Виниловый ад - Александр Анатольевич Степанов

здесь ни при чем.

Глава 7

После неудачного допроса Федор вышел из отделения и набрал номер Анастасии.

— Алло. Насть, привет. Это я.

— Привет.

— Как там по моему делу? Есть какие-нибудь новости? Выяснила, что это за оружие было?

— Да.

— Да? — Федор удивился, он не ожидал положительного ответа. — Круто. И что? Я оказался прав? Это струна?

— Нет.

— Хм. А что тогда? Скальпель?

Он зажал телефон между плечом и ухом, достал сигарету и почиркал спичкой.

— Судя по характеру повреждений, раны были нанесены чем-то острым и тонким, но не скальпелем. Скорее всего, иглой.

— Иголкой?

— Да.

— Но тогда как он так ровно? Под линейку? С помощью циркуля круги чертил, что ли?

Федор представил Подольского с огромным циркулем в руках.

— Не похоже. Выглядит так, словно порезы нанесены каким-то промышленным аппаратом.

— На станке?

— Да. Что-то наподобие ЧПУ-станка.

— Жесть. Больной пионерский извращенец, — Федор едва сдержался, чтобы не матернуться.

— Пионерский? Почему пионерский?

— Да так, — Федор затушил окурок, хотел подкурить вторую, но сигареты в пачке закончились. — Похоже, я ошибался в своих сомнениях. Видимо, это сделал он.

— Задержанный?

— Да, Подольский.

— Он сознался?

— Нет. Но я видел его припадок. В таком состоянии он явно себя не контролирует. Бредил про какую-то женщину, для которой написал любовное послание. Говорил о каком-то друге, который дает ему подсказки. Псих он, короче.

— И что сейчас?

— Ничего. Забрали в больницу. После того, что увидел, больше не сомневаюсь. Получается, Подольский их убил, отрезал язык, а потом запихал тела под резак…

— Нет.

— Что нет? Думаешь, не он?

— Нет. Не в том дело. Все куда хуже.

— Это как?

— Жертвы определенно были живы, когда он производил над ними свои манипуляции.

От слов Анастасии Федору стало не по себе. Он сглотнул и оперся о столб.

— Алло. Федь, меня слышно?

Федор молчал. Он представил, как Анатолий под крики женщин задорно поет свою пионерскую песню.

— Федь? Алло.

— Да, алло. Прости, да.

— В общем, похоже, порядок был такой: он обездвиживал, удалял жертве язык, после делал круговые надрезы на теле и только потом убивал, путем отрезания жертвам головы при помощи дисковой пилы.

— Понял, — Федор зашатался, сел на ступеньку. — Что-то еще выяснилось?

— Да. Думаю, важный факт — спираль, на теле расходящаяся.

— М?

— Порезы на теле в виде расходящейся спирали. Убийца привязывал жертве руки по швам и наносил по всей площади спиралевидные порезы.

— Расходящаяся — это как?

— Это значит, что он нарезал тела от центра наружу. От центра живота с шагом в два миллиметра. Мне пока сложно сказать, как он это делал, но, думаю, убийца закреплял жертву на некой вращающейся платформе. Платформе, над которой располагалась игла. И с помощью этой иглы он прорезал расходящиеся сферические контуры…

— Насть, можно без контуров? Попроще, пожалуйста. Голова и так уже не соображает.

Федор остановил выходящего из отделения полицейского и жестом попросил закурить.

— Как тут на словах передать? Можно представить некое устройство, похожее, скажем, на граммофон.

— Так, — Федор выдохнул дым.

— Ну вот. Получается что-то типа проигрывателя виниловых пластинок.

— Так. Дальше.

— Дальше тело вращалось, как пластинка, а сверху на него воздействовали резцом.

— Подожди, Насть. Хочешь сказать, на теле что-то записано?

— А? Нет. Вряд ли. Не думаю. Это я для примера, для наглядности, так сказать.

