Исторический криминальный детектив. Компиляция. Книги 1-58 (СИ) - Шарапов Валерий

— Мороженое, — остановившись, простонала Валя.

Впереди под зонтом белел большой деревянный ящик на колесиках, за которым стояла худая продавщица в таком же белом халате. Валентина всегда любила сладкое, а мороженое просто обожала.

— Аппетит перед ужином не испортишь? — засмеялся Александр.

— Не-ет.

— Тогда пошли скорее! А то вдруг закончится.

— Что же, видать, хитра оказалась вражина?

— Ты это про кого? — очнулся от раздумий Старцев.

Долгое время он глядел в окно на проплывавшие поля, перелески и почерневшие утлые домишки небольших деревень. На самом деле пейзажи его не интересовали. Мысли были заняты просчетом дальнейших следственных действий.

— Я про ту нелюдь, которая напала на отца Иллариона, — уточнил Сермягин. — Хитра, спрашиваю, оказалась сволочь, коли поймать никак не можете?

Сидевший рядом с водителем Старцев вздохнул и потянул из кармана пачку папирос.

— Хитра, Иван Лукич. Бродит, сука, где-то поблизости — то в одном месте всплывет, то в другом голову высунет. А мы никак не можем угадать и упредить, чтоб ухватить его за горло. Закуривайте…

Старцев тряхнул пачкой — из оторванного угла показались бумажные мундштуки, солдат и водитель взяли по папиросе. Закурили.

— Часы сгорают, как спички. Дни тлеют, как папиросы, — выдохнул Старцев. — А мы все топчемся на одном месте…

Автомобиль резво бежал по недавно отремонтированной дороге, соединявшей Мытищи с Правдинским. Дым в кабине моментально вытягивался потоком воздуха в открытые окна. Вечерняя духота была особенно невыносима. Врывавшийся в кабину ветер казался раскаленным; не верилось, что к ночи он станет прохладным и позволит отдохнуть от надоевшей жары.

— Да-а, непростая у вас работенка, — протянул Сермягин. — Вот взять, допустим, меня. Заступил с утра на дежурство и хожу себе охраняю вверенный объект. Триста пятнадцать шагов в длину и двести сорок в ширину. Все! Нет больше моей ответственности за этими пределами. А у вас вона как все серьезно!..

Похоже, слегка захмелевший Сермягин был не прочь пофилософствовать. Однако у Старцева имелись другие планы.

— Ты вот что, Ваня, — обернулся он к нему. — Нам минут двадцать осталось до «Заветов Ильича». Будь добр, расскажи до конца свою историю. Уж больно она меня заинтриговала. Ты же как-то сумел выбраться из оккупированного Смоленска…

— Сумел, — кивнул инвалид.

— Так как же? Что за чудо помогло? Ведь через линию фронта пришлось перебираться, а это ох как непросто! Я в разведке два года отпахал — знаю.

— Это верно — до наших добраться оказалось непросто. Только никаких чудес там не было. Спасли меня трое: отец Илларион, цыган Яшка Чернов да блаженный Акимушка.

— Что за блаженный Акимушка? Ты раньше про него не рассказывал.

— Послушником он служил при храме. Отец Илларион его из нищеты вытащил, обучил.

— Ясно. Так как же вы из Смоленска выбирались?

— А дело, значит, происходило так…

Глава девятая

Смоленск

Сентябрь 1941 года

Приближаясь к храму, отец Илларион тяжело дышал и держался за сердце, но шага не сбавлял. Перед глазами постоянно всплывала надменная ухмылка Грошева, произносящего странную фразу о «лежащих в овражке супротив храма».

Добравшись до конца свой улочки, старик не стал обходить овражек, чтобы попасть к стоявшему на берегу Днепра храму. Постояв на краю лощины, он немного отдышался и спустился на ее заросшее дно.

Продираясь через кусты, он прошел вдоль низины, но ничего, кроме старого мусора — корзинок, истлевших ведер, рваных сапожных голенищ и калош, — не обнаружил. Покрутившись на одном месте, стал взбираться по северному склону и… наткнулся на лежащие в густой траве окровавленные тела.

