Игра против всех - Шестаков Павел Александрович

— Значит, это не ваш брат уехал с Зайцевым утром на машине, и не он сбросил его в карьер?

— Брат мой? Сбросил в карьер?

— Да. Он! Не отпирайтесь. Вы сказали брату, что у Зайцева находятся похищенные деньги. Тогда он потребовал, чтобы Зайцев отдал деньги. Зайцев не согласился, и ваш брат убил его!

— Это вы все знаете?

— Знаем!

Гаджиева отреагировала неожиданно:

— Если все знаешь, зачем спрашивать?

Сосновский сел за стол.

— Хорошо, — сказал он, придав голосу зловещий оттенок. — Я скажу, зачем спрашиваю. Нас интересует, где деньги, которые вы с братом забрали у Зайцева. Отвечайте! Я даю вам последнюю возможность чистосердечным признанием облегчить свою участь.

— Никого мы не убивали, денег в глаза не видали.

— Это ваше последнее слово?

— Самое последнее.

Боб сделал вид, что не слышал. Все-таки одолеть его было нелегко.

— И еще вы мстили Зайцеву за смерть Живых.

— Зачем путаете?

— Ничего я не путаю, Фатима Ахметовна. Ведь Федора-то Зайцев убил.

— Вадька?

— Он самый.

— Сволочь какой!

Черные глаза Гаджиевой сверкнули так, что даже плечистому Сосновскому стало не по себе.

— Вот, значит, как, говоришь? Он ему ключ сделал, а они его…

— Кто — они?

— Да Вадька с дружком. С доктором этим белобрысым…

— Гаджиева! Говорите яснее! Вы имеете в виду Васина?

— Они, они, сволочи… Они его травили. Кто ж ему отраву, дурь эту, добывал?

— Васин доставал для Живых морфий?

— Марафет проклятый. Яд этот. Все доставал. И рецепт писал и так давал. Ампулы давал. Через Вадьку передавал.

— Вы хотите сказать — продавал?

— Продавал? Так давал.

— За красивые глаза, что ли?

И тут Гаджиева заплакала навзрыд.

— Я, начальник, я виновата.

Борис наполнил стакан:

— Выпейте, Фатима Ахметовна, выпейте! Успокойтесь и расскажите по порядку. Все, что знаете.

Признаться, версия с братом Гаджиевой не вызывала в нем внутренней убежденности. Жокей — человек случайный. Иное дело Васин. Здесь есть и связь, и логика.

Гаджиева пила воду, бросая на Сосновского испуганные взгляды.

— Пейте, пейте, — подбодрил Борис. — Хорошо, что вы начали говорить правду. Только правда может выручить вашего брата. Зачем ему чужую вину на себя брать? А он и так не без греха, а?

— Не виноват брат, товарищ начальник. Я один…

— Одна, — поправил Боб.

— Брат совсем не виноват. Это они его, бандиты, Вадька с дружком своим, нехорошим человеком… Федя несчастный был, больной. Без отравы совсем жить не мог. С войны у него. От раны… А потом совсем плохо. А где его взять?

— Морфий?

— Его, проклятого.

Про морфий спросил Скворцов. Он вошел в кабинет и, не прерывая допроса, присел в угол.

Сосновский был рад продемонстрировать свои достижения начальству. Кроме того, он понимал, что шеф сможет узнать у Гаджиевой и что-нибудь новое.

— Мы обсуждаем с Фатимой Ахметовной последнюю, так сказать, версию. Она считает доктора Васина замешанным в преступлении.

— Васина? С какой же целью он доставал для Живых морфий?

— Федя про скачки говорил. Кто первый прийти может.

Сосновский и полковник переглянулись.

— Васин играл на скачках? — спросил Дед.

— Сам не играл. Вадька играл. Каждое воскресенье на ипподром бегал.

— Понятно, — подытожил Сосновский. — Значит, механика такая. Живых нуждался в морфии, который мог доставать в больнице Васин. И доставал. А в обмен Федор снабжал Зайцева и Васина сведениями о намеченных на скачках махинациях?

— Зачем махинации? — живо возразила Гаджиева. — Просто разговор слушал. Брат говорил. Приятели его говорили, какой лошадь, какой жокей лучше, какой раньше прийти может.

— Ну, это положим… — махнул Боб рукой.

Но полковник остановил его:

— Нельзя все видеть в худшем свете, Борис Михайлович. Живых часто бывал в обществе жокеев, слышал их предположения, прогнозы. Не обязательно подозревать махинации.

