Призрак Сомерсет-Парка - Майерс Б. Р.

— И лес, — добавила я. — Возможно, река или ручей — но как можно дальше от моря.

Он кашлянул.

— Разумеется...

Тропинка повернула, и мы остановились. Вдалеке, посреди туманной завесы, вздымался Сомерсет, призрачно великолепный. Но я никогда не смогу больше ступить на его земли.

Настроение переменилось, наша игривая беседа от мрачных воспоминаний стала серьезнее.

Гарет взял мои руки в свои и очень медленно снял одну перчатку.

— Позволишь ли и мне подарить тебе кое-что памятное, чтобы ты меня не забыла?

— Это невозможно.

Он снял фамильный перстень с мизинца и надел на мой указательный палец — кольцо село как влитое.

— Ты уверен? — спросила я, отводя руку, чтобы рассмотреть подарок. — Последнее украшение, которое ты мне вручил, я потеряла.

Его улыбка исчезла.

— Мне снятся кошмары о том, как я не успеваю тебя спасти.

— Похоже, тебе нужен чай бабули Лил. — После отъезда доктора Барнаби дела у старушки пошли в гору. Он уехал в Лондон, намереваясь стать хирургом. Я догадывалась, что бдения у постели больных его больше не интересовали. Барнаби оставил Гарету пространное письмо с извинениями и надеждой, что когда-нибудь они смогут возобновить дружбу, хотя для полного исцеления требовалось немало времени.

— Нет уж, благодарю, — усмехнулся Гарет. — Я вижу, как она косится на меня, когда я приезжаю с визитом в коттедж.

— Это не из-за тебя. Все дело в том, что ты связан с Сомерсетом и его проклятьем.

— Отчасти она права. На меня наложены чары. — Он потянулся ко мне и покрутил перстень на моем пальце. — Но я и не против.

В груди потеплело, и я улыбнулась, потерявшись в мечтах о нас вдвоем. Блаженных мечтах о будущем. И почему я сомневалась в его искренности? Гарет стал человеком, которому я безоговорочно доверяла.

Он склонился ближе.

— А ты уверена, что мне не нужно остаться на суд? — спросил он, казалось, в сотый раз.

В тот день, когда арестовали мисс Крейн, я заранее постаралась занять место в первом ряду на противоположной стороне улицы. Но если она и была пристыжена, этого никто не заметил. Спину она держала прямо, нелепая шляпа была при ней. Однако я оказалась не готова ни к страху, что сжал мое горло, ни к полному бессилию — я ничего не могла сделать, лишь бессмысленно глазеть, как мисс Крейн исчезает в тюремной карете. Пламенную речь, приготовленную мной загодя, заглушили гулкие удары моего сердца.

Я по-прежнему была той молчаливой девчонкой, которую она увидела в первый раз. Во мне кипели отчаяние и гнев, и всю дорогу в Рэндейл я проплакала в экипаже.

Я досадовала на себя, потому что не посмела заговорить с мисс Крейн, но бабуля Лил сказала: быть храброй — значит слушать свое чутье, а не гордость.

— Нет, — ответила я Гарету. — За процессом я буду следить лишь по газетам. Честно говоря, жду не дождусь, когда все закончится. Я готова начать новую жизнь.

Он улыбнулся и поцеловал мне руку.

— Как и я.

Целую неделю мисс Крейн ежедневно появлялась на первых полосах газет, и из статей становилось ясно: оказавшись в центре всеобщего внимания, она вознамерилась контролировать публикации о происходящем. Хозяйка пансиона поведала переполненному залу суда, что у нас с матерью были довольно бурные отношения и в день ее смерти все видели, как мы ссорились.

И пусть констебль Ригби дал обличающие ее показания, она никогда не признает правды. Я пообещала себе: пусть меня это тяготит, но в день оглашения приговора я отправлюсь в суд.

Я сделаю это ради maman.

В зале суда слышался лишь шорох карандаша художника, который сидел в нескольких рядах позади, лихорадочно делая зарисовки, чтобы запечатлеть момент. У входа поджидали посыльные газетчиков — они должны были доставить в редакцию броские заголовки для завтрашней первой полосы.

Мои руки, лежавшие на коленях, подрагивали, ведь я сознавала, как легко могла сама очутиться на скамье подсудимых. Я принялась крутить перстень на указательном пальце, вздыхая в такт.

