Збигнев Ненацкий - Трость с секретом

– Право же, пока я не знаю ничего конкретного. Они подъехали к дому Бутылло.

– В половине первого ночи я подошла к дому, – начала она рассказ. – Идя по дорожке через сад, я сквозь ставни заметила свет в комнате. Двери были открыты, но я не удивилась: муж знал, когда примерно я вернусь домой. Да и вообще у нас не было привычки запирать двери. Дом расположен в глубине сада, чужие к нам не заглядывают… – Пани Бутылло открыла двери и провела Генрика в комнату.

– Здесь, – сказала она шепотом. – Вот я точно так же вошла и сразу увидела лежащее у камина тело. В первый момент я остолбенела, но потом узнала мужа и бросилась к нему. Дотронулась до руки, она была холодной.

Она зажгла в комнате свет. Стоя рядом с Генриком, пани Бутылло с ужасом глядела на ковер перед камином.

– Нет, следов крови уже нет. – Потом, словно выйдя из оцепенения, она указала Генрику на кресло. – Пойду заварю кофе покрепче, он нас взбодрит. – И вышла.

Генрик закурил сигарету и представил себя на месте следователя. На ковре у камина лежит труп Бутылло, а рядом стоит насмерть перепуганная его жена. На что нужно обратить внимание? Какие задавать вопросы?

Пани Бутылло вошла с подносом. Кофе еще дымился.

– К сожалению, мы можем выпить кофе только здесь. Домик у нас очень маленький. Комната, где сидим мы, спальня и кухня.

– А вы не запомнили, о чем вас прежде всего спросил следователь? – спросил Генрик.

– Мой муж держал в руке обгоревшую спичку. Пакула сделал вывод, что убийца закурил, а спичку нарочно бросил на ковер. Очевидно, убийца знал, что муж был педантичен и очень бережно относился к своим вещам. Муж сразу нагнулся за спичкой, и тогда убийца…

– Ударил его штыком в спину, – докончил Генрик.

– Муж не курил, а в пепельнице нашли небольшое количество пепла. Я тоже не курю. Милиция пришла к выводу, что преступление произошло вскоре после прихода убийцы. Если бы он долго оставался в комнате, пепла наверняка было бы больше. Да и окурки бы остались… Он убил мужа, потом вытащил штык из раны и выбежал на улицу, оставив в комнате свет. Штык бросил в кусты и вышел на шоссе. Сразу за шоссе начинается лес… Или преспокойно пошел на трамвайную остановку и уехал на трамвае…

– Вам показывали штык?

– Конечно. Милиция спрашивала, не видела ли я у нас в доме или у соседей чего-нибудь подобного. Это был обычный немецкий штык. После войны я ни у кого такого не видела.

Они выпили кофе. Генрик снова закурил, а она попросила:

– Прошу вас, выполните ваше обещание и объясните, что именно в поведении моего мужа показалось вам странным.

Он рассказал ей о человеке, выдавшем себя за Рикерта.

– Это был пан Бутылло. Я узнал его сразу, как только пришел к вам. Ваш муж что-то искал в квартире Рикерта, но, очевидно, так и не нашел. Услыхав от меня о записной книжке Рикерта, он тотчас поехал к его сестре. Вы догадываетесь, зачем?

– Понятия не имею, в свои дела он меня не посвящал.

– У сестры Рикерта он пробыл очень недолго. Во сколько он вернулся домой?!

– Милиция установила, что он вернулся в половине одиннадцатого: соседи видели, как в это время наш желтый «вартбург» въехал в ворота. Кстати, видел и Гневковский, который совершал свой вечерний моцион.

– Пан Бутылло приехал один?

– Гневковский видел в машине только моего мужа.

– В шестом часу он вышел от Рикерта и лишь в половине одиннадцатого вернулся домой. Из Лодзи сюда езды меньше получаса. Где же он был все это время?

– Не знаю.

Генрик начал рассуждать вслух:

– Существует три возможности. Первая: убийца – кто-то из местных жителей. Вторая: убийца приехал сразу же после вашего мужа. Третья: убийца приехал раньше, чем ваш муж, и ждал его на шоссе или в саду. Не был ли замечен какой-нибудь посторонний, крутившийся возле вашего дома?

– Милиция информировала меня не обо всем, хотя и в этом направлении наверняка велись поиски. Я ничего не знаю.

– Хуже всего то, что нам неизвестны мотивы убийства. Поэтому оно кажется таким сложным.

Пани Бутылло взглянула на часы.

– Уже девятый, – сказала она. – Уложу вещи, и вернемся в Лодзь.

Генрик поднялся с дивана.

– А я загляну к вашему соседу пану Гневковскому. Думаю, что время для визита не слишком позднее, раз он в половине одиннадцатого делает моцион.

Пани Бутылло объяснила Генрику, как пройти к Гневковскому, и он, помахивая тросточкой, вышел из дома.

