Жан-Франсуа Паро - Версальский утопленник

— А что король?

— Его Величество находится в Шуази вместе с двором, где каждый на свой лад пытается развлечь королеву. Однако по причине ее состояния выбор развлечений ограничен. Король впервые сел играть в фараон. Все расценили этот поступок как знак наивысшего уважения, оказанного собственной жене. Остается лишь пожелать, чтобы сей знак не превратился в привычку, ибо игрок из Его Величества никудышный. За игорным столом его нетерпение служит ему дурную службу, а вид карт приводит его в ужас.

Да, чуть не забыл. Военный совет, состоявшийся в Бресте, не принял ожидаемых от него решений. Выслушав обвинение и защиту, арестованных офицеров признали невиновными; совет опубликовал решение, где говорится, что, несмотря на ошибки и оплошности, допущенные во время сражения при Уэссане, никто не вправе сомневаться ни в способностях вышеозначенных офицеров, ни в их верности трону. В ознаменование сего решения герцог Шартрский дал в их честь грандиозный обед. Впрочем, воздавая справедливость мужеству принца, уверен, что если бы он не участвовал в том бою, победа адмирала д’Орвилье, а с ним и Франции, была бы гораздо более убедительной! Собственно говоря, обвинительный приговор офицерам явился бы косвенным осуждением герцога Шартрского. Вообразите себе последствия.

— Я весь внимание, сударь.

— Решение совета означает, что герцог вскоре вернется ко двору. Его встретят с чопорным видом, как умеют встречать только в Версале. А потом утопят в похвалах и осыплют пустяковыми милостями. Он разозлится, а его уязвленное самолюбие подтолкнет его устраивать пакости гораздо более опасные, нежели прежде. Он начнет сводить счеты. Так что будьте осторожны, друг мой.

После Прованса — Шартр, а в недавнем прошлом д’Эгийон… Не многовато ли высокопоставленных особ, затаивших против него злобу? С усилием отбросив эту мысль, он коротко отчитался о состоянии дел на сегодняшний день. С каждым его словом изумление Ленуара возрастало. Когда он умолк, генерал-лейтенант на минуту задумался и смущенно, словно стесняясь, произнес:

— Я в курсе дела Симона. Мне приятно слышать, что вы заключили мир с Сартином. Однако, зная вас обоих, боюсь, как бы новое недопонимание в определенных вопросах…

Честный Ленуар умолк, явно подыскивая подходящие слова.

— Надо вам сказать: в тот момент, когда был отдан приказ о высылке Симона за пределы королевства, министр распорядился…

— Сударь, я слишком долго знаю господина де Сартина, чтобы не догадаться, что произошло дальше. Он поручил своим людям сопровождать Симона, одновременно приказав им позволить ему бежать при первой же возможности.

— Но откуда вы знаете?

— Простая дедукция, — с улыбкой ответил Николя, — я уже снял траур, а потому не собираюсь портить нашу дружбу придирками к таким, в сущности, мелочам.

— Вы же знаете, помимо париков у него есть еще любимые игрушки. Он не желает входить в детали, но тотчас взвивается, узнав, что ему о них не доложили, и все время гонится сразу за несколькими зайцами!

Поблагодарив начальника полиции за полезные сведения, Николя попросил выделить ему людей, так как преступник, скорее всего, скрывается в Версале; просьба была немедленно удовлетворена. Зная, что значит работать с сетью агентов, Ленуар также вручил ему письмо в казначейство, позволявшее следователю по особо важным делам в случае необходимости действовать при помощи звонкой монеты. Отправившись в конюшню, Николя попросил оседлать ему Резвушку. Кобыла, как всегда, встретила его радостным ржанием и весело забила копытами. Он нежно погладил ей веки, она в ответ фыркнула ему прямо в шею. Совершив привычный ритуал, он вскочил в седло и пустился в путь.

Перебравшись через Сену, он выехал на песчаную дорогу, ведущую в Версаль. Жадно глотая свежий воздух, он пустил коня в галоп и попытался выкинуть из головы все удручавшие его мысли. Однако новый поворот в расследовании не давал ему покоя. Наличие у Винченцо Бальбо брата-близнеца давало ответы на многие вопросы, до сих пор остававшиеся загадкой, но не на все. Новая развязка казалась слишком простой, не соответствующей сложности дела и той жестокости, с которой совершались убийства.

Как обычно, он заехал в Фос-Репоз, в особняк адмирала д’Арране. Обрадованный его скорому возвращению, Триборт поинтересовался здоровьем Плутона. Адмирал все еще находился в Бресте: он принимал участие в военном совете.

— А мадемуазель? — спросил Николя.

