Ирина Арбенина - Чертова баба

— Вы что тут делаете? — вдруг резко поднял голову сутулый.

— Да вот… заблудился, — вежливо объяснил капитан.

— Заблудились? Ну, так я вас провожу.

— Да что меня провожать — я не девушка, — возразил Дубовиков. — Сам дорогу найду!

— Это вам так кажется, что найдете! — проворчал сутулый.

— А что — нет?

— Места у нас тут непростые.

— Что значит — непростые?

— Да словно заговоренные. Можно на одном месте сутки топтаться да так и не понять, где находишься.

— Да вы что?!

— Верно говорю. Так что я вас лучше провожу, — настойчиво повторил свое предложение сутулый.

Он пристально поглядел на Дубовикова, и даже сквозь стекла его очков капитана поразило, какие луженые и оловянные у этого типа глаза… у хмыря этого! И держаться хмырь этот сразу стал пытаться позади капитана, что последнему вовсе не понравилось.

Так, старательно пропуская друг друга вперед, они вышли на тропинку между деревьями.

Капитан намеренно не поворачивался к сутулому спиной. Да вот беда — в сельской местности для городского человека много непредвиденных обстоятельств, на которые он реагирует порывисто и эмоционально.

Так и капитан, угодив ботинком в кучку лошадиного навоза, аккуратно наваленного посреди тропы, чертыхнулся, отвлекся на это дерьмо — и…

Чем он, этот сутулый хмырь, огрел его по голове?! Это уже Дубовиков потом разобрался, а сначала только понял, что было это что-то очень тяжелое, увесистое. Настолько увесистое, что капитан мгновенно вырубился. И очнулся от холода, когда над краем красивого озера Заволок уже зажегся лимонного цвета зимний закат.

А холод был — зуб на зуб не попадешь.

Сотового телефончика у капитана не обнаружилось. Да и рукой пошевелить он не мог. Выяснилось, по возвращении сознания, что стоит капитан Дубовиков, опоясанный и крепко прикрученный к дереву какой-то веревкой. Стоит и застывает на декабрьском ветру.

"Вот и конец… Поистине трагический для отставного капитана! — подумал Дубовиков. — Погибнуть в лесу в декабре от стужи… На закате короткого зимнего дня. И почему я его сразу не пришиб? — вконец огорчился Дубовиков. — Ведь не понравился же он мне! С первого взгляда не понравился!

И ведь какая сволочь — даже убить побоялся! Мелочь вонючая… Все, что смог, — это привязать к дереву… Рука, наверное, не поднялась. Мол, сам не могу прикончить — так замерзни!"

Странный хруст вдруг отвлек капитана от мрачных мыслей. Сначала Дубовиков даже вздрогнул… Похоже на шаги! Неужели хмырь передумал и решил вернуться, чтобы его прикончить? Пораскинул гад, видно, мозгами и решил: оставлять живого человека в зимнем лесу — это все-таки рулетка! Вдруг связанному повезет?

Странные эти шаги приближались откуда-то из-за спины… А странные потому, что вроде как бы и не один теперь шел хмырь, а несколько хмырей сразу.

Капитан напрягся. Ну, что? Неужто пришло время прощаться с жизнью? И не знаешь ведь, что лучше: замерзать-коченеть тут долго и мучительно или вот так сразу?

И вдруг что-то теплое, мокрое и тяжело дышащее ткнулось капитану сзади в шею.

Почти ласково!

«Если это хмырь, то он очень изменился», — подумал капитан.

Если же это какое-то чудовище озера Заволок, наподобие лохнесского, то…

В общем, капитан отчего-то не решался оглянуться, а так и стоял, замерши: вдруг это нечто сейчас ему что-нибудь откусит?

Наконец он все-таки осторожно скосил глаза.

Лошадиная морда! Сзади стояла лошадь.

— Тпрру! — обрадовался капитан. — Ух, моя дорогая… А уж я было подумал! Подумал, что пропал!

В ответ «дорогая» показала капитану свои крупные лошадиные зубки.

Может, это даже означало ответную лошадиную улыбку.

А ведь, может, и нет…

«А ведь, может, и тяпнуть, — озадаченно подумал капитан. — Что я с ней, связанный, сделаю? Закусает, забьет копытом. Я у нее, как партизан на допросе — полностью во власти: стою, как дурак, привязанный, пальцем не могу пошевелить!»

Но лошадь не стала жестоко пытать капитана. Она просто смотрела на привязанного к дереву капитана своими бархатными темными глазами — полными ума, совести и, даже как показалось Дубовикову, чести… Да, это надо было признать!

На контрасте с лужеными оловянными глазками хмыря — человечность лошадиных просто бросалась в глаза.

«И почему это у животных бывает такая человеческая внешность, а у людей такая нечеловеческая?» — даже подумал капитан.

