Жан-Франсуа Паро - Версальский утопленник

Николя с удовлетворением отметил, что на этот раз задача оказалась для Сартина непосильной, и тот, не сумев решить ее, принес свои извинения. Тем не менее оборвалась еще одна нить.

— Ваш след кажется мне весьма сомнительным. Каким образом кастрат, поющий в Королевской капелле, может быть замешан в этой истории? Я себе этого представить не могу.

— Трудно признать очевидное: у похитителя ключа королевы больше нет сообщников. Шартр и Прованс, без сомнения, в этом заинтересованные, отошли в сторону, а Симон, работавший на англичан…

— Не будем о нем говорить, — перебил его Сартин, — поступайте, как считаете нужным. Как всегда.

Вместо прощания он погрузился в свои бумаги, как некогда делал Сен-Флорантен. Так как двор все еще находился в Шуази, во дворце ему больше делать было нечего, и, полагая, что у Бурдо может возникнуть необходимость встретиться с ним — как было условлено — в доме д’Арране, Николя решил вернуться в Фос-Репоз. Выехав из Большой конюшни, он пустил кобылу рысью. Проехав с полпути, он с изумлением увидел, как ему навстречу мчится карета адмирала д’Арране. Желая привлечь внимание кучера, он поднял Резвушку на дыбы. Его маневр достиг успеха: подобрав вожжи, кучер остановил упряжку. Из кареты тотчас выскочили Бурдо и Триборт. Спешившись, Николя взял поводья и направился к ним; Резвушка покорно следовала за ним.

— Что случилось, друзья мои? — тревожно спросил он, глядя на их взволнованные лица, не сулившие ничего хорошего.

— Николя, мы тебя разыскиваем. Мадемуазель д’Арране пропала.

— Господи, какое несчастье! — причитал Триборт. — Наши люди прочесали шестами весь пруд. Мы боялись, что… Но ведь она плавает как рыба!

У него подкосились ноги, и, чтобы удержаться, он прислонился к шее лошади. Ледяная лавина, подобная той, что обрушилась на него, когда он узнал, что Луи исчез из коллежа в Жюйи, придавила его к земле. Резвушка заржала, словно разделяя тревогу своего повелителя.

Достигнув особняка д’Арране, он галопом промчался по дорожке, ведущей к дому, проскакал по саду, а потом, заставив взмыленную лошадь перепрыгнуть через невысокую изгородь, помчался к пруду. Картина, представшая его взору, еще больше разбередила ему душу. Два десятка людей — садовники, крестьяне, соседи, Рабуин и его агенты — окружили пруд и с баграми в руках исследовали его темные глубины. Смеркалось, люди начали зажигать факелы. Спрыгнув в лошади, он стал расстегивать камзол. Тут, запыхавшись, на берег выбежал Бурдо; он сразу понял намерения комиссара.

— Николя, это безумие! Вода мутная, темная, она полна ила, ибо уже несколько часов люди ворочают в ней шестами. Ты ничего не увидишь. А если, к несчастью… Нет, не стоит даже пытаться. Позволь им сделать все возможное.

Внезапно в голову Николя пришла страшная мысль, и он содрогнулся. Пред взором его предстали маленькие белые туфельки с лентами, позеленевшими от соприкосновения с травой, и тонкая льняная туника в мелкий цветочек, на которой она заснула.

— Где ее одежда? Вы нашли ее? Кто мне ответит? И ее соломенная шляпка?

— Н-никаких следов, — ответил заикаясь Рабуин; его нижняя губа тряслась; он впервые видел своего начальника в таком волнении. — Быть может, они были на ней, когда…

— Не будем терять голову, — продолжал Бурдо. — Ты уехал из дома около половины четвертого, чтобы встретиться в Версале с Сартином. Что она делала, когда вы расстались?

— Мы искупались, — смущенно проговорил Николя, желая скрыть истинное значение своего ответа, — а потом задремали на траве, на берегу пруда. Я не хотел ее будить. Почему, ну почему?!!

— Успокойся! Все не так плохо, как может показаться на первый взгляд. Когда ты уходил, она была одета?

Николя смерил Бурдо яростным взором.

— Нет!

— Тогда, если она… Так, может, надо поискать ее одежду?

— А она случаем не в доме? Уснула.

— Как ты догадываешься, это была первая мысль Триборта.

— Она никуда не выходила, в этом я уверен, — заявил старый моряк, наконец доковылявший до пруда. — Быть может, надобно поискать ее в леске вокруг пруда? Но вряд ли она могла там потеряться, ведь она с детства знает в нем каждую тропинку. Но как знать? Вдруг она упала, или ее бросило в жар. С этими дамами все возможно!

— Верная мысль, и не стоит ею пренебрегать, — проговорил Бурдо, увлекая Николя подальше от пруда; комиссара терзали воспоминания об убийстве Жюли де Ластерье.

