И Паркер - Адская ширма

И все же он въезжал в столицу почти с опаской — через Расёмон, громадные двухэтажные ворота с красными лакированными колоннами и синей черепичной крышей, увенчанной золочеными шпилями. Как крупному государственному чиновнику, облеченному властью, Акитаде полагалось возвращаться в столицу в сопровождении многочисленной свиты из слуг и носильщиков. Такое пышное шествие всегда собирало на улицах толпы и становилось настоящим событием — даже здесь, в стольном городе, где подобное явление отнюдь не было редкостью. Даже не будучи большим любителем всяческих церемоний, Акитада тем не менее с удовольствием представлял себе картину такого возвращения. Но матушкина болезнь начисто прогнала весь трепет радостного предвкушения, и вот теперь он тихо и незаметно проскользнул через ворота Расёмон, словно простой крестьянин или охотник.

Погоняя лошадь, он ехал по улице Судзаку, пролегавшей через весь город с севера на юг и сейчас устланной позолотой опавшей листвы ее знаменитых ив. В конце улицы он приостановил коня у ворот императорского дворца. Вообще-то ему следовало бы заехать сюда в первую очередь и доложить о возвращении. Но сегодня был особый случай — сегодня он должен сначала повидаться с матушкой.

Его родная улица, как и все остальные, была усыпана палой листвой. Унылыми пейзажами и звуками встречал его отчий дом. Ворота были закрыты, и еще издали он услышал монотонные и торжественные распевы молитв.

Акитада постучал в ворота, и ему открыл согбенный старик. Акитада узнал Сабуро, престарелого слугу своей супруги, которого они, поженившись, забрали к себе в дом. Оторопев от удивления, старик смотрел на господина. Въехав во двор, Акитада проворно спрыгнул с коня. Несколько монахов в шафраново-красных одеяниях сидели на веранде главного дома, самозабвенно распевая молитвы.

— Хозяин! — воскликнул Сабуро, закрыв ворота, и торопливо заковылял к нему. — Вы вернулись! Добро пожаловать домой!

Акитада потянулся, разминая затекшие ноги.

— Да, Сабуро, спасибо. Но скажи скорее: как матушка?

Улыбка исчезла с лица старика, и он покачал головой.

— Плоховато, господин. Боюсь, совсем плоховато. — Он оглянулся на закрытые ворота и спросил: — А где же молодая госпожа? Разве она не с вами?

— Нет. Все отстали от меня недели на две пути. — Но, заметив расстроенное выражение на старческом лице, Акитада с улыбкой прибавил: — У нее все хорошо, как и у нашего сынка. Она скучала по тебе.

Довольный Сабуро рассмеялся беззубым шамкающим ртом.

— Неужели скучала по мне? Хе-хе!.. И малютку привезет, нашего юного господина! Хе-хе!.. Что за радость нас ждет! — Он хлопнул в ладоши, уронив слезу радости, и опять запричитал: — И впрямь великий праздник будет у нас, а то уж больно тихо да уныло было здесь все эти годы.

Акитада похлопал его по плечу и направился к дому. Пока Сабуро помогал ему стянуть сапоги, он поинтересовался:

— Ну а как мои сестры? Они здесь?

— Только госпожа Ёсико. А госпожа Тосикагэ теперь живет в доме мужа.

Старшая из сестер Акитады за время его отсутствия вышла замуж — сделка, удачно устроенная матушкой. Тосикагэ было уже за пятьдесят, и Акитада дивился, как это своевольная Акико согласилась пойти на такое. Он-то надеялся, что для нее найдется жених помоложе, хотя на тот момент ей стукнуло уже двадцать пять, а в этом не самом свежем возрасте невестам не приходится быть особенно разборчивыми. К тому же материнская воля сыграла свою роль. Впрочем, Тосикагэ был почтенным чиновником, занимавшим должность старшего секретаря в управлении дворцовыми складами. Его первая жена умерла, и Акико, похоже, охотно заняла ее место.

А вот Ёсико, которая была на два года младше своей сестры и на десять лет младше Акитады, пришлось остаться на попечении их ядовитой и колкой на язычок матушки.

Акитада шел по сумрачным коридорам и комнатам. Все ставни в доме были закрыты по причине матушкиного недуга. Ёсико, должно быть, услышала его шаги, так как неожиданно появилась на пороге матушкиной комнаты, бледная, измученная и встревоженная. Узнав Акитаду, она вся засветилась радостью и бросилась ему на шею.

— Ты приехал! — Она смеялась и кричала, обнимая его. — И выглядишь-то как хорошо! Только, наверное, устал с дороги. Ты ел? Ох, Акитада, как мне тебя не хватало!

— Знаю, — сказал он. — Знаю, как несладко тебе пришлось, сестричка. Ты сама-то как себя чувствуешь?

Она смахнула слезы, убрала с лица выбившуюся прядь волос и, улыбаясь, кивнула:

— Да со мной все хорошо. Ты же знаешь, какая я крепкая.

