Томаш Миркович - Паломничество в Святую Землю Египетскую

Но как же случилось – спросишь ты, наверное, – что наш предок мог изображать турецкого посла? Чтобы это тебе объяснить, придется заглянуть еще на десяток с лишним лет в глубь истории: именно тогда Абадия Сецех, в ту пору еще юноша, попал в татарский плен. Был год 1640-й или, самое позднее, 1641-й – на это указывает факт, что его сразу же перепродал дальше, так что у семьи не стало шансов его выкупить. А после подтверждения договора, заключенного между Владиславом IV и султаном, в каковом документе содержался пункт, требовавший освобождения взятых в неволю подданных обоих государей, турки начали отправлять невольников на самые окраины империи, чтобы не отдавать их даром. Таким-то образом Абадия очутился в Египте; так в его случае проявился схер.

Разумеется, Абадия был не единственным польским невольником в Египте; как следует из реляции Мястовского, Львовского подкомория, который ездил послом от Владислава IV к султанам Мураду и Ибрагиму, в то время, когда был захвачен Абадия, польских пленных в Турции насчитывалось сто пятьдесят тысяч. Большей частью это были солдаты, взятые в неволю под Цецорой и Могилевом, когда польские войска были разбиты в пух и прах; преимущественно их отправляли на галеры, где зачастую приковывали к скамьям совершенно голыми; в число остальных входили главным образом захваченные в плен при последующих татарских набегах. Взятых в ясыр продавали во все края Оттоманской империи, в том числе нередко в богатый Египет.

Тебе наверняка известно о янычарах, отборной турецкой пехоте, которая формировалась начиная примерно с 1330 года из молодых христианских пленников, воспитанных в духе мусульманского фанатизма; они играли большую роль в борьбе за наследование султанского трона, а начиная с семнадцатого века, сами не раз поднимали бунты против султанов, что в конце крнцор и привело к их ликвидации. О мамелюках тебе наверняка известно меньше, хотя и происхождение их, и конец напоминают историю янычар в Турции: как указывает их название – «мамлюк» значит по-арабски «невольник», – это были невольники, которых со времен Фатимидов привозили в Египет, обычно детьми, а там воспитывали из них солдат; конец их наступил в 1811 году, когда Мухаммед-Али созвал всех мамелюков на большой пир в каирскую Цитадель и велел албанцам под предводительством Салиха Куша открыть по ним огонь со стен: всего нескольким мамелюкам удалось уйти живыми, в том числе лишь одному бею, который с лошадью спрыгнул со стены Цитадели. Но прежде чем это случилось, мамелюки одержали множество великих побед, особенно с середины тринадцатого до начала шестнадцатого века, когда их представители раз за разом занимали султанский трон в Египте. Не хочу тут тебе рассказывать о двух мамелюкских династиях – бахритской и бурджитской, – вторая была интересна тем, что ее составляли черкесы, и потому отличалась несказанной красотой ведь и черкешенки пользовались репутацией самых красивых невольниц во всей Оттоманской империи; не хочу тут углубляться в историю их страны, интересную хотя бы тем, что в шестнадцатом веке она отказалась от христианства ради мусульманской веры, то есть совершила то, чего турки при Мураде хотели от Польши, угрожая захватом; все это теперь дела второразрядные. О мамелюках я упомянул затем, чтобы убедить тебя: в Египте юный невольник – такой, каким Абадия был в те времена, – мог достичь немалой власти, положения и богатства. Спустя свыше ста лет по выезде Абадии из Египта белый невольник, известный под именем Али Бей, даже объявил себя султаном и, отложившись от Турции, завоевал Йемен и Сирию, после чего начал переговоры с Венецией и Россией о союзе против Порты. Поэтому ничего удивительного, что и Абадия Моисей, проданный из Константинополя в Египет скорее всего во времена Максуда-паши, сумел ко времени своего отъезда не только обрести свободу, но и стать беем, на что однозначно указывает его арабское имя, – Сесех-бей.

Абадия, хотя и первородный сын, в момент пленения был слишком молод, чтобы быть посвященным в историю нашего рода и узнать его миссию, так же, впрочем, как и я ничего не узнал от отца, потому что тот умер слишком рано, чтобы открыть мне тайну. Но, как ты уже знаешь, Абадия о своем отечестве не забыл – как бы по иронии судьбы совершенно не зная, что это лишь приемная родина его предков, в то время как страна, где он оказался, родина подлинная, – и когда Польшу постигло шведское нашествие, он отправился в Стамбул, чтобы побудить султана к войне в ее защиту.

