Через пропасть в два прыжка - Николай Николаевич Александров

Вашко, достав из кармана спички, прикурил. Серная головка с шумом выстрелила в сторону отлетевшей частью. Мужчина с собачкой почему-то дернул головой и долгим взглядом смотрел в сторону отлетевшей головки спички. Вашко, повернувшись подошел к автомобилю, плюхнулся на заднее сидение:

— Поехали. Да не гони ты, чертушка, мне до пенсии почитай два года осталось с гаком…

— А так-то сколько, товарищ подполковник?

— Так? Семь дней…

— Гы-ы-ы… — заржал вдруг водитель.

— Просидишь с мое — часы считать будешь и минуты… Я ж седьмого министра переслуживаю и у каждого своя инициатива была — понимай. Правда, молодой ты еще… А про то, что сегодня делал — молчи. Это дело секретное и важное! — Он подмигнул ему в зеркале заднего обзора, и, уже вторя своим мыслям, непроизвольно вымолвил. — Не пойму, чего они привязались к этому журику… Блаженненький чуток, а так тьфу — мозгляк, тонюсенький, хотя и не из пужливых… Ишь как глазенками стрельнул — куда красота девалась… Ладно, ты, Василий, виражи не закладывай — подремлю я маленько, что ли…

— Двадцать восьмой, где вы? — проснулась рация.

— Что отвечать? — обернулся назад водитель, мельком окинув тучную фигуру пожилого оперативника, удобно раскинувшегося на заднем сиденье. — Милорадов! Сам!

— Не таись — скажи, где мы находимся. Какой секрет…

— Движемся по проспекту Баррикад, товарищ… — он хотел было уважительно назвать Милорадова по званию, но Вашко вовремя на него шикнул — звания по радиотелефону категорически запрещалось называть.

— Передайте Вашко, что слишком медленно — я ему велел быстрее.

— Скажи, сирена сломалась — пришлось ремонтировать, — подал едва слышную реплику Вашко, но водитель уловил в его голосе иронию, и, решив, что положено Юпитеру, не положено быку, ограничился нейтральным: «Скоро будем…»

На двенадцатом этаже полы были устланы голубыми коврами. Вашко прошел мимо застекленной витрины с дарами и сувенирами зарубежных делегаций, значками и спортивными кубками и сутуло ввалился в просторный холл с креслами и низким столиком; сотрудники называли приемную коротко и со смехом — «предбанник». Секретарша бросила на вошедшего беглый взгляд и спросила:

— Чего так долго? Уже три раза спрашивал…

Женщина неохотно встала, с плавной и хорошо заученной небрежностью прошествовала по коврику. Распахнув дверь, она сообщила:

— Вашко приехал, ожидает в приемной…

У нее были красивые ноги и тонкая талия. А одета она была безвкусно и пестро. Сняв плащ, Вашко небрежно бросил его на диван.

Сказать, что подчиненные питали к генералу уважение и любовь, значит не сказать ничего. У каждого из сотрудников был в душе достаточно сложный комплекс чувств: да, дело знает; да, в меру строг и требователен, но вместе с тем смог пережить и переслужить десять министров и вдвое больше заместителей, от каждого точно в срок получать очередные звания и награды и ни с одним из них не испортить отношений. Это уже граничило с особым искусством, неведомым и недостижимым для многих. По привычке давать всем меткие прозвища, генерала меж собой окрестили «Живчиком». Он как нельзя точно соответствовал этому, в общем-то необидному, прозвищу: невысок ростом, плотен как колобок, лысоват и подвижен. Еще одной чертой генерала, обладавшей над всеми остальными, было то, что в нем удивительно гармонично уживались грубость и вежливость. Подчеркнутая тактичность в обращении с провинившимися и доверительно снисходительный тон, порой переходящий на мат, в общении со своими, хорошо проверенными за долгие годы сотрудниками.

— Ты, как всегда, куришь вонючие и дешевые? — вместо приветствия спросил он Вашко. — Провонял, сил нет… «Астра»?

Что последует за этим вопросом Вашко уже знал.

— До чего же дерьмовая эта «Ява», — генерал швырнул пачку сигарет в сторону окна и она легла точно на батарею. Это был хорошо отрепетированный трюк — Вашко видел его много раз и все же неизменно удивлялся: надо же так насобачиться отправлять сигареты на просушку. Многие в Управле нии даже пытались повторить трюк генерала, но терпели фиаско.

— Донесения ко мне должны поступать ежедневно до десяти. — Развалившийся в кресле Вашко молча взирал на прохаживавшегося по кабинету и нервно разминавшего толстую плоскую «Астру» генерала. — Раз ты считаешь это мое указание необязательным, то персонально для тебя… — голос набирал мощь и раздражение. — В письменном виде…

— В трех экземплярах, — вставил словечко Вашко.

— Что? — замер Милорадов.

— В трех экземплярах, говорю.

— Слушай, ты владеешь языками?

— Не в достаточной степени…

— Жаль, я бы тебя на оставшиеся два года упрятал в самое дальнее посольство. Дворником! — заорал вдруг он. — Пока не научишься общаться с руководством…

Вашко не краснел и не бледнел с тех самых пор, как двадцать два года назад впервые услышал резкие слова от своего начальника, старшего лейтенанта Милорадова и они мало отличались от тех, что ему доводилось слышать постоянно. До конца гнева оставалось минуты три-четыре, а до следующей вспышки неизвестно сколько.

— Когда вы приступили? — голос стал нормальным раньше обычного.

— Шесть тридцать, у подъезда. Потом лестница, потом площадка.

— Результаты?

— Я докладывал. В восемь тридцать вышел из дома без собачки, потом появилась она с привязанной соседкой.

— Вон из моего кабинета! — вдруг заорал генерал, стремительно вскидывая руку с указующим перстом. — Я вас вызову, когда понадобитесь! И никуда из Управления без моего указания.

Вашко степенно поднялся и вышел, бережно и аккуратно прикрыв за собой тяжелую дубовую дверь.

— Как он там? — робко и испуганно спросил ждавший приема порученец с дорогой кожаной папочкой в руках. — Настроение ничего?

— По-моему, превосходное… — подчеркнуто добродушно расплылся в улыбке Вашко, извлекая из кармана желтоватую пачку с нарисованным верблюдом и вынимая из нее очередную удивительно ароматную сигарету.

— Ты не знаешь, есть в буфете «Астра»?

— Была. А что?

— Все нормально. После «Кэмэла», знаешь, всегда хочется чего-то отечественного. Пойду куплю…

2. ТАИНСТВЕННАЯ ПРОПАЖА

А документов у Орловского и не было. Вскоре после возвращения из Аршальска он написал статью и отдал ее в секретариат «Пламени». Писал он не дома, а у Кирилова. Каждое утро он извлекал из шкафа том Брокгауза и вынимал стиснутые страницами листы с документами, а вечером убирал их обратно. По дороге в редакцию он продолжал размышлять об утреннем разговоре с полным усатым незнакомцем и ничего толкового придумать не мог. Не мог он и понять, как расценивать ему это предупреждение, не мог взять в толк, от кого оно исходит: от друга или врага…

На площадке первого этажа, почти под самыми амурами с расколотым рогом изобилия он нос к носу столкнулся с главным редактором Сальковым.

— А, «золотое перо»! — приветствовал его он. — Кстати, кстати… А я как раз хотел тебя искать…

— Что-то со статьей? — Орловский