— Ну, что вам сказать? — лукаво подмигнул Триборт. — Мадемуазель дома. Однако из-за проклятой жары она решила освежиться и отправилась на пруд, ну, тот, что находится возле парка. Думаю, она сейчас плещется там как карп, очень миленький карлик!

Николя задумался. Солнце стояло в зените. Настало время обеда, а значит, у него есть несколько свободных часов. Провожаемый понимающим взглядом старого матроса, он углубился в парк, предварительно дав указания позаботиться о его лошади. Выйдя за ограду, отделявшую парк от леса, он отыскал тропу, спускавшуюся к небольшому озерцу, укрывшемуся в тени деревьев, и под прикрытием редких зарослей орешника бесшумно приблизился к берегу. Эме плескалась в озере в костюме наяды. Любуясь очаровательным созданием, Николя ощутил, насколько он грязен и как от него разит кожей и конским потом. Быстро раздевшись, он потихоньку погрузился в воду, оказавшуюся даже не теплой, а горячей. Проплыв под водой, он вынырнул возле Эме, и та, обернувшись, издала испуганный вскрик. Он обнял ее, и они вместе ушли под воду. Она прижалась к его груди, и в ту же минуту он забыл об окружавшем его жестоком мире, о трупах, заговорах и заговорщиках. От ласк Эме дыхание Николя участилось; казалось, ему наконец-то удалось избавиться от всех тревог, копившихся с начала сражения при Уэссане. В этот волшебный миг он ощутил радость жизни — во всей ее полноте, не омраченную горестными мыслями и исполненную пылкой и нежной любви.

Вот он, устав после охоты, весь в поту,Покрытый грязью из лесных овражин,Ложится с вами, льня губами к лону,И жажду он любовью утоляет.[57]

Выбравшись на берег и растянувшись на траве, они в какой-то миг заснули. Пробудившись первым, Николя не стал будить Эме, а тихо одевшись, отправился в дом. Там он привел себя в порядок и переоделся. Ухмыляющийся Триборт привел ему Резвушку. Николя сказал, что если кто-то станет его искать, отвечать, что он отправился к министру морского флота, и, сев на лошадь, поскакал в Версаль. Отводя кобылу в Большую дворцовую конюшню, он с изумлением обнаружил, что стрелки часов показывают пять. Время сна на берегу пруда пролетело очень быстро. Он заспешил к министерскому крылу, где его без проволочек провели к министру.

Судя по выражению лица, Сартин пребывал не в духе. Его внимание было приковано к объемистому досье, откуда он время от времени извлекал стопки бумаг и откладывал в сторону. Наконец рука его с пером замерла в воздухе, и он недоумевающее взглянул на Николя.

— Итак, сударь, — произнес он в высшей степени насмешливым тоном, — вы по-прежнему претендуете на звание сеятеля трупов! Осквернив Большой канал, запятнав кровью Самаритен, вы принялись за Дом для прислуги. И, дерзну я вам доложить, в довершение вы арестовали любимую кастеляншу Ее Величества. Что ж, полагаю, сейчас вы приведете мне преступников, связанных по рукам и ногам.

— Не обещаю, это было бы слишком самонадеянно. Однако могу утверждать, что след совсем свежий, и мы движемся по нему с должной скоростью.

Зная, что Сартин не любит вдаваться в подробности, он кратко изложил свои последние шаги, коснувшись дела Симона и мер, предпринятых им для поимки шпиона, который, судя по всему, должен прибыть в Версаль, дабы снестись с вором относительно украденного ключа королевы. Отбросив перо и запачкав чернилами досье, министр морского флота вскочил и в ярости забегал по комнате.

— Опять! Опять он переходит мне дорогу и портит тщательно задуманную операцию! Если Симон сумел бежать, это не значит, что мои люди ни на что не способны! Это я отдал такой приказ! Догадываетесь, почему? Впрочем, ваша несносная привычка никому не доверять…

— Сударь, — уязвленным тоном проговорил Николя, — не вы ли говорили мне, что операция отложена? К тому же она пока не принесла никаких результатов, а следовательно, никто и ничто не скомпрометированы.

Сартин не ответил. Вошел слуга и протянул министру запечатанное письмо. Распечатав его, министр сел в кресло и, обхватив голову руками, задумался.

— Садитесь, Николя, похоже, я был не прав, что вспылил. Ошибки оправдывают ваши опасения. Мне сообщили, что сьер Симон, избавившись от тесной опеки моих людей, попытался полностью от них избавиться. И эти растяпы не придумали ничего лучше, как взять его в кольцо. Произошла перестрелка. Он мертв.