— Ну а как матушка?

Она покачала головой:

— Уже три недели как слегла. Началось все с боли в животе. И чего мы только не пробовали: и травяные отвары, и толченые семена чертополоха, и петрушку, и красный клевер, и целебные чаи из коры барбариса и кошачьей мяты. Лекарь чуть ли не живет у нас теперь.

Акитада глянул на закрытые ставни, из-за которых доносилось пение монахов.

— Ну а в конечном счете вы, как я понимаю, остановились на духовных средствах, — проговорил он, приподняв брови.

— Нет, совсем по другой причине, — сказала Ёсико, нетерпеливо мотнув головой. — Я знаю, как ты относишься к подобным вещам, но как бы это выглядело, если бы мы не попробовали? К тому же это матушка сама так распорядилась. Не думаю я, что она верит в молитвы, но ей важно, чтобы люди знали, что у нас все делается как подобает. Ох, Акитада, ты бы только видел, как она изменилась! Глазам своим не поверишь. Ни есть не может самостоятельно, ни встать из-за слабости. Уж и не знаю, как она еще смогла протянуть так долго — разве что потому, что тебя ждала да своего внука. Ты привез Тамако и мальчика?

— Когда я получил твое письмо, то поехал вперед один. Остальные пока в пути. Я не хотел рисковать их здоровьем.

Ёсико немного сникла.

— Она будет расстроена. Ну ничего, пойдем!

Они вошли в сумрачные покои матушки. Долговязая худущая служанка поднялась с подушки у изголовья больной и отошла в сторону. Старая госпожа Сугавара лежала на расстеленном на полу тюфяке, укрытая стеганым шелковым одеялом. Единственная свеча, кое-как освещавшая комнату, наполняла ее тягучим запахом благовоний, так и не сумевшим, впрочем, перебить тленный дух болезни.

Акитада с трудом узнал мать. Роскошные длинные волосы, прежде предмет ее гордости, теперь были обрезаны чуть пониже ушей. То, что от них осталось, имело жалкий вид — реденький седой пушок. Красивое волевое лицо стало морщинистым и землисто-серым, выцветшие губы беззвучно шевелились, закрытые глаза походили на две темные впадины. Все остальное было почти сокрыто одеялом, узловатые руки, покрытые пятнами, слабо сжимали ткань.

— Матушка! — тихо воскликнул Акитада, до глубины души потрясенный ее видом.

Она открыла глаза — все такие же черные и цепкие.

— Ты не очень-то спешил, — сказала она. Голос ее ничуть не изменился, в нем звучали сила и знакомые повелительные нотки. И это почти внушало надежду.

Акитада опустился рядом с ней на колени.

— Я выехал сразу же, как получил известие. Вчера меня задержал дождь, и мне пришлось переночевать в горах.

— Где мой внук?

— Он в пути вместе с Тамако и слугами. Все они скоро прибудут.

Она закрыла глаза и пробормотала:

— Скоро, да не скоро.

— Всего какая-нибудь неделя. А вам, матушка, нужно поскорее поправиться, чтобы вы смогли взять на руки внука и поиграть с ним. Ему ведь уже почти три, здоровенький и крупный не по годам.

— Стало быть, весь в отца, — со вздохом заключила она.

Растроганный Акитада не знал, что и сказать. На глаза навернулись слезы, и, проглотив тяжелый ком в горле, он прошептал, беря мать за руки:

— Ох, матушка!..

Она открыла глаза и раздраженно отдернула руки.

— Ну так и чего же ты теперь ждешь? Я думала, ты привезешь мне внука. А раз нет, ступай. Я устала.

Акитада вышел в сопровождении Ёсико. Закрыв за собой дверь, та прошептала:

— Не бери в голову — ведь ее неотступно мучают боли.

— Да нет… Она всегда была такая, — вздохнул Акитада. — И напрасно я ждал, что она смягчится. Меня только огорчает, что все эти годы тебе приходилось зависеть от ее настроения.

— Она ничего не может с собой поделать, такова уж ее натура, — сказала Ёсико, поникнув. — Да и кто, кроме меня, это сделал бы?

— А Акико?

— У нее теперь своя семья, и она не может часто навещать нас. А вот то, что ты приехал, это хорошо. Теперь нам будет легче. Пойдем-ка, кстати, выпьем чаю или саке.

Акитада оглянулся на покои больной и, вздрогнув, сказал:

— Лучше саке. И хорошо бы чего-нибудь поесть. Я выехал из монастыря до завтрака, так что, получается, ничего не ел со вчерашнего вечера.

Ёсико всплеснула руками и засуетилась. Она отвела брата в его комнату, вымытую до блеска и украшенную свежими хризантемами в горшках. Служанка принесла горячее саке и тарелку с соленьями, а вслед за ними и другие закуски — вареный рис, овощи и отменно приготовленную рыбу.