Ромштекс с кровью - Константин Штепенко

– Но они просили, чтобы ты не говорил со мной?

– Нет. Они упоминали только ФСБ.

– Тогда в чем дело? Сообщи их человеку все что нужно, а потом сообщи моему, а дальше мы уж как-нибудь сами разберемся. Это бизнес, и тебе нечего стыдиться. Сколько я тебе должен за эту услугу?

– Я думаю, будет справедливо, если ты заплатишь столько же, сколько заплатили другие. Пятьдесят – половину сразу.

– У тебя хороший бизнес, Денис. За одну услугу ты снимаешь тройную цену!

– Ты же знаешь, Мансур, что пятьдесят кусков не позволят мне разбогатеть и не помогут приклеить голову, если мне ее оторвут строптивые клиенты, но я ведь не могу работать бесплатно! Тогда меня не будут уважать. Американка платит за все, а с вас я беру только чаевые.

– Ну что ж, договорились. Пойдем, покушаем. – Сказал Мансур, вставая, и прищурившись, бросил на Дениса недобрый взгляд. – Признайся все-таки. Это был Бадави?

– Я этого не говорил. – Ответил Денис индифферентно и тоже встал. – Закусить я не прочь.

За столом царила оживленная беседа. Абрек о чем-то рассказывал спутникам Мансура, и те громко смеялись. Идиллическая картинка для тех, кто не знал, что несколько лет назад эти люди воевали друг против друга, каждый за свое, и эта война так и не закончилась. И даже сидя сегодня вместе за столом, завтра они готовы были снова резать друг другу глотки. Мансур вышел из кабинета, а Денис, подсев к остальным, решил отдать должное закускам. Из разговора он понял, что рота Абрека, и он сам в том числе, несколько раз сталкивалась под Шали с отрядом, которым командовал брат Мансура Шарани Нажоев, а эти двое – Хаважи и Мовсар – были племянникам его жены. Когда Шарани погиб, кстати, уже после Хасавюрта, они пошли служить телохранителями к Мансуру.

Наконец вернулся Мансур и передал Денису сверток.

– Здесь все, чтобы ты не беспокоился о получении второй половины. Когда придет время, к тебе обратится человек, который назовется Салихом. Это не настоящее его имя – главное, что он так назовет себя. Ему все и расскажешь.

Селиев сделал знак Денису, что пора уходить, и тот не заставил себя ждать. Он хорошо помнил, какие зверства творил отряд Нажоева, и сейчас ему было неуютно находиться в компании этих душегубов, притворяясь, как и они, что ему приятно их общество.

Оказавшись снова в машине, Денис расслабился. Он достал из внутреннего кармана пиджака пакет с деньгами и развернул его.

– Ну что, Баграт Джангович, эти нужно проверять на детекторе?

– Нет, Мансур при мне не стал бы давать тебе заведомую туфту, но на всякий случай можно посмотреть, вдруг завалялось пару фальшивых билетов.

– Я человек не злопамятный, но мне стоило большого труда терпеть этих лесных братьев. Неужто это на всю жизнь?

– А ты думал! Еще и твои внуки при упоминании о чеченцах будут сжимать кулаки и скрипеть зубами. Эта фобия сродни той, что родилась во время Отечественной Войны. Вот ты как относишься к немцам?

– Терпеть не могу!

– И я тоже. А все потому, что те, кто видел их зверства, передали нам свою ненависть через поколения. Это уже под кожей сидит – не выведешь. А какие чувства в первую очередь тебя посещают при мысли о войне?

– Ярость – дикая, неугасимая, разъедающая. И стыд за наше головотяпство, за то, что стольких парней положили впустую…

– А представь, каково мне. Я ведь гораздо больше вас знал и старался оградить вас от этой нашей тупости и халтуры, за которую на войне всегда платят кровью.

* * *

Приехав в гостиницу, он сразу поднялся к себе в номер, быстро разделся и пошел в ванную, где долго стоял под колючими теплыми струями воды, будто пытаясь смыть с себя ту грязь, к которой ему ежедневно приходилось прикасаться. Выйдя, наконец, из ванной, распаренный и ослабевший, он растянулся на кровати и попробовал расслабиться и помедитировать немного, чтобы снять напряжение, накопившееся за последние дни. Опять он чувствовал наступление очередного «кризиса жанра», и пытался рассеять сковавшую его сознание растерянность. Так бывало всегда, когда он чувствовал, что его нагло используют в своих целях люди, которых он не только не уважал, но иногда и откровенно ненавидел. В такие минуты слабости он предпочитал спрятаться от всего мира, забиться подальше, чтобы ни с кем не говорить и никого не видеть. Дома у него был свой потайной флигель у ипподрома, о котором никто не знал, и еще был клуб, который самим фактом своего существования настраивал его на более мажорный лад. Но здесь ему было некуда идти, сам московский воздух казался ему пустым и неуютным.

Как Денис и предполагал, побыть наедине с собой ему не дали. Вскоре безапелляционно зазвонил телефон, и он понял, что отвечать придется – его уже вычислили, выследили, и в покое не оставят. «Нужно было снять номер на другом этаже!», подумал он с досадой, снимая трубку.

– Слушаю.

– Это Даша.

– Слушаю тебя, Дарья.

– Можно я зайду? Мне нужно поговорить с тобой.

– Заходи.

Он встал с кровати, завернулся в полотенце и пошел открывать дверь. Даша стояла уже на пороге, виновато опустив глаза долу. Денис молча взял ее за руку, буквально затянул в комнату и закрыл дверь.

– О чем будем говорить? – Спросил он, садясь на диван и сажая Дашу рядом с собой.

– Понимаешь, я тут думала обо всем понемногу, пока тебя не было, и решила, что мне, пожалуй, следует вернуться в Нью-Йорк…

– Это потому что твои планы насчет меня не увенчались успехом?

– Наверно. Мне грустно и ничего больше не хочется.

– Но разве я давал тебе повод строить какие-то реальные планы?

– Нет. А что, обязательно нужно иметь повод?

– Лучше все-таки планировать постройку замков на более прочной основе, чем собственные иллюзии. – Сказал Денис, понимая, что все его слова будут произнесены впустую. – Значит, ты все это затеяла только чтобы встретиться со мной?

– Не совсем, но главным стимулом было именно это.

– Но ты втянула в эту авантюру и Сью, заставила ее потратить деньги, обещала помощь, а сама теперь хочешь спрятаться в кусты? Ты не подумала о том, что кроме игры в любовь у людей могут быть другие занятия и другие ценности, такие как ответственность и долг перед другими людьми?

– Наплевать!

– Что ж, я тебя понимаю. Пару лет назад я сам находился в такой ситуации и потом сделал все, чтобы погибнуть. Только удача и природная подсознательная живучесть позволили мне уцелеть. Ты помнишь,