Охота на одиночку - Сергей Бондарчик

Инструменты имеются, стальной уголок найдется, кабель, винты там разные…

Ладно, подумал Зосимов. Хоть и пятница, и приехать пораньше не мешало бы… Ну ничего, пожертвую часиком, все-таки начальство просит.

Работа затянулась часа на три. Ерохин как-то незаметно слинял в сарайчик, затюкал топориком, изображая страшную занятость, а Зосимов резал ножовкой уголки, сверлил отверстия, монтировал на срубе колодца выключатель, тянул силовую подводку, короче, всю работу провернул сам. Но когда был затянут последний винт и осталось только нажать на кнопку, у колодца чудесным образом возник хозяин и деловито спросил: «Ну как?» А что — как? Подставляй ведерко и набирай воду — сделано добротно, халтурить не умеем.

По солнцу — всего лишь ранний вечер, а на соседней даче по телевизору позывные программы «Время». Эти чертовы белые ночи — хоть уже и догорающие — кого хочешь собьют с толку. Зосимов глянул на часы и заторопился. Насос, конечно, штука хорошая, но пилить по шоссе на ночь глядя удовольствие на любителя.

— Не будь ты за рулем, обмыли бы мы это дело! — расчувствовался Ерохин. — Работа фирменная, в лучших традициях. Оно бы неплохо еще коробочку приделать на выключателе, чтоб дождь не заливал, но это я сам как-нибудь.

— Если надо, могу и коробочку, чего там…

— Ничего, ничего, не к спеху… Ты вот что, когда будешь проезжать тридцать четвертый километр, сверни налево, на проселок. Шоссе делает большую петлю, а ты — напрямик, через деревню Тарутиху. Восемь километров срежешь за нечего делать.

— Не застряну в какой-нибудь деревенской колдобине?

— Там асфальт. Кое-где, правда, разбитый, но ничего, проскочишь… Давай я тебе хоть яичницу на посошок сварганю, а? С копченым салом.

— Бог с ней, с яичницей, — сказал Зосимов. — И так приеду черт-те когда…

— Ну да, ну да, — понимающе произнес Ерохин. — Ты это, машину загони в пятый бокс, ключи у дежурного.

Низкое солнце уже катилось по зубчатой кромке придорожного леса, полосуя шоссе длинными тенями. Зосимов притормозил перед поворотом, пропустил отчаянно громыхающий «Урал» с прицепом и свернул на проселок. Трясясь на разбитом, латаном-перелатанном астальте, запоздало пожалел: стоило менять шило на мыло, тащиться по этой стиральной доске ради каких-то восьми километров; по шоссейке с ветерком — знай жми под сотку! — проскочил бы куда быстрее.

А Ерохин-то, паразит, не предложил срезать петлю, когда на дачу ехали. Еще бы — не тот комфорт. Может, вернуться, от греха, подальше?..

Да ладно, подумал Зосимов. Как-нибудь прорвемся. Авось…

3

Сержант Грищенко ругался от души, трясясь в кабине милицейского «уазика» по разбитому проселку. Суровая служба еще не довела его до сотояния полной остервенелости, когда острые эмоции выражаются исключительно матюгами. Самое сильное ругательство у него было: за-ра-за! В эту «за-ра-зу» вкладывалась и злость, и досада, и горестное недоумение.

Казалось бы, отстрелялся на сегодня, разобрался со всеми конфликтными мелочами жизни, — забей напоследок «козла» в дежурке и топай домой, где, по агентурным данным, стынет в холодильнике окрошка и пара бутылок пива. А завтра — выходная суббота, банька и прочие волнующие перспективы. Так нет же, пятницкие черти не дремали и подкинули-таки сюрприз. Позвонили из этой треклятой Тарутихи и паническим голосом сообщили о каком-то раздолбае Петьке, который бегает по деревне с двустволкой, ищет жену и грозится начинить ее дробью, а заодно и всех родственников, начиная с тещи.

Ух, за-ра-за!.

