Коллекция Энни Мэддокс - Шарлотта Брандиш

и принялась хищно следить за ногами инспектора, выглядывающими из-под стола.

– Рассказывать особо и нечего. Восемь лет назад на Вестери-роуд находился детский приют. Во время наводнения его затопило. Детей успели спасти, позже их распределили по другим заведениям. Вот, в общем-то, и всё.

Директриса умолкла, но невысказанное повисло в воздухе и смешалось с облачком сизого дыма под потолком. Тревишем хмыкнул и откинулся на спинку стула:

– Вы, мисс Эппл, забыли упомянуть ещё кое-что. Один маленький, но чрезвычайно важный факт. Когда вода опустилась, то на Вестери-роуд обнаружили тело директора приюта, мистера Прентиса, который по странному стечению обстоятельств не смог выбраться из подвала. Он погиб, мисс Эппл. Захлебнулся.

– Да, инспектор, я слышала об этом.

Тревишем внимательно наблюдал за свидетельницей, но лицо её казалось ничего не выражающей маской.

– Есть ещё кое-что относительно Вестери-роуд, – продолжил он, стремясь пробить её броню. – Незадолго до наводнения в Совет графства неоднократно поступали письма, в которых мистера Прентиса обвиняли в жестоком обращении с детьми. Их писали несколько человек, называющие себя «группой неравнодушных». Как вы считаете, мог ли кто-то из этих людей поступить на службу сюда, в Сент-Леонардс? Подумайте минуту, прежде чем отвечать. Если вы солжёте, я узнаю об этом буквально через несколько часов.

Для раздумий свидетельнице хватило тридцати секунд. Поправив воротничок блузки, она назвала имена, и с каждым новым именем Тревишема охватывало всё большее недоумение.

– Как, не только Томас Хокли, но и кухарка? Да ещё две надзирательницы?!

– У нас, инспектор, их называют гувернантками, – поправила его мисс Эппл. – И уверяю вас, мне не пришлось пожалеть о своём решении. Миссис Мейси превосходная кухарка. А мисс Данбар и мисс Гриммет – чрезвычайно компетентные сотрудницы, верные чувству долга и миссии Сент-Леонардса.

– А Томас Хокли?

– Томас, упокой, Господи, его душу, прекрасно ладил с детьми. Мы так и не смогли никого найти на его место, да, признаться, пока и не искали.

Директриса смотрела на Тревишема без всякого вызова, лишь лёгкая насмешка почудилась ему в уголках её тонких бесцветных губ.

– А вас не смутило, что кто-то из этих четверых, возможно, совершил преступление?

– Я не верю сплетням, инспектор. Полагаю, случившееся – трагическая случайность, не более того.

– И вы не подумали, что люди с таким прошлым не подходят для работы в детском приюте? Да ещё эти письма… Вас и это не насторожило?

– Кто же ещё способен на сочувствие, как не тот, кто сам хлебнул горя? – парировала мисс Эппл. – А что до жалоб в Совет графства… Для меня они стали лучшей рекомендацией, инспектор. Это значило, что ни один из них не смог заглушить голос совести и пройти мимо вопиющих фактов несправедливости по отношению к детям. Другой вопрос, почему никто не отреагировал на жалобы и не привлёк виновника к ответственности. Этот факт не вызывает у вас возмущения? Или в Совете графства по умолчанию все сплошь законопослушны и неподкупны? – язвительно поинтересовалась она.

Часы на стене пробили два пополудни, и мисс Эппл решительно встала, опираясь на трость:

– Надеюсь, мы закончили, инспектор. С минуты на минуту вернутся дети. Их нужно подготовить к дурным новостям, и я хочу сделать это сама, не дожидаясь, пока они узнают о трагедии от полиции.

Когда свидетельница вышла, зловредная кошка пружинисто запрыгнула на кресло и принялась небрежно умываться, не сводя с инспектора уничижительного взгляда. А потом тишина иссякла – лестницы Сент-Леонардса загудели от топота детских ног. Беспрестанно хлопала парадная дверь, раздавались выкрики и смех, кто-то взвизгнул, шумно пробежал прямо над головой инспектора, и заплясали соскользнувшие с люстры пылинки в столбе солнечного света, и кошка, недовольная поднявшимся гвалтом, торопливо скрылась в шкафу, напоследок весьма недвусмысленно чихнув в сторону инспектора и презрительно дёрнув хвостом.

Глава шестнадцатая, в которой старший инспектор Тревишем подвергается внезапному и яростному нападению, после чего встречает прекрасную Фьяметту и пытается разгадать тайну ключа из коллекции Энни Мэддокс

И в самом чёрством сердце отыщется уголок для скорби при известии о преждевременной гибели молодой, ещё не успевшей пожить девушки, и всё же доктор Фрэнсис Гиллеспи, вернувшийся в Сент-Леонардс с дежурства в больнице святого Варфоломея, в первые минуты после трагического известия ощутил лишь досаду. Он не был ни особенно чёрств, ни бездушен, но возможный факт пристального внимания полиции к его персоне заглушил естественные человеческие порывы, и доктор, не сдержавшись, выругался:

– Да что же это, чёрт возьми, происходит?! Почему от Энни всегда сплошные неприятности?

Такая несдержанность (хотя, вероятно, не его одного посетила в этот день подобная мысль), повлекла за собой резонный вопрос:

– Что вы имеете в виду? Какие именно неприятности доставляла вам погибшая мисс Мэддокс?

Доктор Гиллеспи резко обернулся. За его спиной стоял полицейский в штатском костюме, и, судя по выражению лица и военной выправке, чин его был не ниже инспектора. Доктор не знал, что позволил себе неосторожные высказывания в присутствии сотрудника Скотланд-Ярда, иначе расстроился бы ещё сильнее.

– Прошу прощения, сэр. Сам не знаю, что на меня нашло, – попробовал оправдаться доктор, но успеха эта попытка не снискала.

– Пройдёмте со мной, – предложил ему полицейский. – Сержант снимет у вас отпечатки пальцев, а затем у меня будет к вам несколько вопросов.

Когда мужчины вышли из кухни, чувствительный мистер Бодкин с неодобрением покачал головой:

– Нехорошо так… Что ни говори, а живая душа.

– По-разному люди горе мыкают, и не нам о том судить, мистер Бодкин, – вмешалась кухарка. – Я как-то стряпала у одного, у вдовца. Тоже доктор был, из тех, кто по десять шиллингов за приём дерёт. Супружница у него слегла и за пару недель сгорела, будто свечка. Так вот, тот, как выпьет, так принимался жену усопшую бранить. Крыл её на чём свет стоит, аж неловко было. Обругает последними словами, а после сидит, слезами обливается. Говорю же, по-разному у людей горе-то наружу выходит.

– Тосковал, видать, сильно, – поддакнула кухарке мисс Гриммет. – Тоже вот, случай у приятельницы моей был, когда я в Уоппинге ещё жила, снимала угол за занавеской, по шесть пенсов в день отдавала, хотя, по правде-то говоря, и четырёх за такую конуру…

– Простите, мисс Гриммет, я хочу сделать объявление.

Мисс Эппл, вернувшись из гостиной, где обосновался сержант с принадлежностями для снятия отпечатков, вышла на середину кухни. Без трости, явно страдая от болей в изувеченной ноге, она стояла с прямой спиной, высоко держа голову, и говорила тихо, но уверенно, не изменяя своей всегдашней манере. Мистер Бодкин вдруг поймал себя на мысли, что директриса напоминает ему капитана, до последнего остающегося на тонущем судне.

– Дорогие коллеги. Соратники. Нет