Пройдя шагов сорок в сторону трамвайной остановки, он очутился перед калиткой небольшого сада. За деревьями виднелся дом больше «виллы» Бутылло. Во всех окнах горел свет. Калитка была открыта.

Дверь отворил маленький старичок с седой бородой. Генрик показал удостоверение журналиста. Старик не скрывал своей радости. Но радость эта была вызвана отнюдь не появлением самого журналиста – Гневковский откровенно признался, что газет не читает, – а видом тросточки в его руках.

– Красивая вещь, изумительно красивая! – восторгался он. Взял Генрика под руку и ввел его в ярко освещенную комнату. Тут он отобрал у Генрика тросточку и принялся разглядывать ее со всех сторон.

– Старинной работы вещь, сразу видно! Палисандр я чую за версту.

Комната была довольно большая. Вдоль стен выстроились застекленные шкафы с десятками полочек, уставленных множеством чашечек, блюдец, вазочек и рюмок. Чашки и рюмки переливались самыми разными красками: золотой, желтой, голубой, рубиновой. Стены комнаты, казалось, были утыканы драгоценными камнями.

– Где вам удалось разыскать такое чудо? – спросил Гневковский, не отрывая глаз от трости.

– Купил в комиссионке. Дерните посильнее, – посоветовал Генрик, видя, как Гневковский тщетно пытается отвинтить ручку.

Гневковский дернул за набалдашник и вытащил штык.

– Потрясающе! Изумительно! – Восторгам старика не было конца.

Генрик деликатно отобрал у него трость и вложил штык в ножны.

– Я вижу, вы разбираетесь в тросточках, – заметил он. – Не сможете ли помочь мне в поисках ее предыдущего владельца?

– Но ведь вы купили эту вещицу в комиссионке! Там наверняка знают, кто сдал ее на комиссию.

– В магазин ее сдал мистер Рикерт. Он, к несчастью, погиб. Но у кого купил ее Рикерт?

– Не знаю. Трости не мой профиль. – Старичок сокрушенно покачал головой. – Но, должен признать, ваша тросточка красива. Удивительно красива. Сколько вы за нее заплатили?

– Пятьсот злотых.

– Можете считать, что вам ее подарили.

В комнату вошла светловолосая девочка с косичками.

– Дедушка! Мама спрашивает, что ты будешь есть на ужин. Старик отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. Девочка обиженно надулась и выбежала из комнаты. Гневковский взглянул Генрику в глаза.

– Вы пришли ко мне по поводу этой трости?

– Нет, просто пришлось к слову. Я репортер и пришел расспросить об обстоятельствах загадочной смерти вашего соседа Бутылло.

Старичок казался явно озадаченным. И снова Генрик ошибся: Гневковского привел в смущение вовсе не его вопрос – просто старичок не знал, где посадить гостя, и беспомощно озирался в поисках стула.

– Может быть, присядем сюда? – предложил он, указывая Генрику на два пуфика. Кроме них в комнате стояло только старинное бюро в стиле ампир.

– Что вы думаете о смерти Бутылло? – спросил Генрик. Тот пожал плечами.

– Несомненно, это очень печальная история. Мне не нравился Бутылло. Честно говоря, я его терпеть не мог. Он торговал старинными вещами и неплохо на этом зарабатывал.

– По-вашему, в его поведении было нечто предосудительное? Старик покраснел и заговорил быстро и сердито:

– Видите ли, коллекционирование порождается любовью к вещам старинным и прекрасным. Можно предаваться любви, в этом нет ничего плохого. Можно даже менять любовников, как перчатки, иметь их десять сразу. Но торговать любовью, покупать у одного и продавать другому – это, извините меня, сутенерство. Особенно отвратительно, когда сам ты этой любви не чувствуешь. Бывают некоторые коллекционеры, которые приобретут какую-нибудь редкость, подержат у себя немного, полюбуются ею, а потом продают, иногда даже с выгодой, но только потому, что имеют в виду покупку еще более красивой вещи. Их я понять могу. Я знаю также, что иногда приходится расставаться со своими коллекциями, когда нас вынуждает к такому шагу тяжелое материальное положение или внезапно возникшее новое увлечение. Но хладнокровно спекулировать редкостями и этим зарабатывать на жизнь омерзительно.

Теперь Генрику стало ясно, почему о дружеских отношениях между Бутылло и Гневковским не могло быть и речи – между Бутылло, который торговал старинными вещами, но в доме их не имел, и Гневковским, вся жизнь которого прошла в собирании коллекции фарфора и стекла, стоящей сейчас на полочках шкафов и сервантов.

– Чтобы собирать, нужно, наверное, иметь много денег, – заметил Генрик, оглядывая комнату. – Хорошая фарфоровая чашка стоит триста, а то и все пятьсот злотых.