Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

– Вы уезжайте. А я останусь здесь, – сказал Симура.

Катя не вмешивалась. Парень сам решает. Но ей не хотелось бы оставлять его в доме ведьмы одного ночью. А причина? На душе было неспокойно…

– Точно? Охота переночевать здесь? – спросил Гектор.

– Мне надо разобраться. Подумать.

– Вольному воля. – Гектор внимательно его изучал. – Генератор включишь. Может, он еще пашет. Я тебе сейчас бензина солью. Поделимся топливом с тобой.

– А здесь хранились свечи.

Симура сомнамбулой шагнул к «стенке», секунду колебался, выдвинул ящик серванта и… достал толстую белую оплывшую свечу. Он уставился на нее, будто не веря, а затем разжал пальцы, и свеча шлепнулась на пол.

Он вышел на крыльцо их проводить. Гектор вел Катю через проход в зарослях. Они уже потеряли Симуру из вида во тьме, но знали: он смотрит им вслед. Они почти физически оба ощущали его пристальный взгляд.

– Катя, твои впечатления? Позарез надо мне тебя послушать, – объявил в машине Гектор, включая зажигание.

– А у меня нет слов, Гек, – честно призналась Катя. – Он свой собственный дом не узнал!

– Прикинулся идиотом? Разыграл нас? – Гектор вырулил на лесную колею в темноте.

– Я не знаю. Гек, ты видел его лицо? Разве он гениальный актер? Он обычный двадцатилетний студент.

– Не обычный. Подозреваемый в убийстве.

Катя молчала. Муж ждал от нее комментариев, выводов, догадок, предположений. А она пока не в силах даже описать свои эмоции и ощущения от посещения дома ведьмы. Они вновь мчались сквозь лес. И он не отпускал их. Гнался за ними по пятам. Лишал их покоя и способности правильно оценивать скрытое в его чаще, за хвойным пологом.

– Парадокс, Гек, – молвила Катя, глядя во тьму. – Если Серафим – убийца отца, мы с тобой выступаем на его стороне. Против всех. Против града Кукуева.

Гектор резко повернул голову к ней:

– Убийца… А мы… ты на его стороне. Катя, ты целиком и полностью на стороне убийцы. Случалось и прежде, а?

Он не отрывал глаз от нее. Сразу забыв про Кукуев, лес, тьму. Катя поняла, о чем ее муж думает сейчас. Совсем не о тайнах дома ведьмы…

И она уже отринула их от себя.

Вспомнила иное. Гораздо более важное для них с Гектором.

Их долгий разговор после возвращения из клиники.

Гектор тогда рассказал ей все. О годах скитаний по Кавказу, Ближнему Востоку, Сирии… О командировках, боях с террористами, поисках тех, кто покалечил его под сенью горы Тебулосмта. О возмездии каждому из своего личного списка приговоренных к ликвидации. Отмщение…

Водку он больше не пил. Говорил, потом умолкал надолго, вспоминая детали… Задыхался…

Катя слушала его, не перебивая. Не задавала вопросов, ждала, когда его голос срывался и он гасил в себе всколыхнувшуюся внутри ненависть, давил глухие рыдания, рвавшиеся наружу… Катя лишь крепко, очень крепко обнимала его, защищая – от себя самого. От разрушительной жестокой памяти, от угрызений совести… Всем своим существом она делила с ним его боль.

Никто, никто в целом свете не видел таким полковника Гектора Игоревича Борщова-Петровского. Ни враги, ни знакомцы во всех уголках Востока… Друзей-то он не имел… Лишь Катя знала его, своего мужа, настоящим… истинным Гектором из Трои.

Он умолк. А она открыла ему без утайки свое сокровенное – самый страшный день в жизни, когда сидела в заложниках в оружейной комнате и ждала неминуемой смерти – либо от того, кто ее захватил в заложники, либо от своих же коллег из полиции. Спецназ ведь готовился закачать в оружейный бункер спецсредство, газ, не рискуя открытым штурмом. А с газом – рулетка: либо откачают потом в реанимации, либо – конец. Катя, в отличие от мужа, во время исповеди не могла сдержать рыданий, признаваясь Гектору в животном ужасе, испытанном тогда. Никто ведь не собирался ее вызволять, отбивать у преступника в опасной схватке. Все стремились быстро прикончить его газом и отрапортовать, сведя к нулю собственные минусы и просчеты, не боясь в случае невезения пожертвовать жизнью сотрудницы пресс-службы. И Катя, давясь слезами, шептала Гектору:

– Именно тогда что-то сломалось у меня внутри. Глаза мои открылись на происходящее. Я поняла: мне не на кого надеяться. А потом я встретила тебя. И лишь один ты, Гек, поставил ради меня жизнь на карту, закрыл меня собой во время взрыва в Жаворонках, поймав осколок…

И она поцеловала его шрам от осколка.

А потом спросила его:

– Значит, ты всех прикончил, кто истязал тебя?

– Да, – ответил Гектор.

– Или кто-то живой остался?

– А что? – Он смотрел на нее пристально. И печально.

– Я подумала: если некто скрылся, заполз в щель в Катаре, в Иордании, Кувейте… Мы с тобой в Турцию отправляемся, в Трою, а могли бы вместо нее заняться поисками. Продадим нашу квартиру на Фрунзенской, мою бывшую. Деньги потратим на возмездие. Террорист, чеченец, знает тебя, а меня – нет. Я тебе помогу достать змею из норы.

– Катя, я тебя не узнаю, – прошептал Гектор, целуя ее губы.

– Я больше не служу в полиции. Мы с тобой теперь единое целое.

– Даже если бы кто-то из них остался, – ответил ей Гектор тогда, – я бы никогда не допустил твоего участия. Мои дела есть мои дела. Но никого больше нет. С последним я расквитался за месяц до нашей с тобой встречи в Староказарменске. Я работал в Конторе в 66-м отделе, но слух клубился: последнего из моего списка засекли в оазисе на границе Ирака с Ираном. И я подписал очередной «сирийский контракт» на полтора месяца. Грохнул игиловца, командира отряда в Ракке, – это входило в мой контракт, а затем уже сам, один, перешел сирийскую границу и рванул на машине к оазису.

Гектор тогда умолк. Перед его глазами всплыла незабываемая страшная картина. Гребень песчаного бархана. Пустыня. До границы с Ираном – десять километров. Внизу – его арендованный джип, простреленный в пяти местах. А они с Шамилем, чеченцем, бывшим боевиком, на бархане. Оба в крови. Гектор захватил его в оазисе, на женской половине дома, где тот прятался, прикончив его охранников. Шамиль в схватке исполосовал его кинжалом – прадедовским, знаменитым, им он не раз хвалился на камеру, перерезая горло захваченным в плен… Гектор сломал ему обе ноги и обезоружил. Всадил его кинжал ему в грудь. На гребне бархана он сидел и смотрел на умирающего врага. А тот, изрыгая проклятия, хрипел: «Я ж тогда в ущелье вставил тебе катетер и прижег твою рану в паху факелом! Этим я тебя