Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

Это уже кое-что. Значит, у людей, не причастных к убийству, должно быть алиби на третье мая с часу до пяти дня.

И все же — почему они задержались в лесу до захода солнца? И куда ехали? Проселок за пасекой Юсуфа, миновав старый буковый лес, сворачивал на Шахар. Выходит, если это были преступники, они увезли деньги туда? Зачем? В Черкесске затеряться гораздо легче. Легче и незаметно выехать из города.

Значит, так: завтра с утра Арсена надо командировать в Шахар, пусть попробует выяснить — возвращался ли кто-нибудь из местных в поселок третьего мая примерно в девять-половине десятого вечера на пароконной подводе. Вряд ли чужие, не знакомые с поселком люди рискнули бы скрываться там после убийства. К кому они ехали?..

Жунид взял новый лист бумаги из лежавшей на столе стопки и опять принялся возить карандашом, накручивая свои орнаменты и узоры. Так легче думалось. Внезапно кончик карандаша остановился и, помедлив, вывел две буквы: Р. Б.

Как же он раньше не сопоставил?!

Конечно! Если они искали приюта в Шахаре, то прямой резон предположить, что таковой мог им пообещать Рахман Бекбоев. Возможно, он не случайно уволился несколько дней назад и навострил лыжи в неизвестном направлении? Честно говоря, странное исчезновение. Уж кто-кто, а он, Шукаев, знал Одноухого Тау. Не такой это человек, чтобы делать что-либо без веской на то причины. Пусть Сугуров еще раз проверит и на фабрике, и на квартире, которую снимал Рахман.

Но самое главное, конечно, — Кумратов. Во что бы то ни стало надо найти его останки.

Жунид вдруг порывисто встал и с досадой хлопнул себя ладонью по лбу.

— Идиот! Господи, какой же я идиот! — Он схватил телефонную трубку и набрал номер Гоголева.

— Виктор Иванович? Здравствуйте, Шукаев. Вы извините, что мешаю, но мне… Что? Хорошо, не буду. Сразу к делу. Мои все в разгоне, Вадим, Сугуров и Маремкулов — в лесу. Если можно, я хотел бы срочно послать Семена Родионовича в аул Хабль. Нужно у жены Кумратова попросить пули от его охотничьего ружья. Если они, конечно, имеются в доме… Можно, да? Спасибо. Вы сами пришлете его ко мне? Хорошо… Разумеется, буду держать вас в курсе событий.

Через десять минут Семен Дуденко уже мчался на видавшей виды «эмке» Гоголева по направлению к аулу Хабль.

А еще через два часа несколько пуль от охотничьего ружья Кумратова были сданы на исследование в бюро технической экспертизы.

Жунид по-прежнему сидел в кабинете Бондаренко и продолжал портить бумагу. Есть такая порода людей — в просторечии их называют «мазилками» — решают ли они обыкновенную школьную задачу, заняты ли размышлениями о более серьезных вещах, — руки их не способны пребывать в бездействии, если рядом есть карандаш или ручка. Бумага уже не так обязательна — рисовать можно на крышке парты, на столе или на подоконнике. Жунид Шукаев принадлежал к их числу, хотя не задумывался об этом.

Давно пора было пойти пообедать, а он все сидел, соображая, каким образом человек с чемоданом (если это один человек) мог принимать участие в трапезе кассира и охранника в столовой (в полдень), а затем (предположительно с тем же чемоданом, но теперь в мешке) оказаться в лесу, где его с двумя другими видел Итляшев в половине первого. Пешком туда за полчаса никак не добраться. Вполне вероятно, что этот тип с чемоданом, очевидно, хорошо знакомый и с Барсуковым, и с Кумратовым, знал, что деньги получены, сумел допытаться у них каким путем и каким транспортом они собираются ехать на фабрику и, опередив их вместе с двумя ожидавшими его где-то в условленном месте сообщниками, организовал нападение и убийство Судя по тому, что подвода появилась в показаниях свидетелей уже после предполагаемого промежутка времени, когда Итляшев видел подозрительную троицу, именно на ней могли ехать по проселочной дороге в Шахар кассир и охранник. Подводу надо искать, хотя это не так просто.

— Все вроде бы укладывается… — сказал Жунид и, поморщившись, потушил очередную папиросу о груду окурков в пепельнице. — Но вот как он сумел так быстро добраться до леса? Те двое могли его там ждать. Как ни крути, а без лошади, машины, велосипеда или мотоцикла — не обойтись. Верхом — слишком заметно — не так часто в наше время по городу скачут галопом. Велосипед? Горец в папахе с чемоданчиком и на велосипеде? Нелепо. И бросается в глаза. Значит — или машина, или мотоцикл. Все. На сегодня хватит.

Он снова снял трубку и позвонил в регбюро.

