Человек с клеймом - Джоан Роулинг

Когда мужчина вынужден признать, что, несмотря на все усилия предотвратить это, он влюбился в женщину, с которой построил процветающий бизнес и которую считает своим лучшим другом; когда эта женщина уже больше года находится в стабильных, счастливых отношениях с другим мужчиной; когда первый мужчина понимает, что рискует и бизнесом, и дружбой, если открыто признается в своих чувствах, но при этом решает, что не хочет жить с осознанием того, что мог бы получить то, что хотел, если бы только сказал об этом, тогда этот мужчина должен решить, как, когда и где состоится долго откладываемый разговор. Страйк размышлял над этой проблемой с тех пор, как предпринял первую трезвую попытку разрушить барьеры, которые сам же и воздвиг между собой и Робин Эллакотт, рассказав ей, что Шарлотта была уверена в его любви к своей деловой партнерше и упомянула об этом в предсмертной записке.

В который уже раз, сидя за своей одинокой трапезой, Страйк вспоминал реакцию Робин на эти слова. "Ошеломленная" – пожалуй, лучшее определение. Ошеломленная, а затем взволнованная. Разговор прервало появление в офисе Райана, мать его, Мерфи. Когда Страйк и Робин снова встретились лицом к лицу, в ее поведении явно проскальзывала некоторая неловкость, которой раньше не было.

Такое поведение, конечно, допускало самые разные толкования. Возможно, это показывало, что у него были основания для надежды. В дни после своего косвенного признания Страйк внимательно следил за любой частотой упоминаний Робин о Мерфи или упоминаний о том, как она счастлива с офицером уголовного розыска, поскольку это, несомненно, было бы очевидным способом предупредить Страйка, что дальнейшее упоминание слова "любовь" между ними нежелательно, но он не заметил подобного роста. С другой стороны, она не предприняла никаких попыток вернуться к разговору, даже косвенно или в шутку.

С тех пор, подсчитывая многообещающие знаки, он иногда напоминал себе, что смущение не обязательно означает отвращение, что Робин однажды произнесла слова: "Я не хочу тебя терять", и что она открыто призналась ему, что он тоже ее лучший друг. Он вспоминал день ее свадьбы, когда она убежала со своего первого танца, чтобы догнать его и обнять. Однако в мрачные моменты он вновь переживал те роковые, пьяные секунды у отеля "Ритц" чуть больше двух лет назад, когда он потянулся поцеловать ее и увидел на ее лице явный отказ. Он был на восемь лет старше Мерфи, и хотя он без лишней скромности понимал, что очень привлекателен для определенного типа женщин, судя по имеющимся данным, он не был во вкусе Робин по внешности. И ее нынешний парень, и ее бывший муж (Мэтью Канлифф, мать его) были стройными, подтянутыми, классически красивыми мужчинами, в то время как Страйк напоминал Бетховена со сломанным носом и все еще, несмотря на периодические напряженные усилия, был на шесть килограмм больше своего идеального веса, который сам по себе должен был быть рассчитан с учетом потери половины ноги.

И Робин сегодня повесила трубку, как только он упомянул Шарлотту. Почему? Потому что она боялась снова услышать, что Шарлотта думала, будто он влюблен в нее? Потому что она хотела прекратить дальнейшее обсуждение этой темы?

Закончив свой стейк и чувствуя себя еще хуже, Страйк подошел к сумке, которую привез из Корнуолла, и достал из нее коробку из-под обуви, в которой лежали две старые шляпы Теда, переплетенная в кожу рыбацкая дубинка и фотографии, которые Страйк вынес из знакомого, теперь уныло пустого дома.

Он не плакал на похоронах Теда, несмотря на невидимую, тяжелую плиту, лежавшую на его груди все это время. После смерти жены два года назад его дядя становился все более слабым и растерянным, но даже когда Страйк кивал в ответ на банальные речи, произносимые доброжелателями на многолюдных поминках – "возможно, это и к лучшему", "он никогда не хотел быть обузой", "он бы сам хотел, чтобы все прошло быстро", – ему было трудно скрыть подспудную неприязнь. Казалось, все они забыли, кем был Тед на самом деле: не той шаркающей фигурой, которая однажды утром заблудилась на пляже, который он когда-то знал лучше, чем собственное лицо, а героем юности Страйка, его идеалом мужчины. Страйк был ближе всего к слезам, когда во время приветственной паузы в баре со своим старейшим другом Дэйвом Полвортом последний поднял пинту корнуоллского эля к потолку и сказал:

– Настоящий мужик, Тед.

"Настоящий мужик" – это полворсизм со множеством коннотаций. Быть настоящим мужиком означало быть сильным, любителем активного отдыха, но при этом принципиальным. Это означало отсутствие напыщенности, отказ от поверхностности и стержень спокойной уверенности в себе. Это означало быть сдержанным в гневе, но твердым в своих убеждениях. Полворту, как и Страйку, приходилось искать образцы для подражания среди мужчин там, где он мог их найти, потому что ни у одного из них не было отца, который мог бы считаться "настоящим", и оба мальчика нашли в Эдварде Нанкарроу человека, достойного восхищения и подражания, чье одобрение значило больше, чем звезда любого школьного учителя, и чьи упреки подстегивали желание учиться лучше, работать усерднее, чтобы вернуть себе доброе мнение Теда.

Страйк достал старые фотографии и стал рассматривать их одну за другой, остановившись на самой старой, черно-белой. На ней был изображен крупный, смуглый, грубоватый мужчина с темными вьющимися волосами, точь-в-точь как у Страйка. Он стоял спиной к морю, положив огромную руку на плечо мальчика Теда, лицо которого было искажено тревогой.

Тревик Нанкарроу, дед Страйка из Корнуолла, умер еще до его рождения, и, зная все, что он знал об этом человеке, Страйк не испытывал чувства утраты. Любивший много пить и крепкого телосложения, Тревик считался полноправным членом общества за пределами семьи. В семье же, по словам его детей, он был настоящим кошмаром.

Многострадальная жена Тревика умерла молодой, оставив его одного с двумя детьми, родившимися с разницей в четырнадцать лет: Тедом, которому было шестнадцать, и Пегги, матерью Страйка, которой было всего два года – столько же было Руперту Флитвуду, как вдруг вспомнил Страйк, когда оба его родителя исчезли под смертоносной массой громыхающего снега. Мать Тревика предложила очаровательной маленькой Пегги дом. Такая же капризная и подлая, как ее сын-алкоголик, старушка не находила времени для Теда: подростки были неряшливыми и шумными, и их место было с отцом, в то время как Пегги, настаивала старушка, любила и нуждалась в своей бабушке, которая с гордостью одевала ее и ухаживала