— Вот правильно, товарищ начальник. Вот правильно. Придет к брату — там разговор: Сувенир — хорошая форма, резво идет. И жокей кто. Жокей разный бывает. Они много знают…

Говорила она быстро, сбиваясь в русском языке, а полковник слушал внимательно, кивая время от времени, так что Сосновский никак не мог понять, верит он Фатиме или нет.

— Об этих разговорах и вы сообщали Зайцеву?

— Да, сообщала. Разве нельзя? Разве это преступление, товарищ начальник?

— Однако Живых передавал Зайцеву как факты?

— Не знаю как.

— Ладно, это тема особая. В общем-то связь между Живых и Зайцевым понятна. Вы слышали, как Васин приходил утром к Зайцеву в день, когда тот погиб?

— Он приходил, приходил. Я слышала через стенку, слышала: пришел человек…

— И узнали голос Васина?

Скворцов смотрел на Гаджиеву внимательно и доброжелательно.

«Сейчас подтвердит», — решил Сосновский, сомневаясь, впрочем, что Скворцов поставил вопрос правильно.

— Узнали, значит?

Фатима скрестила тонкие пальцы. Она мучилась:

— Нет, товарищ начальник.

Полковник не стал настаивать:

— Наверно, вы устали, Фатима Ахметовна. Пора и отдохнуть. Как вы смотрите, Борис Михайлович?

Боб удивился:

— Мы не так уж долго беседуем.

— Зато содержательно. Для непривычного человека, пожалуй, и хватит. Пойдите отдохните, — повернулся Скворцов к Гаджиевой.

Фатима вышла пятясь.

— Петр Данилович! — воскликнул Сосновский.

Дед собирался пояснить, почему он отпустил Гаджиеву, «о на пороге появился Мазин.

— Хорошо, что вы зашли, Игорь Николаевич. Гаджиева дала интересные показания. Введите его в курс, Борис Михайлович.

Сосновский рассказал подробно.

— Значит, Васин? И у меня он прорисовался. Лена Хохлова сообщила, что Васин — владелец мотороллера и, следовательно, мог быть за рулем.

— Не было бабе хлопот, так купила порося!

— Да, хлопот прибавилось. Тем более, что Гаджиева не узнала его голос.

— Рано ее отпустили, Петр Данилович! — вернулся к своему Борис.

— Думаю, что вовремя. Вы так поднажали, что она могла наговорить черт-те что. А выдумок и без того хватает.

— Гаджиева не выдумывала, а сообщила важные вещи, — обиделся Сосновский.

— Отставить пререкания. Я, по-вашему, важное от чепухи не отличаю? — И он повернулся к Мазину — У тебя, Игорь Николаевич, все?

Игорь понимал их обоих: и рвущегося напролом Бориса, и осторожного Скворцова. «Чепуху от важного он отличит без ошибки — это факт. Но догадывается ли шеф, кто настоящий преступник? впрочем, Дед и догадки, как гений и злодейство, — вещи несовместимые. Ему нужно знать наверняка. А если догадаюсь я? — подумал Мазин дерзко. — Тогда он первым определит, бред это или истина».

— Мне кажется, Петр Данилович, можно найти Диану Филину. Я говорил по телефону с ее матерью. Мать по-прежнему уверяет, что понятия не имеет, где обретается беглая профессорша, но, я уверен, темнит. Тон у нее изменился. Так спокойно говорить об исчезнувшей дочери невозможно. Стоит съездить в Куйбышев!

ГЛАВА IX

Куйбышев Мазину не понравился. День стоял слякотный, противоположный берег Волги едва темнел за пеленой дождя. Только памятник чапаевцам — устремленные вперед железные люди и лошади — задержал его внимание. Игорь прошел мимо конструктивистских, построенных перед войной зданий, пересек трамвайную линию и зашагал по старому самарскому булыжнику мимо непривычных южанину деревянных домов с резными наличниками. В одном из них жила мать Дианы Филиной. Мазин поднялся по скрипучей лесенке на второй этаж.

— Кто здесь? — спросил молодой голос из-за двери.

— Я хотел бы повидать Ангелину Гавриловну.

— Мамы нет дома. Вы по какому делу?

Дверь приотворилась. За ней в темной прихожей стояла женщина лет тридцати в домашнем халатике. Волосы ее были повязаны косынкой.

«Сестра, наверно», — подумал Мазин.