Игра против всех - Шестаков Павел Александрович

— Если деньги взял он, то сделал это один. Чтобы доказать… самому себе. Всегда ему казалось, что он может больше, чем делает. Ему не деньги были нужны.

— Оригинальный способ доказывать свои способности.

В том, что говорила Лена, Игорь чувствовал зерно истины. Зайцев непохож на обычного преступника. Однако тогда окончательно отпадает Устинов.

«Человек, который шел с Зайцевым, — думал Мазин, — сел на водительское место, но мертвый Зайцев сидел, уткнувшись грудью в баранку».

— Вы знали его приятелей, людей, с которыми он встречался, был близок? Не помните среди них полного, приземистого человека?

— Полного?

— Да, невысокого роста.

— Вадим дружил с Мишкой Васиным.

— Васин молодой!

— Конечно. А разве все полные пожилые?

«В самом деле! Разве мало приземистых и полных среди молодых? Сзади они кажутся старше своих лет. Как элементарно!»

— Какой он носит головной убор?

— Кепку.

Мазин постарался успокоиться.

— Меня интересует человек, который водит машину.

— Машины у Мишки нет, у него мотороллер.

— Мотороллер?

«Так почему бы ему не сесть на водительское место?»

— Что представляет собой Васин?

— Бабник, — ответила Лена лаконично.

— Он не женат?

— Зачем ему жена? Дурочек ищет.

— Он и к вам приставал?

— А то как же! Никого не упустит.

— Васин не нравился вам?

— Мы с Вадимом встречались, а Мишка знал и приставал. Друг называется…

— Вы говорили об этом Зайцеву?

— Нет. Противно было. Думаете, он соучастник? Игорь развел руками:

— Вы и за него вступитесь?

— Я за справедливость.

— Я тоже. Поэтому и вынужден проверять каждую версию.

— Хороши ж ваши версии! — сказала Лена излишне жестко. — Тот дурак, что прислал анонимное письмо, — тоже версия?

«Вот еще белое пятно! — вспомнил Игорь. — За последними сенсациями о нем почти забыли».

— Почему — дурак? Скорее подлец.

— Дурак самый настоящий. Знаю я его.

— Знаете?

— А ему ничего не будет?

Игорь удивился рт души.

— Леночка, помилосердствуйте!

— Он по глупости. Мальчишка еще.

— Да кто же это?

— Женька Коломийцев. Сын нашего соседа по клетке. Он видел, как я выходила из дому. Я еще помню, на остановке стояла с чемоданом, а Женька подходит: «Ленка, куда едешь?» — «Куда надо, туда и еду». Хулиганистый мальчишка. Схватил чемодан. «Ой, какой тяжелый, — рожу состроил, — не поднять!» Я его турнула как следует, он и побежал.

Мазин вспомнил слова «тижолый чимодан».

— Сколько ему лет?

— Женьке? Четырнадцать. Из озорства все наделал. И из воображения. Возомнил себя сыщиком.

— Это вы предполагаете?

— Почему? Я письмо от него получила.

Она достала из сумочки листок бумаги. На листке не искаженным, а вполне естественным, подростковым почерком было написано:

«Лена!

Милицию не бойся. Если будут тебя обвинять, что они знают, как ты выходила из дому с чемоданом, скажи, что это мальчишки над ними пошутили.

Твой друг».

— Оставьте письмо, — попросил Мазин.

Лена быстро протянула руку и выхватила листок:

— Не нужно. Это я так сказала. Чтоб вы не путались. А наказывать Женьку не нужно. Он понял, что сглупил. Раскаивается.

— Выпороть бы его!

Но думал он о другом.

— Скажите, Лена, Зайцев никогда не говорил о том, что он тяжело болен?

— Нет! Чем он болел? Я ничего не знала.

Игорь не стал вдаваться в подробности.

— Не могу сказать, потому что не уверен. Кланяйтесь Елене Степановне.

Закрыв за ней дверь, Мазин вернулся к столу и сел. Ему пришла в голову одна мысль. Даже не одна. А две разные. Но чтобы свести их вместе, требовалась Диана Филина…

Между тем Сосновский пытался продвинуться в другом направлении. Он расхаживал по кабинету, заложив руки в карманы брюк, и хотя края его кителя некрасиво топорщились, Бобу казалось, что в самой этой небрежности есть нечто значительное, производящее впечатление. Маленькая Гаджиева, приткнувшись на стуле, выглядела по сравнению с ним еще меньше, и Борис, посматривая на нее сверху вниз, говорил внушительно, не прекращая движения из угла в угол:

— Не думал я, Фатима Ахметовна, что нам придется встретиться в официальной обстановке… Отношения наши развивались вроде бы нормально. И вдруг такой пассаж! А? Что скажете?