А потом каурая повернула, не торопясь, свою лошадиную голову и посмотрела куда-то сквозь деревья. — И в это время опять послышался прежний, странный хруст — и из-за деревьев вышли и встали рядом с первой еще две лошадки.

Худоватые, не чищенные…

Казалось, они понимали, что капитан привязан и беспомощен. Наверное, тот, кто подолгу стоит на привязи, хорошо понимает, что это такое.

Ничего плохого лошадки капитану, конечно, не сделали. Но и хорошего они сделать для него ничего не могли. Ну, разве что дышали горячо, отыскивая и покусывая подле его ног какие-то пожухшие былинки, топтались рядом, — и от этого окоченевшему капитану было как-то теплее. А так, в общем, ну, что может лошадь?! Ни развязать, ни позвонить «приятелю из органов»… Ни позвать его на помощь ржанием призывным.

Лошадки вообще не ржали — а напротив, как показалось капитану, вели себя как-то чересчур тихо и даже осторожно.

Сам капитан кричать тоже опасался — кого тут, кроме хмыря, накличешь?

И вдруг лошадки напряглись.., И как-то незаметно, по-тихому растворились — исчезли между деревьями!

Слух у лошадей, видно, получше, чем у человека. Скоро и капитан расслышал то, что учуяли лошади.

Это были уже человеческие шаги. Кто-то чавкал сапогами, разбивая морозную твердую корку, покрывавшую уже черную холодную и мокрую землю.

Еще несколько минут волнительного ожидания — хмырь, не хмырь, убьют, не убьют? — из-за деревьев показалась колоритная фигура — в тулупе, кирзовых сапогах и облезлой, сбившейся в какой-то бесформенный ком от долгих жизненных испытаний, шапке-ушанке.

Выйдя на полянку, где замерзал капитан, фигура резко притормозила, остановилась и оторопело уставилась на Дубовикова.

— Ты кто? — первым проявил любознательность Дубовиков.

— А ты кто? — невежливо вопросом на вопрос ответили ему.

— Я капитан Дубовиков.

— Да?! — удивился человек в сапогах. — А я конюх.

— А чего ты в лесу делаешь?

— А ты чего?

— Да я вот в передрягу попал…

— Да?! — опять удивился человек в сапогах. — А я лошадей ищу…

— Лошадей?

— Лошадей.

«Да вот же они — только что тут были!» — хотел подсказать конюху капитан… Но почему-то передумал, не подсказал.

Ему почудилось даже, что из-за деревьев смотрят на него, оценивая его намерения, бархатные темные лошадиные глаза.

— А чего ты их ищешь? — вместо подсказки поинтересовался капитан.

— Да убежали ведь — вот и ищу!

— А давно убежали-то?

— Да уже весной. В мае, кажется.

— Так зима же уже?

— Вот я и думаю, раз зима уже — может, они вернутся?

— А почему они убежали-то? — снова поинтересовался капитан.

— Да убегают вот, работать не хотят. Как лето — так в бега…

«Наши лошади!» — подумал капитан.

— Вот что, конюх… — попросил он. — Ты бы меня развязал!

— Да?! — опять непонятно чему удивился человек в сапогах.

— Да, — заметил капитан. — Мог бы и сам догадаться. Думаешь, я тут ради спортивного интереса стою?

— Да я что… Я могу и развязать, если надо… И конюх, не торопясь, как и полагается в сельской местности конюху, принялся за дело.

Так капитан Дубовиков обрел наконец долгожданную свободу и вернулся в Москву.

А давнишний приятель Дубовикова, работающий в органах, тот самый, что снабдил капитана информацией о хмыре, оказался настоящим приятелем… Да что там… Настоящим другом!

Узнав о том, какой суровой смертью мог погибнуть капитан Дубовиков, приятель наплевал на «разработку», в который находился подозреваемый хмырь…

Более того, он, как настоящий друг, наплевал и на «поимку с поличным».

К вечеру следующего дня, когда так счастливо избежал гибели капитан Дубовиков, на красивых берегах озера Заволок появился милицейский «газон»… И в доме хмыря был устроен такой шмон. Сам хмырь же, поднятый с постели неожиданным милицейским налетом, стоял в трусах в сенях своего дома и стучал зубами, как еще недавно это делал Дубовиков.

— Ну, понял теперь, какая погода в декабре? — заметил, проходя мимо него, капитан.

Хмырь дрожал и только молчал, потупившись.

— Зачем ты меня по башке-то огрел? — поинтересовался капитан. — Дурак, что ли?

— Дурак, — согласился хмырь.

— Смысла ведь никакого?

— Никакого.

— .А чего ж?

— Испугался.

— А чего испугался-то? За грабителя, что ли, меня принял?

— Не-е…