Они углубились в низенький лесок, точнее, в заросли кустарника. Рабуин первым заметил какую-то вещицу, болтавшуюся на кончике ветки; чтобы рассмотреть ее в сумерках, пришлось подойти к ней вплотную. С ужасом Николя узнал туфельку своей возлюбленной; на ее белом шелке отчетливо виднелись пятна грязи и крови. Пока Рабуин отвязывал туфельку, Бурдо крепко прижимал к себе Николя.

— Николя, — произнес Рабуин, — внутри что-то есть.

Вытащив свернутый в трубочку листок бумаги, он протянул его комиссару. Тот развернул листок и прочел вслух: «У меня последние козыри и я приберегу их до конца игры».

О, Господи!

— Опять «Королевские игры», — пробормотал Бурдо. — Кошмар!

— Получается, — тихо, словно самому себе, прошептал Николя, — что дама, которую некому охранять, вовсе не королева, а Эме?

— Откуда он мог о ней узнать?

— Пьер, ты же знаешь, при дворе нет тайн, а он близок ко двору. К тому же, как ты помнишь, у нашего противника в сообщниках был Ренар, а он наверняка знал обо мне все.

— Николя, — раздался из кустов голос Рабуина, — мне кажется, ты можешь успокоиться. Конечно, на туфельке есть кровь, и вокруг упало несколько капель. Но никаких луж или потоков. Мадемуазель, скорее всего, оглушили, или она оцарапалась о колючки. Так что самого худшего не произошло, тащили они не труп, ну, то есть не тело.

— Рабуин прав, — воскликнул Бурдо, — ее похитили!

Вдохнув, Николя попытался убедить себя согласиться со словами Рабуина.

— Друзья, продолжим наши поиски: возможно, мы найдем еще какие-нибудь следы.

Стемнело. Триборт побежал созывать людей, продолжавших обшаривать пруд, и вскоре они пришли, неся в руках факелы. Поиски продолжились, и через какое-то время они вышли на пологий склон; вниз сбегала тропинка. Опустившись на колени, Рабуин внимательно осмотрел рассохшуюся от жары землю.

— Ты что-нибудь видишь? — спросил Бурдо, светя ему факелом.

— Да, вижу! Следы лошади, везущей двойной груз. Без сомнения, здесь проехал похититель со своей добычей.

— Все на военный совет! — воскликнул Николя; в нем снова пробудилась надежда.

Они собрались в гостиной дома д’Арране. Триборт щедро разлил всем рому.

— Первое, что беспокоит меня более всего: чего хочет похититель? Он вполне мог выставить свои требования. Что ему надо? Выкуп? Пропуск? Пока вместо требований мы имеем загадочную и по всем признакам угрожающую фразу.

— Мне кажется, — произнес Бурдо, — наш противник находится на последнем издыхании, а потому особенно опасен. Он может использовать мадемуазель д’Арране как разменную монету.

— Согласен! Но на кого менять?

— Увы! У нас целое поле для догадок.

Николя помрачнел. Тревога волнами захлестывала его разум, клещами сжимала сердце.

— Будем надеяться, что речь идет не о безумце, мотивы поступков которого понять невозможно. Логика диктует, что похититель универсального ключа королевы должен действовать втайне, постоянно следить, чтобы на него не пало ни малейшего подозрения. А что видим мы? Ужасные преступления всегда сопровождаются броскими уликами. Неужели речь идет о непонятной извращенной игре, изобретатель которой ждет, когда же его наконец поймают? Или речь идет о чрезмерной гордыне, заставившей его увериться в собственной безнаказанности? Мы ходим по кругу, словно лошади в манеже.

— Надо действовать, и быстро, — продолжил Бурдо. — Все предположения и подозрения ведут нас к певчим-кастратам Королевской капеллы. Давайте действовать в этом направлении. Где живет твой каплун?

— Мы не знаем. Возможность его причастности к делу обнаружилась буквально в последние минуты. Я считаю, что наиболее разумно обратиться к его другу Барбекано, и как можно скорее.

— Берем мой экипаж, — предложил Бурдо, — и немедленно в путь. Где он живет?

— На рыночной площади.

— А я остаюсь на вахте.

Сидя в экипаже, мчавшем их в Версаль, Николя безуспешно пытался обрести необходимое ему сейчас спокойствие. Однако бледный призрак, соединивший воедино черты Жюли де Ластерье и Эме д’Арране, неустанно преследовал его. Он чувствовал, как сидящий рядом Бурдо, застыв от напряжения, хочет с ним заговорить, но, не в силах подобрать слов утешения, хранит угрюмое молчание. Прибыв на рыночную площадь, они постучали в дверь Барбекано; ждать пришлось довольно долго; наконец на пороге, в длинной ночной рубашке и ночном колпаке, появился перепуганный хозяин и сразу принялся извиняться, что заставил их ждать: время позднее, и он уже спал.