Слово вора - Владимир Григорьевич Колычев

Поэтому на радостях к тебе! А тебя дома нет.

– Тогда он на радостях в тебя!

– Чтобы ты его потом убил?

– За кого?! За тебя?! – хмыкнул Паша.

– Ах так!

– Иди ты!

– Сам иди!

Паша сначала кивнул, а затем уже мотнул головой.

– Не сейчас!.. В ауте я!

Он понимал, что вошел в пике – над мертвой, не поддающейся контролю зоной. Та же Мальвина могла спокойно всадить ему в шею нож. И Лева мог вернуться, чтобы решить с ним вопрос раз и навсегда. А так нельзя, Паша не мог оставлять ситуацию без контроля.

Он резко повел рукой, выбрасывая из рукава нож, «финка» вылетела, легла в руку, но продолжила скольжение. Паша едва удержал нож в руке. Сжал рукоять, только тогда успокоился. Хотя ситуация по-прежнему далека от идеала.

– Зачем нож? – спросила Мальвина.

Паша не мог ответить ей, язык такой тяжелый, неповоротливый. И тело совершенно неподъемное. Не по-детски его развезло.

– Ну ладно тебе дуться!

Кто-то сел на подлокотник, тугим бедром прижимаясь к его плечу. Этот кто-то говорил голосом Мальвины, но Паша обнял за талию Жанну. Впрочем, какая разница, и та проститутка, и другая. Но так других женщин в его жизни и быть не может. Не создан Паша для семьи, сегодня здесь, с одной, завтра там, с другой. А послезавтра нелегкая примет и закроет.

– Посмотри на меня… Ты так смотришь, у меня аж мурашки по коже… И под кожей! – блудливо хихикнула Мальвина.

Или Женя-Жанна. Кто бы там ни был, она соскользнула с кресла, и Паша почувствовал на своих коленях тонкие локотки. А затем почувствовал кое-что и другое… Не так уж и плоха жизнь, когда вокруг одни проститутки.

11

Тихо в парке, только ветер в кронах деревьев шелестит, желтые листья из них вытряхивает. Кафе летнее, людей мало, вкусно пахнет жареной свининой и пивом. Шашлык просто тает во рту, но Паша на мясо не налегает, у них с Савой серьезный разговор. Деньги он передал ему все без остатка, все двадцать восемь тысяч.

– Не хилого карася зажарили, – усмехнулся Сава.

– Да уж, неплохо.

– Мальвина, значит, карася подала.

– И сама плавниками вмазана. Чуронов заносит, она раздает, клиентура, все дела.

– Сколько себе взял? – вдруг спросил Сава.

Паша и глазом не моргнул, хотя и ждал этого вопроса. Ждал, но надеялся, что пронесет. Зачем Саве спрашивать у него, когда Зойку найти не трудно? И утаивать она не станет, как на духу скажет, сколько отстегнул Лева.

– Ни копья, ни цента.

Сава кивнул, будто прочел его мысли. Действительно, справки навести не сложно. И у Зойки спросить, и у самого Чуронова.

– Ты правильно все посчитал, – с важным видом изрек Сава. – Десять процентов на общак и столько же сверху… Десять от ста – это половина от двадцати. Или четырнадцать от двадцати восьми. Я правильно считаю?

– Правильно! – кивнул Паша.

Все-таки осилил он программу за среднюю школу, экзамены сдал, аттестат получил, впрочем, он и без того шарил в задачках на проценты. Как-никак за общаком в зоне смотрел.

– Четырнадцать на общак, остальное нам, – сказал законник.

Паша и с этим согласен. Тему поднимали, осваивали, он даже кровь за нее лил, к счастью, не свою. Нельзя же всю добычу сваливать в общак, так и себе ничего не останется. Само собой, Паша рассчитывал на вознаграждение с той доли, которую заработал на всех. Просто сам ничего не брал, чтобы не прослыть крысой. Сава у руля, ему и расчеты вести.

