Кража Казанской - Евгений Евгеньевич Сухов

class="p1">– Патриарх наверняка захочет расспросить тебя, как там встреча с Папой Римским прошла. Ты не думай, что Ватикан иерархам не интересен, они следят за ним в оба глаза!

Глава 3

Сентябрь 1913 года

«А что с ней станется?»

Евгению Кучерову подполковник Прогнаевский отыскал в Ростове-на-Дону, где молодая женщина обреталась вместе с матерью в частном доме. Поживали в достатке: Прасковья Кучерова содержала чайную, как полагают, на деньги, оставшиеся от продажи драгоценных камней с Казанской иконы Божией Матери, и место это пользовалось в округе немалым спросом. В криминальных кругах Прасковья стала человеком известным, вызывала доверие у татей. Ростовская полиция подозревала ее в скупке краденного и только дожидалась подходящего случая, чтобы прихлопнуть ее коммерцию, когда к ней принесут нечто значимое.

Деликатно, как того требовал случай, облачившись в цивильный костюм, подполковник жандармерии Прогнаевский нанес визит Евгении Кучеровой, оказавшейся рослой и весьма привлекательной барышней. Представившись, Михаил Васильевич попросил разрешения войти в дом.

Его посадили за длинный стол, видно, рассчитанный на большую семью, угостили душистым чаем, который оказался до невероятия вкусным, и предложили попробовать свежего меда, налив его в небольшую чашечку; в хрустальную вазу положили баранки.

Держа шляпу на коленях, подполковник Прогнаевский аккуратно подбирал слова, чтобы уговорить Евгению отправиться с ним в Шлиссельбург.

– Вашу поездку полностью оплатит управление жандармерии, вы получите весьма приличное дополнительное содержание. Евгения, поймите меня правильно, это очень важно для нас всех. Не побоюсь признать, ваша поездка – это дело государственной важности.

– Вы меня тоже поймите правильно, Михаил Васильевич. Я уже не та малышка, что была раньше, прошло девять лет, я уже выросла! А вы заставляете меня снова окунуться в пережитый ужас. Я устала от всего этого… И даже не помню, что говорила тогда следователям и что отвечала на суде. В то время я вообще очень мало соображала. Сейчас я стараюсь все это забыть.

– Просто так забыть не получится. Поверьте моему опыту, будут спрашивать еще очень долго, – нахмурился Прогнаевский, понимая, что не может убедить барышню. Принуждать не хотелось, нужно было, чтобы она сама осознала, насколько важна встреча. И, в первую очередь, – для нее самой.

– Мы даже с мамой в Ростов-на-Дону переехали, чтобы забыть обо всем том, что с нами произошло в Казани. Но каким-то образом люди все равно узнают о произошедшем и продолжают допекать нас и расспрашивать… Я никуда не поеду, у меня нет сил, чтобы переживать все это сызнова. Сейчас у меня совершенно другая жизнь, и я хочу забыть все это, как дурной сон.

В Евгении мало что осталось от девочки с фотографии. На него смотрела высокая барышня с крупными зелеными глазами, очень похожая на свою мать, но черты лица у нее были тоньше и очаровательней. Наверняка у Евгении немало воздыхателей, такая гарная дивчина кому угодно может затуманить рассудок. По данным полиции, ни в чем противоправном она не замечена, встречается с молодым офицером, и дело идет к скорой свадьбе. Из протокола почти десятилетней давности вытекало, что Евгения – неуравновешенный ребенок, капризная, крикливая, часто меняла свои показания. Но подполковник Прогнаевский видел перед собой сильную волевую натуру, прекрасно владевшую своим внутренним состоянием. Такая женщина способна добиться многого.

– Если вы не поедете, то, возможно, будет жалеть о своем отказе всю жизнь. Варфоломей Андреевич ведь только о вас и говорит, вспоминает, как в детстве угощал вас конфетами, как вы все вместе путешествовали, называет вас своей доченькой… И потом, он очень плох. Вряд ли протянет долго.