— Да не переживай, Семеныч! — сказал водитель Вася. — Повяжем мы этого му… извиняюсь, мужика. Все они храбрые под градусом да перед своими. Увидит милицию — наделает в штаны.

— Не наделает, Вася, — вздохнул Грищенко. — Знаю я этого заразу… Он дурной, понимаешь? А поддаст — дуреет до полного скотства, ни черта не соображает. И, главное, ни черта не боится, причем не от великой храбрости, а от великой дурости.

— Видали мы таких бешеных… Больше на публику работают. Чтоб страх нагнать на деревенских, чтоб уважали, значит.

— Оно-то да, есть немного… Жаль, пятницу мою изгадил, паразит несчастный. Такое было настроение!.. Нет, надо изгадить. За-ра-за!..

Вася понимающе кивнул и включил карманный приемничек, хитроумно укрепленный на приборной доске. Пропищал «Маяк», диктор сообщил, что в Москве двадцать один час, а потом прочувствованно рассказал об ужасном состоянии польской экономики.

— Ты бы лучше о наших болячках потолковал, — посоветовал диктору Вася. — Горазды мы в чужие кастрюли заглядывать…

— Навешает мне моя Надюха, — убежденно сказал Грищенко, думая о своем. — Никакого понятия о тонкостях милицейской службы. Ты ей — оперативная обстановка, а она — вперед всех лезешь, а на тебе и рады воду возить. Точно, навешает.

До Тарутихи оставался километр с небольшим, когда в той стороне прозвучал выстрел. Гулкий такой, раскатистый, эхом отразившийся от темнеющей стены запольного леса.

— Ого, — сказал Вася. — В деревне пахнет жареным!

— Этот придурок прямо-таки просится в зону, — пробормотал сержант. — Придется устроить ему черную пятницу. Останови где-нибудь у крайней избы.

Из-за придорожных кустов вышел расхристанный дядька с кривой дубинкой. Он замахал рукой, пританцовывая от нетерпения и часто оглядываясь. Вася тормознул. Грищенко спрыгнул на придорожную траву, потрогал кобуру.

— Это меня послали встречать, — сказал дядька, пришептывая и делая большие глаза. — Тут у нас такое… Чистый бандитизм, прости господи!

— Мужики в деревне есть? — поинтересовался Грищенко.

— Как же без мужиков-то? Есть мужики. Десятка два наберется. Не шибко молодые, но есть.

— Десятка два на одного паскудника? Ну и ну… Скрутили бы да врезали как следует, чтоб ума прибавилось. Что, слабо?

— Так страшно же! Бегает с ружьем, грозится всех поубивать. Это же Петька, не кто-нибудь. Ежели в подпитии — чистый зверь! Хоть в подполе хоронись.

— Ладно, дядя, не трусь, — небрежно произнес сержант. — Сейчас мы его успокоим… Полезай в кабину, покажешь дорогу.

«Уазик» медленно, словно крадучись, покатил в сторону деревни. Вечернюю тишину разорвал еще один выстрел из дробовика.

— Поднажми, Вася, — сказал сержант. — Пора брать за холку этого террориста задрипанного, пока он и в самом деле кого-нибудь не укокошил.

Около древнего, прогнувшегося веером забора остановились.

— Где-то здесь, — осипшим голосом произнес дядька.

— Намек понял, — сказал Грищенко. — На том, как говорится, мерси. И давай огородами… Сейчас тут начнется серьезный мужской разговор.

Дядька не стал долго себя уговаривать, шмыгнул в кусты и сгинул. Где-то невдалеке раздался визгливый, на нерве, голос: «У-у, суки, попрятались? Выходи по одному! Всех порешу!»

— Вон в том дворе, — показал сержант. — Похоже, на задах. Обойди его слева, тишком. Я пойду на контакт. Когда крикну: балда! — пугни, отвлеки на себя. А дальше действуй по обстановке.

— Есть, командир! — сказал Вася и, достав из кобуры «макарова», побежал вдоль