— Там послание?

Федор встал и выронил сигарету.

— Нет-нет. Говорю же, это вряд ли, — Анастасия задумалась. Подобная версия не приходила ей в голову. — Хотя…

— Так, Насть, нам нужно расшифровать послание.

— Постой. Так не бывает. Возможно, конечно, убийца это и планировал. Но фактически, на физическом уровне, реализовать подобную задумку крайне сложно. Невозможно. Твое смелое предположение годится только разве как гипотеза мотива преступления.

— Рано делать выводы. Сейчас буду.

— Зачем?

— Я должен сам это увидеть.

— Могу сбросить фото.

— Нет.

Он прервал вызов и поспешил на парковку.

«Если там записано послание, оно наверняка поможет мне в расследовании. А вдруг там подсказка? А вдруг там признание?» — рассуждал Федор, на ходу вытаскивая ключ.

«А если своим посланием убийца дразнит полицию? Дразнит меня. Решил поиграть, урод».

— Сейчас все узнаем, — произнес он и стер рукавом с бензобака белый след, оставленный какой-то птицей.

Федор надел шлем, застегнул куртку и завел свой мотоцикл. Завел «мапэд», как он стал называй свой байк вслед за Рамуте.

«Пора бы масло поменять», — подумал он, недовольно скривился и прибавил газу.

От отделения до городского морга рукой подать, можно было и пешком прогуляться, но уже осень, мотосезон скоро закончится, и придется оставить свой «мапэд» в гараже. Так что хоть километр, хоть сто метров, но Федор предпочитал проделать их верхом на своем любимом мотоцикле.

«Сейчас расшифруем послание и посмотрим, как он тогда запоет».

Мотоцикл выехал с парковки отделения на дорогу, свернул на первом перекрестке, проехал пару метров, во двор, объехал жилой дом, свернул перед детским садиком и запарковался возле здания больницы по другую сторону от забора парковки своего отделения полиции.

Федор нехотя заглушил двигатель, снял шлем и пошел ко входу в больницу.

— В морг, — сообщил он на пост, показал удостоверение и свернул возле лифтов.

Прошел знакомым маршрутом, спустился по лестнице и до конца по коридору до огромных металлических дверей, за которыми ждала Анастасия. Анастасия и два загадочно изрезанных тела.

— Привет.

— Быстро ты. Проходи. Кофе будешь? Нет, стоп, не закуривай. Днем здесь нельзя.

Федор убрал сигарету и подошел к телу одной из жертв.

На отмытом от крови теле на бледно-синей коже проявился четкий сферический узор. Рисунок точь-в-точь, как на поверхности виниловой пластинки. Геометрически верные, ровные неглубокие порезы.

— И что на них записано? — спросил Федор и сам ужаснулся холоду своего голоса.

Перед ним лежали двое убитых, два изуродованных человека. Две замученные женщины. А он смотрел на них, как заядлый меломан на очередной сборник незнакомой музыки, скептически присматриваясь к деталям. Ни жалости, ни сострадания, ни даже отвращения от увиденного он не испытал. Лишь любопытство, нетерпение и азарт дрессированной ищейки, напавшей на след.

— Откуда мне знать? Мы даже не уверены, что там что-то есть. Тебе сахар положить?

— Там точно что-то записано. Сто процентов.

— Скорее всего, нет. Это невозможно, — Анастасия посмотрела на Федора, чьи глаза умоляли дать хоть какую-нибудь надежду, и добавила: — Чисто теоретически, конечно, может, и можно. Но.

— Понял-понял, ты сомневаешься. Я — нет. И как нам проверить, кто из нас прав?

— Что?

— Как нам проиграть запись?

Анастасия исподлобья посмотрела на Федора, мол, что значит «проиграть»? Это люди, которых зверски убили. Это не пластинки. Где хоть намек на уважение к чужому горю?

От возмущения в ее