Несомненно, при султанском дворе он выступал не как частное лицо, но как представитель Омара-паши, которого ему еще раньше удалось склонить на свою сторону и, наверное, даже получить от него обещание прислать египетских солдат, которых Порта охотно использовала в своих войнах. Несмотря на это предложение, проект Абадии был отклонен, поскольку Порта в спасении Польши не видела никакой пользы; Тури это время скорее была бы сама готова выступить против Польши или России, чтобы увеличить свою территорию за их счет. Единственным аргументом в пользу войны со Швецией было то, что та, победив Польшу, станет могучей державой, способной в будущем создать угрозу Оттоманской империи, но этот аргумент показался султану не слишком убедительным. А отправка войск из Египта для защиты Польши без поддержки Порты была задачей невыполнимой, хотя, вероятно, и эта мысль приходила в голову нашему предку, прежде чем он решился направиться ко двору Фридриха III, выдавая себя за посла; но, как ты уже знаешь, в конце концов он так и сделал, спасая таким образом нашу приемную родину от третьего бедствия.

Я охотно описал бы тебе возвращение Абадии из Дании в наше родное Сецехово, так же, впрочем, как и его похождения в Египте, поскольку, хотя сам он никакой реляции на сей предмет не оставил, я чувствую себя в силах на основании общих сведений воспроизвести все с большой точностью. К сожалению, сделать это мне не позволяет время, неумолимо бегущее вперед, – собственно, не столько само время, сколько его нехватка. Поэтому скорее перехожу к куда более новым временам, а историю Абадии дорасскажу тебе, как только приедешь, что, как я надеюсь, ты все же сделаешь – а если нет, то тогда узнаешь всю историю нашего рода до наших дней из моего послания, пусть даже отрывочно.

Полагаю, что во всей этой реляции тебя многое должно удивлять, ведь с историей своего рода ты, наверное, знакомишься впервые, но особенно должна тебя поразить одна деталь, а именно – второе имя Абадии Моисея, ведь в твоем отечестве это имя носят одни евреи, а как раз еврейской крови в наших жилах никогда не было. Полагаю, еще более ты удивишься – поскольку не думаю, чтобы мать тебе об этом рассказывала, – что и у меня второе имя тоже Моисей, как и у моего отца, а твоего деда, Гелазия Моисея Сецеха. Но, наверное, удивление твое столь же быстро исчезнет, поскольку, зная уже из моего письма о связях нашего рода с Египтом, ты, несомненно, догадываешься, что именно к ним и относится это имя, и, вероятно, подозреваешь, что оно потому дается в нашем роду каждому первородному сыну, что как Моисей из Египта вывел детей Израилевых, так и первый Сецех, то есть Суну, вывел род наш из Египта.

Знакомство с историей нашего рода, как представляется довольно просто объясняет, почему это имя наследуется у нас в роду из поколения в поколение; но знай, что, когда я сам начал интересоваться судьбами нашего рода, мое второе имя было для меня – не считая нескольких исторических упоминаний о Сецехах – единственным, да и то неясным, ключом к богатой истории рода Сецехов и его миссии. Не знаю, известно ли тебе что-либо о твоем деде – моем отце; подозреваю, что после смерти Ежи и разрыва всех связей со мною мать, возможно, так воспитывала тебя, что о своей родне по мужской линии ты знаешь немного, потому прости, если часть того, что я стану рассказывать, ты уже слышала. Однако складывается так, что я должен упомянуть по крайней мере о смерти отца, твоего деда, потому что, когда это случилось – в 1928 году, – мне было тринадцать лет, а из братьев моих – твоих отца и дяди, родившихся соответственно 13 июня 1924 года и 1 декабря 1925 года, – первому было неполных четыре года, а второму всего два года и восемь месяцев. Я был слишком молод, по мнению отца, чтобы доверить мне историю рода, но, уезжая лечиться и сознавая, что болезнь произвела значительные разрушения в его организме, он, кроме завещания, написал длинное письмо, адресованное мне – подобно тому как я к тебе сейчас пишу, – и этот документ, оставленный у адвоката, должны были мне вручить по достижении двадцати одного года. Я родился 23 января 1915 года; как легко сосчитать, вручение отцовского письма должно было состояться в начале 1936-го. Увы, за год до этого в здании, где располагалась адвокатская канцелярия, случился пожар, и все хранившиеся там бумаги сгорели. Жаль, что отец не распорядился передать документ на мое восемнадцатилетие, хотя в то время я не столько узнал бы из него истину, сколько нашел бы подтверждение собственным открытиям, ибо сам в то время о связях нашего рода с Египтом уже знал немало.