Тобиас Хилл - Любовь к камням

Камень сверкнул на него взглядом, и Залман ошеломленно захлопал глазами. Этот образ запечатлелся на его веках и плясал там. Вот так он всегда будет помнить этот камень! Даже после того как мир станет пугающим, нереальным в своей тонкости, Залман будет вспоминать, как ему открылось «Сердце Трех братьев». Вот что он шептал в доме раввина Иуды — знание, способное заглушить плач Даниила. Что бриллиант ожил. Он видел это, видел! Бриллиант смотрел на него, холодный, очеловечившийся от возраста. Некий глаз, открывшийся в какой-то мертвой голове.

— Припадок. Вот и все.

— Припадок? Позор, вот что это такое. Больше мы такого не можем допустить. Пять лакеев. Пятеро, черт возьми, чтобы удержать его!

— Нет. — Даниил покачал головой. — Никто его не держал. В этом не было нужды.

Джордж Лис шагнул к нему и зашипел:

— А это не главное, Даниил. Главное — пять слуг. Пять ртов, которые нужно было заткнуть, пока они не начали болтать на Флит-стрит25. Знаешь, во что это обошлось мистеру Ранделлу?

Был полдень. В узком камине еще горел огонь. Даниил сидел перед письменным столом, Эдмунд за ним, подперев белыми руками подбородок. Джордж говорил, расхаживая по комнате:

— Дорогой у вас получился рабочий день за счет нашей репутации.

— Брат говорит, что этот бриллиант наш.

Джордж отмахнулся от него. Даниил не сдавался.

— Он так считает. Он знает свои камни. — И повернулся к Ранделлу: — Может быть, сэр, показать ему шпинель? Тот камень, что мы вам продали? Это наверняка успокоит…

— Перестань. — Джордж снова стоял перед ним, тыча пальцем. — Это не тот случай, чтобы тебе бросаться обвинениями.

Огонь, потрескивая, плясал в камине. Даниил повернулся к нему. Увидел, что в кабинете Эдмунда нет окон, и удивился, что раньше этого не замечал. Комната скряги, сейф для сейфа. Сегодня отсутствие света ему казалось каким-то изъяном. Он подумал о камне — бриллианте из кувшина или из дворца, Даниил толком не знал откуда. О свете в резных буквах его надписи «Для защиты от призраков».

Он покачал головой:

— Мне очень жаль, Джордж. Правда.

— Ну что ж… — Продавец сел. — Раз на то пошло, и мне жаль. Когда он сможет приступить к работе?

Даниил поднял взгляд.

— Вы возьмете его обратно?

Лис нахмурился.

— Он знает корону. Подбирать другого человека вместо него поздновато.

Ранделл вскинул горбоносое лицо.

— Он спал?

— Мало. Вчера ходил всю ночь.

— Ходить ночью по улицам в такую зиму! У него какой-то винтик…

Эдмунд взмахом руки велел обоим замолчать. Уставился, помаргивая, на Даниила. Тому показалось, что в старом ювелире есть что-то от рептилии. Какая-то сдержанная, притупившаяся от спячки жадность.

— Скажите своему брату, — он взял старое перо, обмакнул его и начал писать, — что сегодня у него выходной, но завтра пусть выходит на работу или увольняется. Если последнее, то он нарушает условия контракта. В таком случае все деньги, которые мы должны, могут быть удержаны. Нужно делать корону, и ваш брат будет ее делать. Иначе мы будем вправе не выплатить ничего или выплатить какую-то часть долга за три — незначительных — камня, которые я купил у вас и вашего брата.

Он перестал писать, взял песочницу и посыпал песком страницу.

— Завтра, когда мой адвокат ответит на этот запрос, я буду точно знать, как обстоят дела. А пока что, надеюсь, я все понятно объяснил. Всего доброго, мистер Леви. Где выход, вы знаете.

В киоски на Флит-стрит только что доставили послеполуденные газеты. Даниил купил «Сан» и «Тру сан», еще слегка теплые, сунул их под мышку. Думая о Ранделле, словно тот все еще находился рядом.

Королевские ювелиры его обманули. Он пытался поверить этому, искал подтверждений. Эта мысль вызывала у него досаду и легкое любопытство, не идущие ни в какое сравнение с тем чувством утраты, какое он наблюдал у Залмана: с приливом ужаса, словно тот не мог жить без камня, который уже продал. Даниил попытался представить себе, что еще может хотеть такой человек, как Ранделл. Правда, ни у кого больше нет такой жадности к камням. Он слышал об этом от Джорджа. От мистера Лиса, говорившего о том, что лучше всего знал. «Хотение ненасытно. С чего тебе быть другим?»