— Говорит майор Шукаев. Да-да. Меня интересует третье мая. Посмотрите, пожалуйста — угон машин или мотоциклов. Если есть, позвоните либо сюда, либо в гостиницу. Номер в гостинице 12–62. Хорошо. Буду ждать.

11. Перемены

Итак, все-таки — война! Конец Коноплянова. Цемент марки 750 Жунид торопит самого себя. Главная улика — бумажный пыж. Хорошо, что в Черкесске одно книжное издательство. «Родная речь» для IV класса. Сколько мальчишек и девчонок города учится в четвертом классе? Мотоцикл.

В этот день запомнившийся на всю жизнь не одному Шукаеву а очень многим кого так или иначе коснулась война Жунид проснулся раньше обычного, разбуженный пронзительным телефонным звонком Такой уж достался им телефон в этом гостиничном номере — резкий, горластый, — соседи даже жаловались администрации, потому что звонили Жуниду и Вадиму из разных мест достаточно часто. Приходил монтер, долго ковырялся в аппарате, вроде бы поправил, но через два дня в упрямом телефоне оглушительно щелкнуло, и он заголосил пуще прежнего. Жунид взял трубку.

— Да. Что? — он мгновенно подскочил, сбросив с себя одеяло и сел на кровати, опустив босые ноги на коврик. Вадим тоже проснулся и, сонно щурясь, с недоумением взирал на голый атлетический торс друга.

— Кто это в такую рань?.. — потянувшись, спросил он, но, увидев неожиданно изменившееся, жесткое теперь лицо Жунида, тоже сел и, оставив беспечный тон, уже с беспокойством повторил свой вопрос:

— Что случилось?

— Да. Да, — отрывисто сказал Жунид. — Хорошо. Есть. Мы будем через двадцать минут…

— Что?

Жунид положил трубку и несколько секунд молча, невидящим взглядом смотрел в пол. Лицо у него было перевернутое.

— Война, — сказал он глухо. — Они все-таки напали..

— Кто звонил? — вскочив с кровати, спросил Дараев.

— Гоголев.

— Поднимают по тревоге?

— Да. Одеваемся. Быстро.

Больше они не разговаривали до самого управления, куда приехали точно через двадцать минут, как и пообещал Жунид. В вестибюле сидел помдеж и регистрировал прибывающих сотрудников. Люди стояли группами и шепотом разговаривали. Тихий шелестящий шепот что-то напоминал Шукаеву, только он никак не мог сообразить, что именно: ассоциация не давалась, ускользала. А тут еще подошел его черед регистрироваться. Его записали. Он оказался тридцать пятым по счету. В мозгу засела эта цифра, и он потом полдня не мог от нее избавиться, мысленно повторяя: «Тридцать пятый… тридцать пятый…»

Только несколько недель спустя, вспомнив тишину того июньского утра в вестибюле управления и многоголосый тревожный шепот под его сводами, он понял, что это было похоже на подавленное, заторможенное состояние, которое возникает в доме, где кто-то умер.

Было около шести утра. Медный звон последнего удара старинных часов донесся из кабинета Коноплянова, и секретарь пригласил всех в зал заседаний. По дороге Жунид еще раз окинул взглядом Вадима, посерьезневшего Семена Дуденко, Сугурова и Маремкулова. «Мои — здесь», — подумал он и, взяв Дараева под локоть, двинулся с ним к первым рядам стульев.

На сцене за длинным столом президиума, накрытым темно-бордовой суконной скатертью, молча и хмуро стояли оба заместителя начальника управления — Гоголев и Леонтьев. Самого Коноплянова не было. Комиссар госбезопасности третьего ранга Михаил Иванович Колосунин, приехавший накануне из Ставрополя с Денгизовым, сосредоточенно дымил папиросой, похаживая вдоль задника, изображающего горный пейзаж, безвкусно и аляповато намалеванный самодеятельным художником. Полковник Денгизов тоже был здесь, стоял несколько сбоку, у столика, за которым обычно сидела стенографистка, и перебирал в папке какие-то бумаги.

Зал затих. Все молча, навытяжку застыли у своих мест.

— Садитесь, товарищи, — входя на трибуну, сказал Колосунин.

У него не было в руках ничего — ни бумажки, ни доклада Рука его слегка дрожала, когда он налил из графина в стакан немного воды, отпил и поставил с краю, на бортик трибуны.

— Благодарю, товарищи, за образцовую дисциплину, — начал он медленно и негромко, — стояла такая тишина, что было слышно, как поскрипывают на сцене половицы под грузным комиссаром. — Все прибыли вовремя. Собрались за сорок три минуты вместо часа, — он сделал паузу и продолжал уже другим тоном, в голосе его зазвучали холодные металлические нотки — Я должен сообщить вам, что гитлеровская Германия нарушила наши государственные границы и без объявления войны напала на Советский Союз..