Кот и мышь - Кристианна Брэнд

вы преисполнитесь благородной жалости и будете держать на замке ваш грязный журналистский ротик, но она узнала вас...

Движение острого ногтя по ее ладони, сухой шорох покрытой шрамами кожи, жадеитовое кольцо над сломанными костяшками пальцев...

— Конечно, как только вы ушли, она нацарапала своими жуткими каракулями требование объяснить вам все и устроить еще одну встречу. Я отказался, но не мог найти благовидного предлога. Полагаю, Ангел что-то заподозрила, хотя всегда поступала по-своему. Если она не могла повидаться с вами в доме, значит, ей нужно было сделать это где-нибудь еще. Поэтому написала вам записку, прося встретиться с ней у пещер, и попыталась передать ее вам перед вашим уходом...

Катинка старалась не смотреть на некогда любимое лицо — теперь в сравнении с ним изуродованное лицо Анджелы показалось бы верхом совершенства.

— Она написала эту записку? Но в ней говорилось...

— Я над ней поработал. Ангел завернула в нее кольцо, чтобы передать его вам вместе с запиской, но бумага, должно быть, развернулась и оказалась на полу, пока вы собирали вещи, высыпавшиеся из вашей сумочки. Когда вы ушли, я подобрал записку с пола. Но Ангел увидела фотографию, и я решил, что этому пора положить конец. Записка пришлась кстати — в ней только говорилось: «Встретимся сегодня вечером у пещер», а в конце стоял инициал «А.» Я добавил сверху «Анджеле» и превратил инициал в «Амисту» — мне казалось, это запутает след. Потом я вернул ей записку с парой ласковых слов, и она как миленькая начала карабкаться к условленному месту. Думаю, Ангел бы и без меня свалилась в пропасть, но я не мог рисковать после того, что случилось в холле, поэтому я достал из кармана ловушку для кроликов и бросил ей под ноги, когда она выбегала из пещеры. Я не устанавливал ее заранее, но это оказалось излишним. Конечно, я поступил глупо, бросив ловушку вниз, но я не мог допустить, чтобы меня застали с этой штукой в руках.

Катинка уже не слушала его. Она смотрела в пропасть, чувствуя, как к ее горлу подступает тошнота.

— Анджела собиралась броситься с обрыва?..

— После того, что она увидела в вашей сумочке в холле. Я понятия не имел, что фотография там, но она заметила ее, когда бросала туда кольцо. Господи, что это была за сцена! Крики, визги, всхлипывания! К счастью, слуги не могли разобрать ни слова. При ней была ее маленькая грифельная доска ~ она намеревалась прихватить ее на место встречи и поболтать с вами с ее помощью. В итоге Ангел нацарапала на ней, что видела фотографию. Этим она подписала себе приговор, так как знала слишком много! — Карлайон бросил небрежный взгляд в пропасть, словно измеряя ее глубину. — К сожалению, дорогая моя, это относится и к вам. — Протянув руку, он схватил ее за платье и подтащил к себе.

Катинка безвольно повисла на его руке.

— Ради бога, Карлайон... Я ничего не видела, ничего не знала и никогда не подозревала вас... Позвольте мне уйти, и я никогда... — «Если я погибну, — думала она, — это никому не поможет; он будет продолжать убивать женщин независимо от того, умру я или буду хранить молчание...» — Если вы пощадите меня, Карлайон, я клянусь всем, что для меня свято — моей бессмертной душой, моей покойной матерью, — что никому ничего не расскажу!.. — Но его глаза походили на голубые льдинки. — Тогда убейте меня другим способом, но не бросайте в эту ужасную пропасть... Я видела, как падала бедная Ангел — пожалуйста, не бросайте меня туда!

Но Тинка знала, что ее мольбы тщетны — ее скованный страхом мозг пронизывала лишь одна мысль: «Через минуту, возможно через две или пять, когда он устанет от собственного голоса, я умру...» Она знала, что на горе нет никого, кроме них, и что лишние мгновения жизни ей не помогут, но тем не менее...

— Почему вы должны убить меня, Карлайон? Я ничего не знала и ничего не могла сообщить...

— Знали и могли, — усмехнулся он, — хотя вряд ли вы сознаете это даже теперь. Покуда Ангел выступала на сцене, в моих интересах было сохранять ей жизнь — как вы сами правильно заметили, после первого несчастного случая никто не мог заподозрить меня в попытке убить курицу, несущую золотые яйца. Но кольцо!.. Во всем мире только вы знали о кольце.

— О кольце?

— Рано или поздно, вы бы вспомнили это... — Карлайон на мгновение отпустил ее запястье, но она была слишком слаба и измучена, чтобы пытаться отползти в сторону. — Мне чертовски не повезло! Спустя всего несколько недель после нашей свадьбы, когда я мог купаться в деньгах, ничего для этого не делая — только занимаясь с ней любовью, — она порезала руку этим чертовым старым кольцом, и началось заражение. Инфекция разъедала мышцы, и ничего нельзя было сделать... Предстояло потратить тысячи фунтов на лечение руки, которая, как я отлично знал, никогда не сможет достаточно растянуться, чтобы сыграть октаву, никогда не заработает ни шиллинга! Пение? Она могла петь не больше чем коростель — только издавала писклявое чириканье, с которым мирились ради ее игры на фортепиано... Голос Ангел приносил бы нам не более десяти фунтов в неделю — и то благодаря воспоминаниям о ее карьере пианистки. Нет, я не для этого на ней женился! Я не позволил газетчикам делать свадебные фотографии, чтобы их не увидели родственники моих покойных жен, и отвез на континент, где ее не могли так легко узнать, показав руку двум-трем хирургам. Но они только подтвердили то, что я уже знал: Ангел Сун перестала быть для меня полезной, и прежде чем это поймет кто-то еще, она должна умереть. Я убедил ее, что рассказывать о больной руке было бы скверной рекламой, и купил ей маленькую муфту, чтобы скрыть бинты. Но, хотя до сегодняшнего дня я ничего не знал, одной особе уже было об этом известно. Ангел проболталась о руке дешевой журналистке, которая могла в один прекрасный день сложить два и два и затянуть петлю у меня на шее. Как видите, дорогая мисс Джоунс, пришло время, как вы уже сказали, проститься навсегда! — Она попыталась отскочить, но он поймал ее так же легко, как и прежде. — Читайте молитву, дорогая. А что касается мистера Карлайона — этого homme fatale{39}39] — то