Глотая слезы и читая молитву, отец Илларион ходил среди истерзанных пулями тел. Всего он насчитал двенадцать человек. Среди них шестеро мужчин от тридцати до пятидесяти лет, два подростка лет по пятнадцать-шестнадцать, женщина средних лет, молодая цыганка и две маленькие девочки.

Кое-кого из погибших старик хорошо знал. Как минимум половина мужчин и женщина средних лет были в числе прихожан храма. Он даже помнил их имена, а с Федором Шестопалом каждый год занимался заготовкой дров для храма.

— Его-то за что? — качал головой священник. — Он же слова дурного за всю жизнь не произнес. Как же так?..

Обратив внимание на смуглую молодую женщину, Илларион вдруг замер и едва не перестал дышать. От страшной догадки спина покрылась холодным потом.

Перед ним лежала цыганка и две ее дочери — в этом сомнений не было: девочки как две капли воды походили на свою красивую мать. Одной было годика четыре, второй — примерно шесть.

— Это же они… — ошеломленно прошептал отец Илларион. — Жена и дочери Якова… А он с ног сбился, ищет…

Мать и старшая девочка определенно были мертвы — на их телах виднелись множественные окровавленные раны. Младшая с виду повреждений не имела и словно заснула, подвернув под себя ручку и прижавшись щекой к сестричке.

Священник осторожно подсунул под нее ладони, приподнял и… ощутил холод остывшего тельца. Прижав к себе мертвого ребенка, он склонился над матерью, закрыл глаза и выдавил из себя приглушенный стон.

По сухим морщинистым щекам побежали слезы…

Дверь в храм была приоткрыта. Внутри отец Илларион застал привычный порядок, за которым постоянно следил послушник Акимушка.

Тридцатилетний Аким был круглым сиротой, плохо говорил, не умел читать и писать. Зато имел большое доброе сердце и искренне верил в Бога. В свое время настоятель повстречал его на вокзале, где тот ночевал на лавках и рылся в вокзальных урнах в поисках еды. Илларион привел его в храм и стал проводить с ним все свободное время, обучая простейшим обязанностям.

Спустя полгода Аким преобразился: перестал шарахаться от незнакомых людей, ходил в чистом, запомнил более сотни слов, научился азам церковных уставов. А со временем и вовсе сделался мирским помощником настоятеля. Новая ипостась предполагала и новые обязанности: зажжение свечей и лампад, подготовка и разжигание кадила, наведение порядка в храме и вокруг него. По строгим церковным канонам Акиму возбранялось ходить между алтарем и Царскими вратами, а также касаться престола. Но отец Илларион и тут допустил послабление, разрешив послушнику ночевать в маленьком служебном помещении, совмещенном с храмовым алтарем.

В этом помещении он его и нашел, пройдя через Царские врата.

— Акимушка, что с тобой? — спросил Илларион, наклонившись над послушником. — Тебя кто-нибудь обидел?

Тот сидел за небольшой металлической печью, с головой накрывшись рогожкой.

Услышав знакомый голос, послушник стянул с себя покрывало и с трудом проговорил:

— Там на улице… много людей… Очень шумели. Кричали… плакали… стреляли…

— Да, я слышал стрельбу, — сказал священник. — Но сейчас там никого нет. Там стало тихо. Слышишь?

Аким прислушался, просветлел лицом и наконец решил покинуть свое убежище.

— Ты завтракал? — Старик присел на деревянный лежак, служивший кроватью.

— Нет. Я спал.

— Там яйца и сухари. Можешь съесть сегодня все наши припасы.

Акимушка кивнул.

— И вот еще что. У меня к тебе просьба. Возьми, пожалуйста, лопату и выкопай большую яму у белокаменной ограды.

Блаженный никогда не задавал вопросов. Он всегда с радостью исполнял любые поручения, особенно если просил сам настоятель. Вот и сейчас он слушал и глядел на него взором восьмилетнего ребенка, хлопая длинными, выгоревшими на солнце ресницами.

— Яма должна быть большой: четыре шага на восемь. И глубиной в половину твоего роста. Сделай это до наступления темноты, — закончил отец Илларион. Поднявшись, он поправил головной убор и направился к выходу. — А меня ждут другие дела. На закате я приду в храм…