Стая Тамерлана - Александр Михайлович Бурых

широколицый. — Холостой патрон, холостой, ясно тебе? Первый у меня всегда холостой, ха-ха-ха-ха!!

Якубов поднялся. Ноги дрожали, во рту было солоно, и степь плыла куда-то в сторону, и еще душила, перехватывая горло, одышка, будто легкие пытались надышаться в последний раз.

— А вот второй патрон всегда с пулей. Хочешь проверить, а? — спросил мучитель, вновь наведя пистолет.

Круглое лицо этого человека светилось счастьем, широкая улыбка была почти сладострастной; сомнений не оставалось — изничтожение себе подобных — наслаждение для него. И тогда не успевший отдышаться Салим Раджабович Якубов, гордый и независимый человек, инструктор ЦК Коммунисти-ческой партии Узбекской ССР, упал на колени и заплакал. Он долго, нервически икая, без какого-либо дополнительного принуждения выбалтывал мельчайшие детали своего преступления. Черный зрачок дула висел на уровне лба, и Якубову казалось, что он исповедуется не перед людьми, а перед коротким толстым пальцем, замершем на курке, и перед спрятанным в бездушной железной трубке кусочком свинца, что готов в любой момент оборвать его жизнь.

Слова, вырывающиеся из вибрирующей гортани, продлевали и продлевали жизнь. Якубов незаметно для себя перешел к другим, более ранним аферам, о которых не ведал ни один человек. Он погрязал в несущественных деталях, повторялся. И не было сил остановиться. Вероятно, он мог бы фонтанировать словами, пока не умер бы от жажды, солнечного удара или полного умственного истощения.

— Довольно! — оборвал его коллега из центра. — Что, считаешь, на тот свет тебе рановато?

— Да, таксыр[2], да, я…

— Не торопишься, значит?

— Я… я… да я…

— Ну, хватит! Хватит… ломать комедию. Вставай, поехали.

Через три дня Заседин совершенно неожиданно предложил расколовшемуся и полностью осознавшему вину подследственному вместо тюремной камеры полную реабилитацию и сотрудничество. Идея была воспринята с благодарственным энтузиазмом, чуть не с целованием рук, а если бы только намекнули, то и ног. Уголовное дело, будто по волшебству, закрыли. Якубова восстановили в прежней должности.

Дело-то закрыли, но, как потом выяснилось, не уничтожили. Через несколько лет между дружками случилась размолвка, и Заседин дал Салиму почитать несколько интересных папок. После этого Якубов смирился с мыслью, что с крючка ему не сорваться до конца дней.

А тогда, после заключения союза, он продолжил заниматься привычным воровством, только под надежным патронажем нового друга. В более крупном масштабе. Тандем крепчал, обрастал связями и накапливал опыт. Их совместный клондайк не иссякал. Золотой песок в виде макарон, круп, мешков с сахаром и прочей армейской снеди, переплавляясь в звонкую монету, непрерывной струей тек в карманы. Но аппетит рос. Захотелось не мелочи, не песка, а самородков. Крупные военные чины добывали их, сбывая врагу оружие, или снабжали родину наркотой в цинковых гробах — вообще способ идеальный — не подкопаешься. Заседин с Якубовым нашли свой путь транспортировки зелья. Не слабее. Якубов отправлял, Заседин решал проблемы реализации в Москве или переправлял товар дальше. Богатство лилось в руки с неотвратимостью Ниагарского водопада.

Но день, как известно, сменяется ночью. Наступила пора, когда вся с любовью выстроенная ими цепочка рассыпалась. И не просто так, а под натиском Комитета Государственной Безопасности. Пришла настоящая беда! Друзья приготовились к худшему. И хотя их участие доказать было практически невозможно — все делали подчиненные люди, не знающие главных руководителей, КГБ может все.

И смог бы, но подоспело удивительное время — перестройка. Весна народов. Комитет залихорадило, он стал истаивать, как снеговик в оттепель. Какие могут быть расследования, если угольки глаз вытекают из орбит, нос-морковка отваливается, и нет сил сохранить лицо, и не превратиться в жижу?

Доверенному человеку Заседина майору Портнову удалось изъять все многочисленные тома, посвященные деятельности их альянса. (Кстати, гебист Портнов и был тем водителем, что отбивал некогда выстрелами ритм зажигательного танца для расхитителя государственной собственности из Узбекского ЦК партии.) Он, Якубов, тогда специально примчался в Москву. И вместе с другом Аркадием с наслаждением жег страшные бумаги в камине старой засединской дачи. Это потом уже Салим Раджабович небезосновательно подумал, что Аркадий мог сохранить часть документов. На память, как тогда, после первого их знакомства. Для подстраховки и чтобы при случае можно было прищучить узбекского друга. Хороший рычаг. Сам бы так поступил. И все последующие годы он подозревал Заседина. Понимал, что, случись размолвка, тот имеет против него вполне материальные профессионально собранные доказательства, в ответ на пустые слова Якубова. К тому же, Заседин был человеком непредсказуемым. Мало ли что ему придет в голову?

Потому каждой очередной встречи с другом Аркадием узбекский гость ждал с определенным напряжением. То ли давние страх и унижение не забывались, то ли еще что. А возможно, это было чувство зверя, не имеющего в своем лесу естественных врагов. Долго жил этот зверь непуганым. До той самой поры, пока не довелось свести знакомство с обжигающим клеймом, оставленным тяжелой лапой другого непуганого зверя. Еще более злобного и крупного.

Да вот еще и сон какой-то приснился сегодня под утро. Дурной сон, нехороший. Содержания его Салим Раджабович не помнил, но чувство осталось, будто к чему-то плохому, к беде привиделось. Словно предупреждение ему какое-то было.

* * *

Ресторан «Свеча» вырос в живописном загородном местечке около года назад. Это было двухэтажное кирпичное строение с арочными окнами под зеленой черепичной крышей и башенкой наверху. Башня, призванная символизировать название, была высокой и круглой, с заостренной, подобно карандашу, верхней частью и вертикальным штырьком на макушке, наподобие фитиля. Она немного напоминала минарет. Это не очень вязалось с европейским стилем сооружения, зато вполне отвечало склонности современного зодчества к эклектике. Очевидно, идею украшательского излишества архитектор срисовал с какой-то уж совсем авангардисткой натуры, поскольку более всего оно походило на фаллический символ. Но был в этой особенности и положительный момент: башенка служила неисчерпаемым источником известного рода шуток для местных острословов.

Перед входом в заведение раскинулся цветник, с левой стороны находилась открытая автомобильная стоянка. Сзади примыкал просторный крытый гараж. В огороженную территорию входило невеликое естественное озерцо. С четырех сторон прилегающую к ресторану землю окружал шумящий и зеленеющий, а то белеющий, в зависимости от времени года, лес.

Спонсировал затею со строительством через свое ведомство Аркадий Николаевич Заседин, и он же был фактическим хозяином «Свечи». Для него в некотором отдалении от ресторана был выстроен флигель о двух этажах, а в сотне метров за ним располагался собачник, где держали несколько гончих и ягдтерьеров: в свободное время Заседин был не прочь побаловаться охотой. Заведение быстро оценили состоятельные люди близлежащего городка, заглядывали сюда и москвичи и просто