Барышня слегка закусила губу, отвернулась, думая о чем-то своем.

– Хорошо, – наконец произнесла Евгения. – Видно, мне не удастся отговориться. Я поеду… Вот только мне не нужно никаких ваших вознаграждений. Когда нужно ехать?

– Завтра, я уже взял билеты.

– Но мне нужно предупредить маман.

– Не нужно, она предупреждена и знала, что вы не откажете.

ПРЕКРАСНО ОДЕТАЯ, ВЫСОКАЯ, В МОДНОЙ ШЛЯПКЕ С БАНТОМ ИЗ ЯРКО-ЖЕЛТОЙ ИТАЛЬЯНСКОЙ СОЛОМКИ, ЕВГЕНИЯ КУЧЕРОВА, оказавшись в стенах Шлиссельбургской тюрьмы, не стушевалась. Сопровождаемая начальником тюрьмы и подполковником Прогнаевский, барышня держалась уверенно, с достоинством, даже грациозно, высоко подняв красиво слепленную голову. Яркое цветастое платье, совершенно неуместное в остроге, с большей очевидностью оттеняло пропасть, что лежала между заключенными и остальным миром.

– В крепости очень дурной воздух, – заметила Кучерова.

– Справедливо, сударыня, – охотно подхватил барон Розенберг, покоренный красотой девушки. – Здесь уже все давно обветшало и нуждается в капитальном ремонте, что, в свою очередь, требует немалого финансирования. Вот только вопрос, где взять столько денег? Вот не так давно мы обнаружили, что заключенные переговариваются через трубы клозетов. Изыскали некую сумму, отремонтировали канализационные трубы и устранили всякую возможность арестантам общаться между собой.

– А может, все-таки дать им возможность пообщаться? – предложила Евгения, посмотрев на барона.

– Такое невозможно, сударыня, таковы инструкции. К примеру, они могут договориться о побеге или призывать заключенных к бунту. Здесь, в Шлиссельбургской крепости, есть и общие камеры, где находится по несколько человек, но есть и одиночные, в которых сидят наиболее опасные преступники. Кстати, ваш батюшка сидит именно в такой… Тюрьма – это не санаторий, и заключенные должны это понимать… Прошу вас сюда, – подсказал барон, указав на коридор, и одобрительно, едва улыбнувшись, добавил: – А вы молодчина, не ожидал я от вас такой твердости духа… Знаете, мне разных дам приходилось сопровождать по нашему не очень симпатичному заведению, некоторые их них падали в обморок от одного только запаха. Ведь воздух в здании тюрьмы и во дворе застаивается, слабо вентилируется. В результате – неизбежная сырость, а тут еще и клозеты… Надо признать, что это громадный недостаток в гигиеническом отношении. Ладно бы солнце просушивало всю эту сырость, но его хватает лишь на то, чтобы едва осветить крышу казематов, а по утрам – коридор да несколько боковых камер. С вами точно все в порядке? – заботливо переспросил начальник тюрьмы.

– Не переживайте за меня, со мной ничего не случится, – сухо ответила Евгения.

– Заключенный уже на месте? – посмотрел барон Розенберг на подошедшего надзирателя.

– Так точно, господин полковник.

– Чего стоишь? – посмотрел барон на надзирателя, отиравшегося рядом. – Отрывай дверь, не заставляй ждать барышню.

Надзиратель торопливо зашагал вперед и отомкнул дверь ДИНИНЫМ ключом.

– Это я мигом!

Евгения Кучерова приостановилась, посмотрела на подполковника Прогнаевского, шедшего рядом, и произнесла:

– Не думала, что это будет так тяжело.

– Возможно, что ваше свидание со Стояном продлит ему жизнь… Не самый хороший человек, надо признать, но он тоже нуждается в сострадании. Дверь будет приоткрыта.

– А нельзя ли ее закрыть, все-таки это встреча с отцом? – Закусив губу, с некоторым вызовом