Воздух был скверным, смог стал гуще от дыма зимних печей. Половина лавок была закрыта, словно владельцы решили, что зима стала слишком холодной для торговли. На Стоункаттер-стрит Даниил купил яблок, вчерашнего хлеба, острого сыра и бутылку сладкого вина, сунул покупки под пальто и устало побрел по грязному снегу. На холме окно у Джеймса Райдера светилось, он вошел внутрь и ждал, пока аптекарь приготовит Залману настойку опиума. Тот громко, как все фармацевты, кашлял, двигаясь между полками с бутылками и пузырьками — настойками шафрана и наперстянки, наливками с алоэ и железом, мазями из смолы и дегтя. От рвоты, от лихорадки, от ночных кошмаров. Даниил расплатился и понес все, что у него было, по черной лестнице в мансардную комнату.

— Надеюсь, после прогулки ты проголодался…

Запыхавшийся Даниил открыл дверь и замер. На фоне окна темнела какая-то фигура, заслонявшая собой почти весь свет. Даниил произнес неожиданно для себя: «Тигр».

Залман повернулся. Даниил увидел, что глаза у него закрыты, рот вялый. В профиль лицо было бледным, до того пустым, что казалось оскорбительным. Потом оно перешло в тень. Даниил физически почувствовал, как внутри поднимается страх, он сел на кровать и принялся неуклюже расстегивать пальто, доставая покупки. Сглотнул и раскрыл газеты, читать которые не собирался.

— Ну, кажется, в газеты ты не попал.

Ответа не последовало. Даниил вынул очки, холодными руками надел их и стал читать вслух, следя боковым зрением за неподвижным Залманом.

— «Сан» продолжает писать о пожаре на лондонской бирже. Насосы замерзли, пришлось отогревать их, чтобы можно было поливать водой горящее здание. Прочие отговорки и все такое. А в «Тру сан», давай посмотрим, пишут о Попрыгунчике. — Он заставил себя рассмеяться, не отрывая глаз от страницы. Стараясь не думать о минуте, когда не узнал родного брата. — Он кажется чудовищем. «На внушаемый Попрыгунчиком страх обратили внимание лорда-мэра Лондона». И все такое прочее. «Появился в Барнсе в виде белого быка, в Финсберри как огнедышащий дракон». И все такое прочее. «В Кенсингтонском дворце белым бабуином, взобравшимся на теплицы королевы».

— Где дракон?

Даниил поднял взгляд — брат беззвучно подошел к кровати. Глаза его выглядели остекленевшими, но речь казалась разумной. «Как будто, — подумал Даниил, — то, что я читаю, представляет какой-то интерес». Он отложил газету.

— В Финсберри, Залман. Как ты себя чувствуешь?

Тот нахмурился, словно подыскивая ответ, потом вдруг широко зевнул и сел.

— Хорошо. Лучше, чем за последние месяцы. Что за еду ты принес? Хлеб?

— Да. И твою настойку.

Залман кивнул.

— Она мне больше не понадобится. Ага. И сыр.

Он взял булку и разломил пополам, стараясь, чтобы крошки падали на оберточную бумагу.

— Хорошо чувствуешь себя, правда? Долго спал?

— Сто лет. Чувствую себя на самом деле хорошо. — Он достал из кармана потускневший железный перочинный нож и стал нарезать сыр. — Прошлой ночью я ходил к докам и обратно. Стоящие на якоре суда вмерзли в лед.

— Я разговаривал с Джорджем и мистером Ранделлом, — осторожно продолжал Даниил. — Они говорят, этот бриллиант не наш.

— Лгут.

Залман поднял взгляд на Даниила, улыбнулся и стал разбирать яблоки.

— Они говорят, ты должен доделать корону. Иначе наши контракты нарушатся, и деньги, которые они должны нам, будут удержаны.

— Это блеф. Они лгут и лгут.

— Значит, не останешься на работе?

— Останусь. — Голос его звучал тихо. Яблоко в руке с шипением треснуло, обнажив белую мякоть. — Теперь я не ушел бы ни за что на свете.

Он снова улыбнулся брату, ожидая ответной улыбки. Оба сидели на кровати и ели.

«И» было изменой Иуды,

Он предал за деньги Христа,

Обрекши на крестные муки,

А после повесился сам.

«К» было монаршьей короной,

Носил ее добрый король…

Марта прервала чтение, поперхнувшись сухим грудным кашлем. Даниил подался к ней, но приступ уже прошел, оставив ее обессиленной. Она откинулась на спинку церковной скамьи. Отзвуки кашля разносились по всему серому пространству собора Святого Павла.

— Марта, ты не должна простужаться даже ради чтения.

Она пожала плечами; лицо ее было бледным.

— Здесь теплее, чем снаружи. Со свечами лучше. Хорошо у меня получается, сэр?

— С каждой неделей все лучше.

— Мне нравится здесь. Учиться.

Даниил улыбнулся ей и своим мыслям. В нефе прихожане надевали пальто среди многочисленных статуй.

— Церкви прекрасная вещь, Марта, — негромко произнес он, — но только когда в них люди. Без нас они просто камень.

— Раньше я никогда здесь не бывала.