Судья сквозь очки воззрился на клетку, где сидела обвиняемая.

— Виновна, — наконец провозгласил он.

Деревянные скамьи хором заскрипели, репортеры повскакивали с мест. Я зажмурилась и безмолвно обратилась к maman, силясь представить, что бы она на это сказала.

Открыв глаза, я успела увидеть, как мисс Крейн уводят в наручниках.

Не обратив внимания на репортеров, просивших прокомментировать вердикт, я направилась прямо в полицейский участок. Как нарочно, дежурил молодой констебль, с которым я познакомилась, когда была здесь в прошлый раз, и мне позволили пройти к камере и проведать заключенную. Я разгладила шелковое платье и поправила шляпку, желая удостовериться, что павлинье перо сидит как надо. Коридор, где располагались камеры, казался особенно холодным и темным.

Хорошо.

Мои ботинки печатали каждый шаг солдатским победным маршем. Она сидела, понурив голову. Я кашлянула. В этот раз на ней не было безвкусной помады и кричащего платья, но глаза ее смотрели все так же жестко и безжалостно. Она встала, подошла к решетке и оперлась локтями на прутья.

Я была рада, что длинная юбка прикрывает мои дрожащие колени.

— Думаешь, модными тряпками ты кого-нибудь обдуришь? — поинтересовалась она. — Новая шляпка людских толков не изменит. — Мисс Крейн бросила на меня жалостливый взгляд, словно это я находилась по ту сторону решетки. — Однажды ты поймешь: все, что я делала, было для твоего блага.

Она не только убила мою мать, но и позволила мне думать, что это моя вина. Она лгала в суде, разумеется, тщетно, но теперь, когда я наконец встретилась с ней лицом к лицу, я должна была добиться от нее правды.

— В тюрьме вам сочувствия не найти, — сказала я, изо всех сил стараясь говорить спокойно. — Здесь нет публики, только я. Это ваш шанс признаться.

Мисс Крейн цыкнула и покачала головой.

— Стоило мне тебя увидать, я сразу поняла: на тебя стоит потратить время и силы, пусть бы и несколько лет. Я бы сделала из тебя сокровище. Но твоя мать мне и подступиться не давала.

Я услышала, как она рассуждает об убийстве maman будто о коммерческом предприятии, и в крови моей тотчас разлился огонь. Хотелось дотянуться за решетку и влепить мерзавке оплеуху, но пришлось держать себя в руках и дать ей закончить.

Она кивнула, на потрескавшихся губах расплылась слабая улыбка.

— Я собиралась сделать тебя особенной. Удивительной и незабываемой. С твоей красотой и моими мозгами у нас было бы все, что только мог предложить Лондон. Весь город лежал бы у наших ног. — Тут лицо ее перекосилось, и она состарилась на тысячу лет.

— А теперь вы будете гнить в тюрьме. — Я подошла ближе, пригвоздив ее к месту взглядом.

Никогда я с мисс Крейн так не разговаривала. Она зарычала, будто загнанная в угол собака.

— Только я о тебе пеклась, хотя остальные девочки так и мечтали от тебя избавиться! Собственную бабку твоя судьба не волновала. Старуха и фунта не прислала, хотя она омерзительно богата!

Я покачала головой и уже хотела было уйти, не желая слушать эту клевету.

— Постой! — На лице мисс Крейн появилось выражение преувеличенной тоски. Она вцепилась обеими руками в решетку и принялась безудержно рыдать. — Лишь мне было до тебя дело, Дженни. Всегда лишь мне!

Меня утомила ее жестокая ложь и попытки меня обдурить. И я ответила ей ее собственными словами:

— Только не вздумайте проливать тут моря лживых слез. Вы скорее облапошите умирающего, чем подадите ему воды напиться. — И с этими словами я покинула мисс Крейн, запечатлев напоследок ее образ — жалкого, павшего духом создания, лишенного румян и нарядов, в полном отчаянии глядящего мне вслед.

Я вышла на улицу, и порыв холодного воздуха меня отрезвил. Слова мисс Крейн эхом отзывались в памяти. Я застыла на месте, не дойдя до кареты. Бабушка? Но семья maman и не ведала о моем существовании. Так откуда мисс Крейн знает о ее богатстве? Я повернула за угол и направилась в пансион, хотя от одной мысли снова оказаться там у меня скручивало живот. Неужели она просто решила помучить меня напоследок?