных, — вздохнула зеленоглазая колдунья в джинсовом одеянье.

— Так точно, — разливая по стаканчикам горячий кофе из термоса, поддержал Федор. — Не было бы вот этого, тогда прямо хоть вешайся…

— Вот этого — чего?

— Трав, облаков, ветра в поле — земли, одним словом, Родины… Вон видишь — кузнечик на травинке сидит? Знаешь, как она называется?

— Болиголов какой-нибудь?

— Вот и не угадала…

Федор дружелюбно подставил стрекочущему существу свою широченную ладонь, кузнечик прыгнул, но не в нее, а в сторону, и долговязое, с голым стебельком внизу и мелкими желтыми цветочками поверху растеньице, облегченно расправившись, закачалось, как охмелевшее.

— Это василистник. Точнее, василистник малый.

— Господи, и все-то ты, мужик, знаешь! — грустно приглядываясь к неказистой, прямо скажем, невзрачной травке, вздохнула Василиса. — Слушай, а эдуардника тут случайно нет?

Водитель большегрузного фургона удивленно поднял правую, пересеченную шрамиком бровь:

— А есть такой вообще-то?

— Да вот ищу, — отхлебнув кофе из стаканчика, задумчиво сказала Василиса. — Должен где-то быть, просто обязан…

В Кашире Федор даже не остановился.

— Может, все-таки сойдешь? — как-то не очень уверенно предложил он, когда безликие, озаренные закатным светом многоэтажки подмосковного городка остались уже позади. — Понимаешь, не все я тебе могу сказать, только опасно это…

— Что? — холодно спросила Василиса.

— Ну, в общем, ехать тебе со мной опасно. Тут у нас на трассе черт знает что творится!

— Ты «птичек» имеешь в виду?

От неожиданности здоровенный мужик чуть не выпустил из рук руль.

— А ты откуда про «птичек» знаешь? — подозрительно косясь на попутчицу, спросил он. Взгляд этот был такой серьезный, такой нешуточный, что волей-неволей пришлось Василисе рассказать все, то есть почти все, опуская кое-какие неудобные подробности, вроде того же, пропади он пропадом, пистолета или прихваченной из джипа чужой куклы Дурехи. Понукаемая нетерпеливыми вопросами — что за джип, какой марки, «чероки» или «гранд-чероки»? — поведала она Федору всю свою историю с самого начала — и про своего, пропавшего в Чечне то ли мужа, то ли возлюбленного, и про то, как стукнула этот самый джип «копейкой», про стычку на Новом Арбате, про Кощея, увезшего ее в свой, елки зеленые, замок…

— Ты была в домодедовском особняке этого… этого типа? — аж взвился от изумления водитель «КамАЗа».

— Ну была, а что тут такого?

— Стой-стой… а его дворецкого видела?

— Митрича?

— Так точно, дорогого нашего товарища Замесова!

— Он мне кофе со сливками в постель подавал.

— В-во гад!.. Слушай, а в подвал он тебя, случаем, не водил? Да нет, не Митрич, а этот…

— Константин Эрастович? Вот уж Бог миловал…

— Эх, а жаль! Одним бы глазком глянуть, что у него там!

— А ты, я смотрю, любознательный…

— У-у, не то слово! Просто чешусь от любопытства!

Мотор «КамАЗа» мощно рычал. Взмигивая ближним светом, проносились ахающие призраки встречных автомашин. Врассыпную бросился редкий березовый лесок, ударив воздухом по стеклам, распахнулось вечернее пространство — огненно-багряное справа и сумеречно-сиреневое, с пронзительно яркой первой звездой, слева, и Василисе, зачарованно заглядевшейся вперед, в стремительно мчавшуюся навстречу даль, показалось