Хороший, плохой, неуловимый - Николай Иванович Леонов

гранту. Они не раз слышали его на конференциях. Кроме того, Егор сидел документоведом на кафедре, и вся переписка по поводу публикаций их профессоров и доцентов в наших сборниках, приезда в Саратов для оппонирования шла через него. В общем, он продолжал работать над нашей темой в Самаре, а когда наша кафедра не могла набрать нужное количество желающих поступить в аспирантуру, — она взяла со стола фарфоровую фигурку осла, — триумфально въехал в город.

— Вы сопоставляете, — Гуров иронично поднял бровь, хотя на деле оставался очень серьезным, — его с Мессией?

Она медленно обмотала хвостик чайного пакетика вокруг широкой ручки кружки.

— Он был своеобразным евангелистом «Отроков». Это ему пришла в голову мысль продвигать серьезное научное исследование через онлайн‐дневник. И идея с днями недели, которые мы должны поделить между собой, тоже его. Егор как‐то прислал нам в «Аську»… — она усмехнулась, — была такая бесплатная система мгновенного обмена сообщениями…

— Лидия Кирилловна, я ее помню, — успокоил Гуров. — А уж дискеты до сих пор где‐то на антресолях лежат.

— Слава богу! А то иногда кажется, я так стара, что дети скоро спросят, как мне удалось справиться с психологической травмой оттого, что динозавры вымерли.

— Представляю.

— Вы не знаете самого страшного, — мрачно заявила она. — Мои сын и дочь уверены, что это было после того, как распался Советский Союз.

— Давайте вернемся к евангелизму «Отроков во вселенной».

— Ах да! Простите. В общем, Егор поделился отрывком из интервью Бродского об Ахматовой. Что она была человеком другой эпохи, помнила не только даты, казалось бы, не столь важных событий, но и то, какой был день недели тогда. Егор предложил нам создавать нечто важное, своеобразно сохраняя для потомков хронику наших академических деяний, вплоть до дней. Мне вот досталась пятница. Логично для модного, — она показала пальцами кавычки, — контента.

— Какой день Егор взял себе?

— Понедельник, конечно. Когда Бог сотворил свет, отделил его от тьмы и назвал свет днем, а тьму — ночью.

— Где он сейчас?

— Не знаю. Может быть, в каком‐нибудь Оксфорде или Кембридже. Егор всегда был птицей высокого полета. — Полетучая опустила глаза. — Узнай он, как сложилась моя жизнь, посоветовал бы застрелиться.

— А остальные?

— Динка Соколова бы поддержала. Она публиковалась в «ЖЖ» по средам и легче всех пережила наше непоступление в аспирантуру, потому что выскочила замуж за парня с факультета компьютерных наук и информационных технологий через неделю после защиты. Мы все у них на свадьбе гуляли. На подарок скидывались. Она сейчас тоже домохозяйка, судя по фотографиям из Диснейленда в соцсети. С мужем в Штатах живут.

— Она или вы общаетесь с Радомиром Грецевым?

— Субботой? Радик был беззащитным, трепетным. Переживал трагедию каждого подростка, о котором писал, как свою собственную. Таким же был и Ваня Рюмин. Редкий лентяй, кстати, потому и Воскресенье.

— В этот день Бог отдыхал?

— Верно. Хотя Ванька отдыхал всегда.

— Почему вы говорите об этих ребятах только в прошедшем времени?

— Потому что их нет. В пандемию у нас была онлайн‐встреча выпускников. Всем хотелось поддержать друг друга. Радик и Ваня не «пришли». Ну, и кто‐то с курса сказал, что их нет. Вроде нелепо погибли на рыбалке летом.

Она уперла указательный палец в нижнюю губу, стараясь скрыть напряжение.

— А о смерти Юлии Новиной, которая стала известна как Юлия Юнг, вы не знаете? Ее похитили из съемной квартиры, где она консультировала, и зверски убили. — Гуров поделился экраном, на котором открыл фотографию с места обнаружения тела Чешевой.

— Какой ужас! — Полетучая застыла с ладонями, прижатыми в молитвенном сплетении ко рту. Ей казалось, что Гуров каким‐то образом перенес ее в самый ужас российской жизни, от которого, как она считала, ее непробиваемо укрыл немецкий фахверк.

— Это произошло в четверг, — глядя на нее в упор, проговорил полковник.

— Понятно. — Полетучая сникла и почти отрезала: — Вы говорите со мной, потому что подозреваете, что это сделал Максим?

— Он был на такое способен?

— Когда мы дружили? — выпалила Полетучая. — За кого вы нас держите?! Мы в отличие от информантов были студентами, — она отчеканила каждое слово, — Саратовского государственного университета.

Гуров хладнокровно проигнорировал захлестнувшую собеседницу волну гнева:

— А что насчет поста про избиение девушки?

— Чокер?

— Да, ее.

Полетучая опустила глаза и тяжело вздохнула.

— Мы так и не смогли добиться от него, был он там или нет. Макс был сложным человеком. Жил с полоумной бабкой и очень жестким, простым отцом. Его брат был скинхедом. Оба стыдились друг друга. Думаю, брат хотел, чтобы Макс проникся его убеждениями, потому и уговорил друзей быть с нами откровенными. Макс мог просто записать и художественно оформить рассказ из первых и запятнанных кровью рук.

— Ваше исследование принесло какую‐то пользу движению?

— Оно приобрело небывалую популярность в регионе. Слава лидеров распространилась по областным центрам. В Саратов начали прибывать сочувствующие из деревень. Именно этого наши информанты изначально хотели.

— Хотите сказать, что для Максима медные трубы не были искушением?

Она мягко улыбнулась:

— Были, конечно. Как и для всех нас. Та же Юлия стала «Мисс СГУ». Ее объявили воплощением академического ума и классической красоты. Радика пригласили выступить на пафосном учительском форуме. Ваня получил какую‐то премию от мусульманской общины. Хотя Макс в отличие от нас в таком вообще заинтересован не был.

— Он был из обеспеченной семьи?

— Вовсе нет. Но вроде бы жил с какой‐то знаменитой детской то ли писательницей, то ли поэтессой. Она издавалась большими тиражами и была готова вложиться в его научную карьеру. Слухов о нем было много всегда. Но поверьте: вопреки всеобщему убеждению Макс Тевс нарциссом не был.

— Почему вы в этом уверены?

— Потому что, — просто сказала она, — так считал Алексей Анатольевич. Однажды я уронила ручку, когда собирала вещи после его лекции, и меня не заметили ни Соляйников, ни декан, который пришел в аудиторию, чтобы обсудить наш блог в «ЖЖ» с ним. Он хотел знать мнение Алексея Анатольевича о Тевсе. — Полетучая смутилась. — Может быть, с моей стороны было некрасиво это все слушать, но, в конце концов, от их разговора зависела и моя судьба тоже. Кроме того, я уже сидела под партой, как будто нарочно спряталась. Что тут сделаешь?

— Так случается. Что Соляйников сказал декану о Тевсе?

— Что Максим — истероид, а не нарцисс. У него огромные проблемы с контролем эмоций. Он отдаст все за то, чтобы его заметили. Но не стремится управлять и манипулировать другими людьми, не ощущает удовольствия от получения власти над ними.

— Вам известно, где он сейчас?

— Макс? — На ее лицо было написано неподдельное изумление. — Он не стал защищать диплом и пропал, как только разразился скандал. Хотя его имя