Танец теней - Яков Осканов

понял, что лежу в каком-то шалаше, буквально сооружённом надо мной. В щелях меж набросанных веток показался свет, и я понял, что наступает утро.

Попытка пошевелиться далась с трудом, и я обнаружил, что не могу согнуть левую руку. И ногу тоже. Они были примотаны к чему-то твёрдому. В голове моей было какое-то отупение, какое бывает, когда тебя резко вырывают из объятий глубокого сна. Я попробовал приподняться на локтях, но тут же закашлялся.

Почти сразу напротив меня кто-то откинул шкуру, закрывавшую вход в шалаш, и тут же силуэт человека перекрыл появившийся на мгновение просвет:

— Очнулся! Молодец, Никон!

Ещё через пару мгновений до меня дошло, кому он принадлежит. Я убрал руку от глаз и увидел улыбающееся лицо Тэгуя.

— Я думал, что не выходить тебя, — сказал он с довольным видом. — Но ты сильный. Будешь жить. Хорошо. — Он влез в шалаш и тихонько похлопал меня по плечу.

— Тэгуй, что произошло? — просипел я, и понял, что горло у меня совсем пересохло и отвыкло издавать членораздельные звуки.

— После, Никон, после! Сначала попей.

Старик помог мне принять полулежачее положение и протянул открытую флягу. Я пил жадно, большими глотками, а он смотрел и улыбался.

Слева на ноге и руке были наложены шины, наподобие той, что я делал Тэгую, когда тот сломал ногу. Я вспомнил падение с лестницы. Похоже, легко отделаться не получилось. Нужно было провести диагностику своих конечностей, но сил пока на это не было.

— Давно я здесь? Как я сюда попал?

— Десять лун лежишь. Я думал, если ещё три луны ты не вставать, не поднимешься больше. Помрёшь совсем. Горячий был шибко.

Я кивнул. Похоже, кризис болезни миновал, и если не буду больше дурить, то пойду на поправку. Это — главное. Теперь, когда рядом был Тэгуй, положение моё не казалось мне таким уж мрачным.

Когда в голове прояснилось, и я окончательно пришёл в себя, старик помог осмотреть мне руку и ногу. Увы, это были переломы. К счастью закрытые. Однако мне ещё долго придётся пробыть здесь, прежде чем… А, собственно, прежде чем что? Плана у меня не было. Ирий сгорел, и что делать дальше я пока не имел ни малейшего представления.

Внезапно я вспомнил о котомке и записях в ней. Когда я пытался бежать из Ирия, она была накинута на спину, но осталась ли она при мне после падения с лестницы? В ней были подлинные свидетельства того, что произошло в усадьбе, и моим долгом было передать их наследникам Михаила Николаевича.

— Тэгуй, а мои вещи уцелели?

— Они тут. — Старик кивнул в сторону. Я скосил глаза и увидел котомку. От сердца отлегло.

— Ты расскажешь мне всё? — попросил я.

— Да, но сначала давай вытащим тебя наружу. Есть хочешь?

Я и в самом деле чувствовал голод, а потому кивнул:

— Да, пожалуй.

Оказалось, что я лежу на носилках, которые нэнг соорудил из жердей и лыка. Кряхтя, он выволок меня из шалаша и подтащил к кострищу.

Некоторое время Тэгуй возился, разводя огонь. Когда вода в котелке закипела, он бросил вариться пару рябчиков, которых подстрелил накануне. А сам ушёл ненадолго проверить петли. Вернулся он как раз ко времени, когда дичь сварилась, и можно было завтракать. Он достал из котомки тушку зайца и положил возле костра.

Спустя всего несколько минут я полулежал у костра, и потихоньку прихлёбывал мясной бульон прямо из миски, стараясь не спешить и делать маленькие глотки. Возле меня улёгся Тэргэ, и его тёплый бок приятно согревал. Тэгуй сказал, что именно ему я обязан жизнью. И мне уже не терпелось услышать его историю целиком. Но прежде, он попросил рассказать мне мою.

Я начал рассказ с момента, как покинул Тэгуя. Он знал, что я дошёл до стойбища Орокона, и что отправился дальше. Я поведал ему, как сбился с пути и как почти месяц скитался, обходя огромное болото, вначале показавшееся мне незначительным. Потом пожаловался на своё невезение, потому что не нашёл перевал и не смог перебраться через отрог хребта, к которому вышел, и снова долгие дни обходил препятствие. Затем дошёл до места, где, наконец, нашёл усадьбу. Он с интересом слушал о том, как я встретил волка и как мне удалось спастись, и грустно кивал, когда я описывал пещеру со скелетом и мои предположения о смерти охотника. А когда я упомянул болезнь женщин, Тэгуй сказал:

— Мы знаем эту болезнь. Она бывает весной и летом. Но нэнги сильный. Умирать редко. Ваши люди умирать часто.

Это было любопытно. Похоже, возбудитель болезни был сезонным, а у местного населения была к нему низкая восприимчивость. Тем не менее, мне так и не удалось выудить из памяти подходящую болезнь, и я решил, что по приезде в Петербург наведаюсь в свою родную академию, чтобы спросить у моих бывших наставников совета.

Я продолжил свою историю, описывая, как нашёл записи профессора и что узнал в них о том, что случилось землетрясение, и что погибли охотники. Потом рассказал о дневнике Сони и в записках Стужина.

Я внимательно следил за лицом старика. Оно было бесстрастным, похоже, его не удивило упоминание о монолите, и история о том, как сущность из камня поработило Стужина и, возможно, его дочь. Я спросил напрямую, что он думает об этой истории, и почему она его не удивила.

— Мы народ леса, — заметил нэнг и обвёл глазами пространство вокруг, — это наш дом. Ты здесь гость. Ты не знаешь духов. Они не живут с вами в ваших городах. Но мы знаем духов с детства. Мы живём вместе. Наши отцы жили. И отцы наших отцов. Так было всегда, как первый нэнг пришёл в тайгу. До нас духов знали ивэны. Мы знаем, когда духи сердятся и когда добрые. Знаем, как не сердить. Знаем, как попросить их помочь.

— Вы верите в сказки ивэнов? — спросил я.

— Почему нет? Для вашего народа сказки. Для нас просто былое. Мы знаем, в лесу есть места, где человеку нельзя. Орокон предупреждал тебя, но ты пошёл. И я пошёл. Видишь что вышло? Смерть рядом совсем ходила. Хорошо жив остался.

Спорить, конечно, было трудно, потому что финал моей экспедиции и впрямь едва не обернулся для меня первосортной трагедией. Конечно, я мог всё объяснить рациональными причинами. И даже попытался это сделать, объясняя, почему заболел и почему загорелся Ирий. Нэнг слушал, сдержано улыбаясь, будто я был непонятливым ребёнком, который спорил со взрослым.

Когда я закончил, Тэгуй сказал:

— Всё так, Никон. Но