– Мы же должны что-то иметь? – задал риторический вопрос Сава.

Деньги Чуронов занес в рулончиках, в двух таких бочонках по десять тысяч, в четырех по две. Одну такую пачку Сава поставил перед Пашей. Две тысячи долларов как с куста. Его доля. Вроде бы много, но в то же время – это всего семь процентов от общей доли, которую он поднял фактически в одиночку. Никто ему ничем не помог, даже наводку не дали, сам все.

– Что-то не так? – спросил Сава.

Паша удивленно глянул на него. Он умел владеть собой, и вряд ли на его лице промелькнуло подозрение. Скорее всего, Сава сам понимал, что прокинул его, отсюда и беспокойство.

– Да нет, все так.

В конце концов, договор с Чуроновым строился на могуществе воровской власти, если вдруг что, Сава подпишется за него всем своим авторитетом, а у него самые прямые выходы на крутых воров. Никакой Тук не посмеет бросить вызов такой силе. Паша всего лишь посредник в этой схеме, так что две тысячи для него за счастье. Две тысячи полноценных долларов. И для этого совсем не обязательно запускать руку в чужой карман. К тому же Паша не собирался завязывать со своим воровским ремеслом. С темой разобрался, деньги занес, завтра выйдет на свободную охоту. И никто не будет стоять у него над душой. А на общак со своей добычи он занесет столько, сколько посчитает нужным.

– Ну вот и хорошо… На стрелку с Тихой ездил, это правильно, – в раздумье кивнул Сава. – Так и надо, пацан ты молодой, горячий. И для Тихи ты свой. И для него, и для всех. Давай дальше авторитет зарабатывай.

Паша внутренне усмехнулся. По ходу, Сава решил приставить его к Тихе, как комиссара к красному командиру. Чтобы от политики партии не отрывался. С одной стороны, все верно, Паша мог стать крепким связующим звеном между вором и пока еще подконтрольной ему бандитской бригадой. Но с другого бока, Паша сам вор, и беспределить на бандитских разборках для него западло.

– Ну, если это будет воровской авторитет, а не бандитский. Если я могу на терке называть себя вором.

– Ты вор, Паша. И на стрелке будь за вора.

– Тогда не вопрос.

Вору много чего нельзя, не положено, одно запрещено, другое нежелательно, третье на усмотрение схода. Но что вору нельзя точно, так это праздновать труса и жить спокойной жизнью вдали от бурных течений. Тихушник может заработать себе репутацию профессионала, но не авторитет.

– У тебя хорошо получается, Дылду реально в лузу загнал, – усмехнулся Сава.

Паша в знак благодарности кивнул, а вор продолжал:

– Люди все видят, все замечают. Будешь так и дальше держать, не будешь зарываться, люди тебя коронуют. Я подпишусь… Годика через два, – немного подумав, добавил Сава.

Но в любом случае он обозначил перспективу. Корона из рук самого Савы дорогого стоила. Через два года, через четыре, не суть важно. Главное, есть к чему стремиться. Вести себя правильно, не зарываться, и будет маза. А если мусора заметут, так тюрьма только сократит путь к короне.

От Савы Паша уходил окрыленным будущей перспективой и уверенным в себе еще больше. Он уже сейчас на стрелке мог называть себя вором, и никто ему за это не предъявит. А «вор» звучит гордо.

И в кафе к Тихе он входил, будто с нимбом воровского сияния, а там дебош, Рудик забивал ногами какого-то мужика. Столы перевернуты, между ними палач и жертва. Мужик лежал на боку, закрыв лицо руками, а Рудик лупил его ногой в живот. И пацаны стоят, смотрят, а бармена и вовсе не видно, и официанток тоже.

– Ша! – Паша властно поднял руку, требуя тишины.

Рудик нехотя остановился, повернулся к нему. Лицо багровое от ярости, кулаки сбиты до крови.

– Тебе чего? –