Италия. Архитектурные загадки - Михаил Юрьевич Жебрак

– Души готической рассудочная пропасть, – отозвалась Елена.

– И у меня для вас загадка, – подхватил Антон. – Найдете, где Илья Муромец поправляется с похмелья, пока Добрыня Змея Горыныча держит?

Елена сердито отошла в сторону. Загаданную сцену Дивин нашел быстро: бородач жадно пил воду из кувшина, поданного девушкой, пока его молодой спутник сдерживал… Что ж, три верблюжьи головы на длинных шеях действительно напоминали дракона. Так как в скульптурном фризе сначала стоял Авраам, заломивший голову мальчишке, то и сцена у колодца должна относиться к тому же циклу. Что-то там было с Ребеккой… Маме стыдно, а должна радоваться – с русским языком и фольклором у мальчика все хорошо.

Петр приготовил свой вопрос: кружевное бронзовое литье центральных дверей местами было пробито. В сцене Благовещения сияли самые крупные дыры, изнутри заложенные блестящими медными листами, – над головой Богоматери и перед лицом архангела. Пусть подумают, отломили ли хулиганы у Мадонны нимб, ведь на соседних филенках нимбов не было или это следы осколков? Бомбили ли город в войну, Дивин не знал, но Антон с Еленой теперь миланцы, обязаны ответить!

Тут Елена обнаружила бичевание, и налет на Милан отменили. Бронзовые створки главных дверей состояли из клейм в одинаковых готических рамах. Шипастые дуги не должны были смущать – ворота лепил большой мастер начала XX века. Модерн выдавали затканные звездами и волнистыми линиями задники, страсть ангельских порывов, надлом в закинутых руках. Из тяг и завитков самого богатого центрального клейма вырастало древо, перевитое свитком по стволу, древо переходило в розетку-крест. В розетке правой створки в белом венчике из лилий в окружении небесных сил стояла Мадонна с младенцем, и все сцены рассказывали о жизни Богоматери. В левой розетке те же ангелы поддерживали тело умершего Христа.

Розетку окружали изображения крестного пути Иисуса. Дивин с потрясением смотрел на сияющую отставленную ногу палача, замахивающегося пучком прутьев на Христа, привязанного к столбу. Обнаженную бронзовую икру до блеска натерли туристы… Неужели они олицетворяли себя с палачом и просили… О чем можно просить в такой ситуации? О повышении до комиссара госбезопасности? Чтобы делимые одежды оказались из первосортного сукна? Скорее всего, ни о чем они не думали… но их же окружают кровь и слезы, неужели они не видят ничего, кроме блестящей детали, за которую все берутся.

«Бичевание Христа».

C птичьим щелканьем слетелись китайские девицы в ярких искусственных шубках, вот она, реинкарнация Предтечи. Но Дивин решил спасти хоть пару душ от фото с палачом. Он достал телефон и, заслонив Христа, начал методично фиксировать детали барельефа: тонкий столб, усмешка палача, всех кладут на кипарисные носилки… Иоанна в верблюжьей дохе на барельефе не было. Были мученик да три солдата – один вяжет, другой бьет, третий подбирает розги. «А вот и я, – решил Дивин, – голова, торчащая за занавеской». Или апостол Петр не пошел дальше костра во дворе, а в окно заглянул Иуда? И увидел это смуглое, теперь обезображенное лицо в чаще спутавшихся волос… Воздушные корни гигантского фикуса нависали над Христом и солдатами, корни сплетались в готические кружева – дуги, нервюры, гвоздики-пинакли, затем скручивались в виловатый ствол, несущий на ветвях ангелов и распятого.

Витторио Спада наверняка знал автора скульптур. Может быть, он и чертил архитектурные детали или, наоборот, критиковал фантазии ваятеля, кривился – такой свод не простоит и недели. Специально ли поставили Бичевание в основание композиции бронзовых ворот? Не отсюда ли надо начинать маршрут, проложенный старым архитектором? И на воротах, и на миниатюре Христа пытали в храме, следовательно, надо идти в собор.

О чем Елена говорила с Антоном, Петр слушать не мог, но, судя по упрямо вздернутому подбородку юноши, за что-то отчитывала. Антон буркнул, сердито дернул головой и шмыгнул в левый вход. Петр поспешил за ним, но дорогу заступил охранник в синей форме с непонятным шевроном – храмовая стража.

– Non ci sono turisti – туристам не сюда, – вытянул руку в сторону очереди, – ваш вход по билетам рядом.

– I’m at mass. I want to pray, – Дивин сложил ладони, мол, на службу, на мессу. Охранник не шелохнулся.

– No, Signore, nessun passaggio.

Елена подхватила несколько обиженного Петра и повлекла к хвосту очереди. Очередь оказалась в трех кавалеров. Дивин несколько лет назад после очередной прогулки с Еленой по Москве решил измерять время их общения кавалерами. Как бы ни была увлекательна выставка, сколько бы ни накопилось новостей, Елена обязательно рассказывала Петру о своих знакомых. Причем начинала так, словно Петр прекрасно знал всех ее друзей и последний раз виделся с участниками событий на днях. «Заходит ко мне Анатолий и начинает танцевать. Я сразу и не поняла, он же вечно навеселе, насколько он перебрал»… Дивин всегда смущался, когда дамы начинали рассказывать ему о своих былых увлечениях. Разветвленные сюжеты предполагали если не оценки, то сопереживания, вежливым кивком не отделаешься. Молчать казалось глупым, а как понять, какие слова от него ждут?. Или какие действия? В спасительный момент, атакованный особенно памятливой подругой, Петр придумал безотказный ответ. После очередной истории вступал: «Вот и у нас с женой такая же вышла штука»…

Полная кавалерия случилась лишь однажды во время поездки в подмосковную усадьбу. Под конец дня Дивин перестал понимать, с кем его спутница отправилась в благоухающую апельсиновую рощу – с израильским офицером, бывшим москвичом, или с дирижером из Австралии, бывшим израильским офицером. В этот раз Дивин успешно оборонялся вопросами об учебе Антона. Он узнал, что мальчик заканчивает полугодие в своей школе и поедет к отцу доучиваться в Англию. Через несколько дней за ним должен приехать Сергей. Пока стояли в очереди, публика заполнила площадь перед Дуомо. Гул дрожал над рядами белых статуй, словно они подплыли вплотную к отрогам с птичьим базаром. Главное – не спугнуть, ведь на площадь обрушатся не пингвины, а горгульи.

Храм казался бесконечным. Тот, кто скажет, что знает Миланский собор, соврет. Зайти на полчаса, подойти к святому, невозмутимо кутающемуся в собственную, пять минут назад содранную кожу, заглянуть в несколько капелл не значит даже осмотреть. А уж о знании и изучении прохожему и говорить не стоит. Юношу в капюшоне Петр углядел в правом приделе. Антон любовался барочной скульптурой.

– Я бы подписал – рубай его, хлопцы! – показал он на андрогина при крыльях и весах, лихо замахивающегося саблей на поверженного врага. – Сейчас полоснет с оттягом.

Мы умрем, а молодняк поделят Франция, Америка,