Фатима не говорила ничего. Во-первых, ей было непонятно слово «пассаж», а главное, она никак не могла сообразить, чего добивается этот энергичный молодой человек.

— Молчите?

— Не знаю даже, что сказать. Я правду говорила.

— Правду? — переспросил Боб весело, но без насмешки. — Неужели? А может, забыли что-нибудь, а?

Он остановился и посмотрел на Гаджиеву пристально, меняя выражение лица постепенно, пока оно не стало строгим.

— Нехорошо, Фатима Ахметовна. Мы не любим людей нечестных. О махинациях на скачках знаете?

— Какие махинации? Не знаю я махинации.

— Вот как? — Борис подошел к столу. — Значит, правду сказать не хотите? Тогда пеняйте на себя. Вам придется отвечать за соучастие в убийстве.

— Убийство? С ума сошел!

Гаджиева подскочила на стуле, будто ее подбросило пружиной.

— Сядьте, Фатима Ахметовна. Успокойтесь и расскажите все по порядку. Суд может учесть чистосердечное признание.

Фатима заплакала:

— Да что это, господи, не убивала я никого…

— Я не говорю, что вы убили. Зато ваш брат…

— Брат?

— Да, ваш брат. А сообщили ему, что деньги у Зайцева, вы!

Сосновский налил в стакан воды:

— Выпейте, приведите себя в порядок и расскажите.

Затихнув немного, она вытерла слезы желтой сухой рукой и спросила:

— Что говорить?

— Вот, это другое дело, — усмехнулся Боб. — Все говорите без утайки. Во-первых, откуда вам стало известно, что Зайцев похитил деньги из сейфа?

— Как — откуда? Сам сказал.

— Я?!

— Кто еще! Приходил и говорил, что деньги кто-то украл. Значит, Вадька, раз к нему приходил.

Сосновский немного смутился:

— Существа дела это не меняет. Не важно, откуда вы узнали, важно, как вы распорядились полученными сведениями. Вы сообщили о деньгах брату…

— Ну и что? Брат у меня один родственник на свете! Что же я, родному брату сказать ничего не могу?

— Не горячитесь, Гаджиева! Сказать вы, конечно, могли, но вот то, что вы сделали…

— Что ж мы, по-вашему, сделали?

— Вы решили завладеть деньгами и с этой целью убили Зайцева.

— Да как же?

— Это вы и должны рассказать!

— Все я вам сказала, все, понимаете?

— Нет, не все! Кое-что я могу напомнить, если хотите.

Боб снова прошелся по кабинету:

— Итак, вы, Гаджиева, утверждаете, что узнали о похищении денег от меня. Предположим. Хотя я лично подозреваю другое. А именно: вам сообщил о деньгах Живых, который делал Зайцеву ключ к сейфу.

— Ключ делал? Федор?

— Точно так. За эту работу он получил триста рублей.

Гаджиева напряглась на своем стуле. Видно было, что слова Сосновского произвели на нее впечатление.

— Живых говорил вам о деньгах, полученных от Зайцева?

— Про Вадьку не говорил. Но деньги были, были.

— А что говорил Живых? Как он объяснял появление денег?

— Совсем не объяснял ничего. Я сама видела. Он же бедный был совсем. Голодный ходил. Кормила я его. А тут появился — прямо барин. Я спросила: «Где деньги взял, Федя?» А он смеется: «Там взял, где много. Скоро еще будут».

Слова «еще будут» вернули Борису надежду, ибо то, что говорила Гаджиева, мало вязалось с фактами: деньги-то нашли у Живых непотраченными! Но теперь становилось ясно: деньги эти не были первыми!

— Я вам не верю. Живых сказал, конечно, откуда он рассчитывает получить деньги. Он собирался шантажировать Зайцева. Ему это не удалось. Тогда попробовали вы.

— Что пробовали? Не понимаю я, что спрашиваешь.

Борис сдержал себя и укоризненно покачал головой: